Рецепция античной мифологии в русской драматургии конца ХХ — начала ХХI вв
Скачать 117 Kb.
|
|
Т. В. Федосеева РЕЦЕПЦИЯ АНТИЧНОЙ МИФОЛОГИИ В РУССКОЙ ДРАМАТУРГИИ КОНЦА ХХ — НАЧАЛА ХХI ВВ. История творческого «сотрудничества» русских драматургов с античной мифологией насчитывает несколько столетий. Первое обращение авторов к мифологическому наследию древних греков и римлян происходит уже в период зарождения в России драматургии (во второй половине XVII в.), а к середине XVIII в. персонажи античного пантеона становятся «завсегдатаями» произведений окончательно сформировавшегося к этому времени литературного жанра «школьной драмы». Рецепция античной мифологии в ранней русской драматургии обусловливалась стилевыми особенностями барокко, поэтому мифологические персонажи (боги классической и миксантропичные божества доклассической мифологии) представляли собой аллегории понятий, явлений, событий и находились в естественном соседстве — взаимодействии с другими героями той или иной пьесы. Эмблематичность «античных» персонажей подчеркивалась тем, что внешний вид, одежда и атрибуты последних зачастую были информативнее их реплик. Основными источниками рецепции мифологических образов в школьной драме служили трактаты и справочники, разъяснявшие семантику каждого из них. Недаром одно из положений популярного труда Я. Масена гласило: «Картины и изображения прочнее остаются в душе, чем слова, трогают больше, чем речь» [1, c. 10]. В ранней драматургии, за редким исключением, не были востребованы античные мифологические сюжеты, а рецепция мифа происходила, в основном, на уровне персонажа (либо статичного, фонового, либо являвшегося активным субъектом драматического действия), смысловое наполнение которого менялось в зависимости от характера его интерпретации: исторической, религиозной, морально-этической, философской и т. д. Качественно новый этап рецепции античной мифологии в русской драматургии связан с эпохой классицизма, когда кардинально меняется не только «набор» используемых мифов, но также источники и уровни их заимствования. На смену античным божествам школьной драмы приходят классические мифы о героях Троянской войны и мифы об Эдипе и Антигоне, т. е. материал, позволявший изобразить значительные события и яркие характеры и служивший для создания целостной, рациональной картины мира, для обличения конкретных пороков человека и государства. Основными источниками заимствования античных мифов со второй половины XVIII в. становятся произведения европейских (чаще всего французских) авторов. Таким образом, рецепция греко-римской мифологии в классицистской и, позднее, в сентименталистской драме является вторичной, опосредованной и осуществляется уже не только на уровне персонажа (как в ранней русской драматургии), а переходит на качественно новую ступень, поскольку авторами заимствуются также сюжеты и, редко и лишь отчасти, мотивы мифов. Драматурги творчески подходили к используемому материалу: они по-своему выписывали образы персонажей, названных традиционными античными именами, вводили новых героев, новые сюжетные линии и мотивы, контаминировали несколько разных мифов. Драматические произведения на античном материале создаются под влиянием эстетических направлений классицизма (вторая половина XVIII в.) и сентиментализма (конец XVIII — начало XIX вв.). Это обусловливает две основные тенденции в изображении мифологических персонажей. С одной стороны, гражданские мотивы, которыми насыщаются античные мифологические сюжеты, и политическую аллюзийность можно назвать специфическими национальными чертами русской драматургии этого периода. Рассуждения, появившиеся под влиянием идей европейского Просвещения (об опасности тирании, о пользе соблюдения законов и вреде войн) обычны для «античных» произведений В. Тредиаковского, М. Ломоносова, Я. Княжнина. С другой стороны, античные мифологические персонажи показываются самостоятельными людьми, руководствующимися собственными чувствами и разумом (поэтому мотив античного фатума часто нивелируется). Они обращаются к богам, но это всего лишь дань традиции, формальность. Нередко герои трагедий даже позиционируют свое превосходство перед богами. Авторов начала XIX в. особенно интересуют свойства и проявления человеческой природы: эмоции, «чувствительность» — склонность к глубоким переживаниям. «Очеловечивание» античных мифологических героев достигает своего апогея в сентименталистских трагедиях В. Озерова. В новом ключе осваивают античный мифологический материал драматурги середины XIX в. Герои их произведений глубоко переживают несоответствие действительности своим идеалам, осознавая недостижимость последних, и четко подразделяются на благородных героев и злодеев в соответствии с романтической поэтикой. Отметим, что и классицистов, и сентименталистов, и романтиков интересовали, в основном, персонажи и фабула, а не мотивы античных мифов. Нивелирование мотивной структуры того или иного мифологического комплекса, насыщение его новыми актуальными смыслами автоматически разрушало семантику мифа, делало невозможным отождествление его исконных персонажей с литературными «воплощениями». Во всей возможной полноте осваиваются античные мифы авторами начала ХХ в. В частности, в символистской драматургии можно выделить группу произведений, написанных на античном мифологическом материале и ориентированных на античную драму. Образы и сюжеты трагедий И. Анненского, Вяч. Иванова, Ф. Сологуба, В. Брюсова восходят к архаической греческой мифологии, причем драматурги намеренно используют не самые известные мифы (так оставалось больше возможностей наполнить их желаемым содержанием), обладающие, при этом, определенным семантическим потенциалом и созвучными современности мотивами. Однако модернизация мифов не означала наполнения их политическими аллюзиями и намеками на конкретных людей и события, как в произведениях классицистской драмы. Осовременивание мифов драматургами Серебряного века носило принципиально иной характер. «Новаторство символистов по отношению к существовавшей интерпретации мифологических сюжетов … состояло в выявлении и осмыслении философской природы мифа, осознанном ее использовании» [2, c. 6]. Трагедии перечисленных выше авторов объединяют в единое целое и одинаковые мифологические сюжеты в качестве источников рецепции, и аполлоновско-дионисийские мотивы, и сквозные мотивы богоборчества, слепоты, страдания, одиночества, Рока. Новшеством в русских драматических произведениях, базирующихся на античном мифологическом материале, являются фольклорные мотивы («Лаодамия» И. Анненского, «Дар мудрых пчел» Ф. Сологуба). Сведения о мифологических образах и сюжетах, черпаемые авторами из античных источников (как оригинальных, так и переводных), были исходным пунктом для ремифологизации — создания собственных мифов в рамках драматических произведений. Рецепция мифологического материала отличается цельностью, поскольку осуществляется на уровнях персонажей, фабулы и мотивов, причем на каждом из этих уровней (что уже традиционно) происходят изменения: по-новому интерпретируются уже известные персонажи, вводятся новые действующие лица, в той или иной мере изменяется сюжет, добавляются новые мотивы, устраняются либо трансформируются — прежние. Драматургия Серебряного века задала очень высокую планку рецепции античного мифологического материала, предельно интеллектуализировав миф, задействовав не только его эстетические возможности, как это было в предшествующие периоды, но и философский потенциал. Пьесы, написанные на основе античного мифологического материала, составили тот значительный и многообразный литературный «багаж», с которым русская драматургия подошла к 20-м гг. ХХ в. и который оказался невостребованным в советской драматургии. Советская эпоха стала, пожалуй, периодом самого длительного творческого «равнодушия» авторов к античным мифам за всю историю существования русской драматургии. Греко-римская мифология не была под запретом, но в советской литературе ей не удалось реализовать свой потенциал. Редкие пьесы, написанные на античном мифологическом материале в этот период, лишь подтверждают следующее высказывание: «Миф становится мертвым только тогда, когда он извлекается из контекста жизни и помещается с другими мифами в учебник по мифологии» [3, c. 15]. Искусственность «отгороженности» советской драматургии от античной мифологии прекрасно иллюстрирует тот факт, что в зарубежной драматургии произведения, построенные на античном мифологическом материале, появлялись с завидной регулярностью на протяжении почти всего ХХ в.: «Эдип и Сфинкс» (1906) Г. Гофмансталя, «Царь Эдип» (1928) Ж. Кокто, «Амфитрион 38» (1929) и «Электра» (1937) Ж. Жироду, «Эдип» (1931) А. Жида, «Траур — участь Электры» (1931) Ю. О’Нила, «Эвридика» (1939), «Антигона» (1943) и «Медея» (1946) Ж. Ануя, «Ромул Великий» (1949) и «Геркулес и Авгиевы конюшни» (1962) Ф. Дюрренматта и др. Социально-историческая и культурная ситуация рубежа ХХ — XXI вв. обусловила активизацию интереса русских драматургов к античной мифологии. Рецептивные процессы в литературе, как показывает ее история, усиливаются в переломные моменты развития общества (для России последнего десятилетия XX в. такими моментами стали развал СССР, экономический и политический кризис, крушение прежней системы ценностей и идеалов). Писатели, пытаясь осмыслить происходящее и не находя точек опоры в современности, обращаются к инонациональным культурам в поисках ответов на свои вопросы и новых ориентиров. Отметим сходство историко-культурных ситуаций рубежа XIX — ХХ и ХХ — XXI вв.: в эти периоды русские драматурги обращаются к античному мифологическому наследию, когда реалистическое отражение действительности, ее рациональное постижение дополняются интуитивным воссозданием действительности. И в конце, и в начале ХХ в. обращение к мифологии возникает на фоне «реалистической традиции и позитивистского миросозерцания, оно так или иначе (часто полемически) соотносится с этой традицией» [4, c. 61]. В то же время 90-е гг. ХХ в. приносят писателям долгожданное избавление от жестких идеологических схем и догматов, дают авторам возможность беспрепятственно выражать свои вкусы и взгляды. В литературе сработал определенный компенсаторный механизм, и она, избавившись от сковывавших ее более полувека эстетических стандартов, получила полную свободу выбора героев, тем и сюжетов. Писатели в конце ХХ в. «в художественном пространстве произведения… сталкивают реальность и фантазию, приземленность, натуралистичность и тайну, загадку, мистическую закрытость» [5, c. 136]. Современная литература характеризуется художественным многообразием, возникновением «художественно-концептуального системного плюрализма» [6, c. 8], установкой на ассоциативность, аллюзийность, широкую семантическую амплитуду произведения. Оптимальная реализация такой установки возможна лишь с привлечением материала из разных пластов культуры, в том числе и из культуры античности. Отметим также, что популярностью в современной русской драматургии пользуется именно античная мифология, а «античные» исторические либо условно-исторические драмы — немногочисленны. «Конец ХХ века, характеризующийся резким расширением информационного пространства, активизировал ориентацию на разные культурные коды и эстетические системы одновременно» [5, c. 6]; в этот период в литературе «на равных» сосуществуют художественные системы реализма, модернизма, постмодернизма. Современная ситуация, со смешением стилей, норм, эстетических установок, «со всем ее характерным разноречием и разномыслием, сплетенным в “едином потоке”» [7, c. 217], обусловливает тот факт, что русские драматурги конца столетия осваивают античные мифы в самых разных направлениях и самыми разными способами. Главное отличие современных русских пьес с античным мифологическим компонентом от аналогичных драматических произведений предшествующих эпох состоит именно в многообразии подходов к материалу творчества. В драматургии конца ХХ — начала XXI вв., как и в современном литературном процессе в целом, «идет свободное самоопределение писателей, поиск “своего” стиля, что обусловливает невозможность прикрепить все творчество писателя к определенному стилевому течению» [5, c. 15]. Современные драматурги либо частично сохраняют исконные характеристики мифа, либо переосмысляют мифологические образы, сюжеты, мотивы «настолько глубоко и многопланово, что затруднителен сам процесс узнавания традиционного материала, а, следовательно, и осознание уровней его идейно-эстетической функциональности в художественном контексте» [8, c. 54]. Русские драматурги рубежа ХХ — ХХI вв., так же, как и драматурги предшествующих столетий, не заинтересованы в реконструкции древних мифов во всей полноте их исконных характеристик. Миф вызывается к жизни современностью и ради современности. А. Нямцу подчеркивает в авторах конца ХХ в. «стремление по-новому, современно пережить, то есть осмыслить прошлое в качественно ином духовном контексте, обнаружить и исследовать глубинные связи и взаимообусловленность удаленных друг от друга эпох, смоделировать разность этических потенциалов, сформированную противоречивой динамикой общественного прогресса» [8, c. 29]. Античный мифологический материал используется как основа пьесы, один из ее составных элементов, компонент художественной мозаики, который может быть свернут автором до упоминания, номинации и требовать от читателя «расшифровки», а может быть развернут и представлять все грани мифа — от занимательного сюжета до глубинных подтекстов. Источники рецепции античного мифологического материала на рубеже ХХ — ХХI вв. меняются. Если в драматургии Серебряного века при заимствовании мифа основное внимание уделялось его интерпретации у античных авторов в оригинале и / или в переводе, то спустя столетие ориентирами для писателей, лишенных возможности получить классическое образование, становятся, с одной стороны, переводы произведений греко-римской литературы, справочная литература (мифологические словари), а с другой стороны — произведения зарубежных и русских авторов предшествующих периодов. Отметим влияние античной драмы на рецепцию мифологического материала в современных русских пьесах: многие из них написаны стихами («Две жены Париса» Е. Исаевой, «Козлиная песнь, или Что тебе Гекуба?» и «Аристон» В. Коркия, «Репетиция» М. Хлебниковой); среди участников некоторых пьес есть хор, корифей («Козлиная песнь, или Что тебе Гекуба?» В. Коркия, «Свидетели культа, или Ужин у Минотавра» И. Афанасьева). Интересна трансформация музыкального компонента античной драмы в современных пьесах, где часто по ходу действия звучит музыка: на рояле наигрывает Чайковского Виктория («Сирена и Виктория» А. Галина); звучит пение под кефару — греческий музыкальный инструмент — в пьесе Е. Исаевой «Две жены Париса»; на протяжении всего действия звучит таинственная музыка в пьесе И. Афанасьева «Свидетели культа, или Ужин у Минотавра». Материальная сфера античной драмы соткана из названий предметов быта и культа, городов, рек, праздников, имен богов и героев, а ее ономастика была рассчитана на древнего человека, для которого каждое название и имя были значимыми. «У современного человека в большинстве случаев отсутствует представление о называемом, разрушена связь между именем и тем, что оно обозначает» [9, c. 195], т. е. ономастические коды античной драмы не прочитываются современным читателем / зрителем и, тем не менее, авторы почти всегда вводят в текст своих произведений античные названия и имена. Так, на протяжении всей драмы М. Хлебниковой «Репетиция» упоминаются культовые имена богов и героев греческой мифологии (Ахиллес, Елена, Парис, Зевс, Гелиос, Афродита) и истории (Сократ); мифические персонажи (Сирены, Сцилла и Харибда); географические апеллятивы (Дельфы, Сиракузы), в том числе и связанные с мифом о Медее (Колхида, Фазис, Коринф). Также употребляются некоторые традиционные речевые обороты греческой литературы («розовоперстая заря») и даже «визитная карточка» современной Греции — танец сиртаки. Все эти детали выступают как дань мифологической традиции и способствуют стилизации под греческое, выполняя скорее атрибутивную, чем семантическую функцию. Действие пьесы Е. Исаевой «Две жены Париса» происходит в осажденной Трое, на Олимпе и на горе Иде, впрочем, герои лишь изредка упоминают античные мифологические названия (Тартар) и имена богов (Гефест, Аполлон). Интересно, что даже Зевс, Гера и Афродита, которые в античном мифе, собственно говоря, и являются «мотивами» действий Эноны, Елены, Париса, относятся у Е. Исаевой и к категории «людей» (хотя местом их обитания по-прежнему остается Олимп, они не могут справиться с собственными проблемами), и к категории властителей земных судеб. М. Курочкин в «Цурикове», так же как и Е. Исаева, скуп на явные, эксплицитные отсылки, указывающие на соотнесенность действия пьесы с античным мифом об Энее: лишь один из героев произведения упоминает «пресловутых Харонов», «Церберов всяких» [10, c. 62] и реку Стикс. В названии другой его пьесы «Истребитель класса “Медея”» вновь заложена единственная эксплицитная отсылка к древнегреческому мифу о Медее. Мифологическое имя наделяет произведение подтекстом еще до его прочтения, вызывая ряд ассоциаций, создавая предпосылку для активизации мифологического материала в содержащем его литературном варианте. У М. Курочкина ономастический код названия пьесы дополняется словом «истребитель», созвучным античному мотиву убийств, совершенных Медеей, и, одновременно, настраивающим на современность, поскольку истребителями называются сверхмощные самолеты (кстати, по одной из версий мифа Медея улетела с места убийства своих детей на колеснице, запряженной крылатыми конями либо драконами). Некоторые авторы дают несложные пояснительные ссылки в тексте своих произведений (В. Коркия) или вне его (М. Хлебникова). О. Феденкова называет подобный прием, когда в театральной программке печатаются пояснительные тексты к сценическому действию, «псевдонаучными текстами, которые выполняют функцию поддерживания иллюзии сопричастности знанию» [9, c. 200], хотя такое комментирование для пьесы она считает вполне допустимым. Наряду с источниками рецепции античного мифа меняется и отношение к нему. До 20-х гг. ХХ в. античная мифология занимала определенную нишу в иерархии культурных ценностей, имела «серьезный» статус. Знания об античной культуре носили отпечаток элитарности, уникальности, античные мифологические образы были в общих чертах знакомы читающей публике и зрителю, образованным людям. В конце ХХ в. происходит антиканонизация античных мифологических сюжетов и образов, лишь немногие из которых известны, доступны для идентификации. Античная культура более не является общепонятной, не входит в сферу интеллектуального использования современного человека, даже образованного. Мы уже отмечали, что для каждого периода развития русской драматургии характерен определенный «набор» мифов, т. е. каждый раз происходил «неосознанный, но тщательный отбор материала из огромного наличного… запаса, диктуемый потребностями национального развития данной литературы» [11, c. 84 — 85]. Современные авторы обращаются в своем творчестве к самым разным мифам античности: это и миф о Минтавре (О. Ернев «Тезей», В. Пелевин «Шлем ужаса: Креатифф о Тесее и Минотавре», И. Афанасьев «Свидетели культа, или Ужин у Минотавра»), и мифы Троянского цикла, популярные в классицистской драматургии (Е. Исаева «Две жены Париса», В. Коркия «Козлиная песнь, или Что тебе Гекуба?»), и миф о Медее (М. Хлебникова «Репетиция», М. Курочкин «Истребитель класса “Медея”») и др. Рецепция на уровне мифологического персонажа, является, пожалуй, самой распространенной формой заимствования античного мифологического материала. Ономастический код имеет место и в большинстве русских драматических произведений конца ХХ — начала ХХI вв. Поскольку «имя в мифе — обязательство, которое возложено на его обладателя» [12], то в первую очередь оно создает предпосылку для активизации мифологического материала в содержащем его литературном варианте. Мифологическое имя наделяет литературное произведение подтекстом (иногда еще до его прочтения, т. е. с заглавия), вызывая у читателя ряд ассоциаций. За именем стоит мифологический образ: «Мифологический образ — как бы универсальная модель, которая задает мифологическую парадигму и определет психологические, поведенческие реакции персонажа. На этой основе идет моделирование различных типов «мифологических» героев в современной литературе. Авторское сознание на основе общей универсальной модели — героя мифа — даст ту или иную индивидуальную линию поведения персонажа» [13, c. 327]. Так, в комедии А. Галина «Сирена и Виктория» рецепция античного мифологического материала происходит на уровне мифологических имен, которыми автор наделяет двух главных героинь своего произведения. Виктория носит имя римской богини победы, олицетворявшей военные удачи императоров — людей, облеченных максимальной властью в Римской империи. Виктория Павелецкая живет в России постперестроечного периода, а ее имя — как будто насмешка над собственной жизнью, побед в которой ничтожно мало. Доктор наук, она подрабатывает репетиторством, чтобы свести концы с концами, личная жизнь также не удалась, да и места в новом обществе, где все заняты суматошными поисками материальных благ, где все покупается и продается, она не находит. Новая жизнь утомляет ее: «Я хочу покоя» [14, c. 54], — говорит Виктория. Сирена почти во всем — антипод Виктории: «новая русская», начавшая «путь к сердцу державы из ближнего Подмосковья» [14, c. 53] и ныне живущая в квартире с окнами, из которых видны звезды Кремлевской башни. Малообразованная, но много повидавшая, Сирена сыплет цитатами и клише советской эпохи (наиболее часто упоминая «Вовика» — В. И. Ленина). Изредка и в искаженном виде произносит она что-либо, «соответствующее» ее античному имени: разговаривая с Константином, Сирена говорит, что он не Аполлон Бельведерский; сердясь на Викторию за то, что та завоевала внимание понравившегося ей мужчины, она восклицает: «Медуза Горгонская!» [14, c. 71]. Мифологические Сирены — полуженщины-полуптицы — привлекали путников божественными голосами, одурманивая и лишая их разума. Сирена А. Галина значительную часть дня проводит за обильно заставленным столом, настойчиво угощая всех, кто ступает на порог ее дома, разнообразными спиртными напитками. Сирена не имеет ни слуха, ни голоса, однако отсутствие такого рода природных талантов не мешает ей быть обладательницей рояля (играть на нем она не умеет), поставленного в доме по совету дизайнера. Комический оттенок имени Сирены придает ее незамысловатое отчество (Матвеевна) и история имени («Имя это мне мама дала, потому что ее любимый человек утонул в фонтане» [14, c. 73], — рассказывает она Константину). Таким образом, античные мифологические имена у А. Галина помогают более полному раскрытию образов с помощью ассоциаций и символических подтекстов, связанных с ними. Рецепция античного мифологического материала в пьесе «Сирена и Виктория» имплицитна и поддерживает, чаще всего, комический план произведения. В условно-исторической драме И. Друцэ «Падение Рима» среди фоновых персонажей — Фавны и Паны, а в финале произведения боги и богини, стоявшие в доме главных героев — Аула и Помпонии — покидают свои постаменты. Фантасмагоричность момента усиливается, когда Аул задерживает в дверях Юпитера и беседует с ним о своей личной судьбе и судьбе Рима, уже подрываемого изнутри новой христианской религией. Юпитер лаконично объясняет Аулу невозможность сосуществования языческого государства и «палестинского знака, завезенного из-за моря» [15, c. 34], напоминает ему о широком спектре репрессивных средств, которые Аул может применить в отношении своей жены Помпонии, обратившейся в христианство. Итак, целью рецепции мифологического персонажа у И. Друцэ является поддержка символического плана произведения. Юпитер, верховный бог римского пантеона, — это олицетворение дохристианской, пантеистической античности и, главным образом, ее отрицательных черт: жестокости, развращенности богатством, бездельем и использованием рабского труда, беспринципности власти и невнимания к внутреннему миру личности. Использование мифологического персонажа в качестве эмблемы, условного обозначения эпохи сродни рецепции и интерпретации античных мифологических персонажей в школьной драме первой половины XVIII в. Узнаваемость мифологического сюжета оценивается А. Нямцу как «первичная предпосылка идейно-эстетической активности традиционного материала в новом литературном варианте» [8, c. 22]. Рецепция мифологического материала на уровне сюжета состоит в том, что автор сознательно подчиняет себя определенной схеме, зафиксированной в мифе и / или его литературной обработке. Следование известному сюжету, как отмечает М. Эпштейн, «позволяет максимально проявиться той новизне, которая в других случаях неразличимо смешана со старым, каноническим, бессознательно усвоенным» [16, c. 121]. Литературовед называет обращение к знакомому сюжету «вариацией на тему» и дает ей следующее определение: «“Вариация на тему” есть форма предельно четкой дифференциации и даже поляризации элементов нового и старого в произведении, — при этом вырастает его внутренняя смысловая напряженность. Каждое слово в контексте заданной темы обретает принципиальность употребления, семантическую полновесность, поскольку известно его «означаемое» — чужое слово» [16, c. 121]. В произведениях современной русской драматургии почти никогда не используется сюжет, абсолютно идентичный сюжету того или иного античного мифа. Обращение драматурга к мифологической фабуле всегда дает ему пространство для творческого эксперимента. Чаще всего авторы изменяют сюжетную канву мифа введением в действие драмы новых персонажей (либо не игравших значительной роли в исконном его варианте, либо и вовсе отсутствовавших в нем), которое влечет за собой появление новых сюжетных ходов и обогащает проблемно-тематическое поле произведения. Так, в пьесе М. Хлебниковой «Репетиция», написанной на основе мифа о Медее, все персонажи: Ясон, Медея, Первый и Второй сын, Креонт, Кормилица, — знакомы нам по древним источникам. Однако если в античной версии дети Медеи играли роль своеобразного «материала», безмолвного объекта в кульминации действия, то у М. Хлебниковой они выступают в принципиально ином качестве — как субъекты действия. Сыновья Медеи и Ясона в драме — подростки, переживающие переходный возраст с его физиологическими, эмоциональными, нравственными проблемами, но это также и возраст, когда к человеку приходит понимание жизненных перипетий, собственного положения в семье и взаимоотношений близких людей. М. Хлебникова не дает сыновьям Медеи имен: их поступки не из тех, что воспевают поэты. Тринадцатилетний Первый сын тратит все карманные деньги на публичных женщин, Второй сын два года зарабатывает себе на жизнь интимными отношениями с царем Креонтом — такие безобразные формы обретает родительское безразличие Медеи и Ясона, поглощенных своей личной жизнью, своим прошлым и будущим, слепых и эгоистичных, не замечающих того, что происходит с их детьми. Закономерный итог невыполненного родительского долга — слова Второго сына, сказанные Медее в финале драмы: «Я вас обоих ненавижу» [17]. Отметим, что в античном мифе носителем мотива ненависти была Медея. Таким образом, наделяя новыми функциями персонажей известного мифа, М. Хлебникова обогащает проблематику драмы, в которой раскрываются не только взаимоотношения мужа и жены (как в античной версии), но и отношения родителей и детей, матери и сына. Писательницей проводится мысль о том, что в неудачах семейного союза всегда виноваты двое, а за грехи отцов расплачиваются дети. Для автора важно показать проблемы современной семьи через призму античного мифа, расставив в нем новые акценты, очертив его новые грани. Античная мифологическая фабула незначительно изменяется в трагедиях В. Коркия. Так, в основе «Козлиной песни…» лежит миф о тех, кто уцелел после захвата и разрушения Трои, наиболее подробно разработанный в трагедии Еврипида «Гекуба». Формально все действующие лица русской драмы узнаваемы: Гекуба, ее дочери Поликсена и Кассандра, ахейцы Одиссей, Нестор, Агамемнон, Неоптолем, Тени Ахилла, Гектора, Ифигении, нимфа Эхо. В центре действия трагедии — известное в мифологической и литературной традиции жертвоприношение Поликсены, которого потребовала Тень Ахилла от собирающихся отправиться домой ахейцев. В. Коркия устраняет из сюжетной схемы мифа описанные у Еврипида убийство сына Гекубы Полидора, совершенное фракийским царем Полиместором, и кровавую месть обезумевшей матери. Драматург концентрирует действие трагедии вокруг событий, происходящих с дочерью Гекубы Поликсеной. В. Коркия не разрушает античный миф, он творит внутри него, наполняя его новым содержанием, но не отказываясь от основного мотива античного мифа — неумолимого Рока, повторяемости судеб и времен. Драматург сохраняет узнаваемый античный мифологический каркас на уровнях имени и фабулы, обеспечивая этим возможность «предчтения», на основе которого осуществляется полноценный диалог с читателем / зрителем. По определению А. Нямцу, мифологический мотив — это «ассоциативно-символический подтекст, объединяющий события и отношение персонажей к ним и создающий «энергетические» связи» между событиями и позицией героев в них» [8, c. 41]. Рецепция античного мифологического материала на уровне мотивов в современной драме почти всегда предполагает их трансформацию. «Пьесы, написанные на ныне мертвых языках, принадлежащие иной цивилизации, с кардинально отличными от современного нормами поведения, миропониманием, религией, морально-нравственными установками воспринимаются нами совершенно заслуженно как чужое» [9, c. 196]. Поэтому на мотивном уровне отличия современных драматических произведений от античных мифов, на которых они базируются, — наиболее значительны. В пьесе О. Ернева «Тезей» (1995) на внешний мифологический каркас — историю о поездке Тезея на остров Крит с целью убийства чудовища Минотавра и освобождения своей страны от ежегодной человеческой дани — плотно нанизываются проблемы отношений внутри семьи и нравственности, ответственности за свои поступки перед самим собой отдельного человека. Автор показывает ужасающую степень падения человека, облеченного властью, одурманенного безграничными возможностями, которые она ему предоставляет. В пьесе мы видим пассивность и слабость толпы, с одной стороны, и сочетания различных пороков практически во всех ее героях — с другой. Мотивами страха, жестокости, сладострастия, одиночества О. Ернев до неузнаваемости изменяет классический греческий миф и его героев. М. Курочкин строит свой собственный миф, избегая канонизированных сюжетов, шаблонов, повторений путем деструкции античного мифа. В его произведении нет ни персонажей, ни традиционной фабулы мифологического комплекса о Медее. Имя у молодого драматурга является тем самым минимальным компонентом, который обеспечивает нахождение в литературной трансформации семантического подтекста, аксиологических доминант мифа. Формальные признаки мифа полностью нивелируются, а связь с ним осуществляется на мотивном уровне, поскольку цель автора — следовать не букве, а духу мифа. «Остатки» его присутствуют в произведении, но они имплицитны и требуются усилия, чтобы «отыскать» их в тексте произведения, раскрыть их сущность. Рецепцию такого рода некоторые исследователи считают наиболее сложной, интересной и требующей от автора значительных усилий: «В суждениях о творческой преемственности литературных традиций ничто так не обманчиво, как внешнее сходство с кем-либо или с чем-либо, подкупающее своей очевидностью. Если это и преемство, то — низшего рода… Подлинная, высшая преемственность, традиция, творчески освоенная, — всегда в глубине, в растворенном или, пользуясь философским термином, в снятом состоянии» [18, c. 161]. Раскрытие семантики мифа в «Истребителе класса “Медея”» происходит на уровне глубинных ассоциаций, сложных символических планов, мотивов. И в античном мифе, и у М. Курочкина совпадают: основная пружина развития действия (амбивалентный мотив любви и ненависти); тема непростых взаимоотношений мужчины и женщины, война полов, в которой нет победителей; герои пьесы и мифа — носители переплетенных между собой, неразъединимых маскулинного и феминного начал (в мифе — Ясон слаб, как женщина, а Медея у многих античных авторов сравнивается с мужчиной; кульминация пьесы: все мужчины оказываются женщинами). Таким образом, драматические произведения конца ХХ — начала XXI вв., при написании которых использовался античный мифологический материал, составляют особый пласт в современной русской драматургии и знаменуют очередной этап активного обращения авторов к греко-римскому наследию. В отличие от барочной, классицистской, сентименталистской, символистской драмы, в драме современной сложно выделить общую тенденцию в подборе мифологических образов. Авторы обращаются и к сюжетам, разработанным литературной традицией (миф о Медее, троянских героях), и к мифам, не пользовавшимся ранее популярностью (миф о Минотавре). Рецепция античного мифологического материала в современной русской драматургии, так же как и в драматургии классицизма, — вторичная. Авторы могут упоминать в тексте произведений свои источники заимствования мифа. В современной драматургии представлены все уровни и формы рецепции античного мифологического материала: авторами заимствуются и имя либо персонаж (как в школьной драме), и фабула (как в классицистской и сентименталистской драме), и мотивы (как в драматургии Серебряного века) мифов. Античный мифологический материал в современных пьесах в той или иной степени всегда изменяется на уровнях фабулы и мотивов. ___________________________________ 1. Адрианова-Перетц, В. Сцена и приемы постановки в русском школьном театре ХVII — XVIII столетия / В. Адрианова-Перетц. // Старинный спектакль в России: сб. ст. / Academia; под ред. В. Н. Всеволодского-Гернгросс. — Л., 1928. 2. Хрусталева, О. О. Античный миф в драматургии русских символистов: автореф. дис. …канд. искусствоведения: 17. 00. 01 / О. О. Хрусталева.; Ленингр. гос. ин-т театра, музыки и кинематографии им. Н. К. Черкисова. — Л., 1988. 3. Manton, G. R. The making of myth / G. R. Manton. // Myth and the modern imagination. Six lectures edited by Maragret Dalziel. University of Otago Press. Dunedin, New Zealand. 1967. 4. Лотман, Ю. М., Минц, З. Г., Мелетинский, Е. М. Литература и мифы / Ю. М. Лотман, З. Г. Минц, Е. М. Мелетинский. // Мифы народов мира. Энцикл.: В 2 т. — М., 1988. Т. 2. К – Я. 5. Нефагина, Г. Л. Динамика стилевых течений в русской прозе 1980–90-х гг. / Г. Л. Нефагина. — Минск., 1998. 6. Борев, Ю. Б. Литература и литературная теория XX в.: перспективы нового столетия / Ю. Б. Борев. // Теоретико-литературные итоги XX века / Редкол. Ю. Б. Борев (гл. ред.), Н. К. Гей, О. А. Овчаренко, В. Д. Сквозников и др. Т. I. Литературное произведение и художественный процесс / Редкол. Ю. Б. Борев (отв. ред.), С. Г. Бочаров, И. П. Ильин и др. — М., 2003. 7. Кондаков, И. Современная эристика, или «Драматургия» русской культуры XX века / И. Кондаков. // Современная драматургия. — 1998. — №4. 8. Нямцу, А. Е. Поэтика традиционных сюжетов / А. Е. Нямцу. — Черновцы, 1999. 9. Феденкова, О. Что нам Гекуба? Античная драма и современный театр / О. Феденкова. // Современная драматургия. – 1997. – №4. 10. Курочкин, М. А. Цуриков / М. А. Курочкин. // Курочкин М. А. Кухня: пьесы / сост. К. Ю. Халатова. — М., 2005. 11. Берков, П. Н. Вклад восточных славян в разработку так называемых «мировых образов» / П. Н. Берков. // Проблемы исторического развития литератур. Статьи. — Л., 1981. 12. Козлов, Е. В. К вопросу о повторяемых структурах в художественном тексте массовой коммуникации [Электронный ресурс] / Е. В. Козлов. — М., 2006. — Режим доступа: http:// www.ruthenia.ru/folklore/ kozlov1.htm. — Дата доступа: 20. 10. 2007. 13. Васильчикова, Т. Н. Античный миф в немецкой литературе XX века / Т. Н. Васильчикова. // Сравнительное литературоведение: теоретический и исторический аспекты / Материалы международной научной конференции «Сравнительное литературоведение (V Поспеловские чтения)». — М, 2003. 14. Галин, А. Сирена и Виктория / А. Галин. // Современная драматургия. — 1997. №4. 15. Друцэ, И. Падение Рима / И. Друцэ. // Современная драматургия. — 1996. — №4. 16. Эпштейн, М. Н. Тема и вариация / М. Н. Эпштейн. // Парадоксы новизны: О литературном развитии XIX — XX веков. — М., 1988. 17. Хлебникова, М. Репетиция [Электронный ресурс] / М. Хлебникова. — М., 2004. — Режим доступа: http:// lib.ru/POEZIQ/HLEBNIKOWA_M/repeticia. txt. — Дата доступа: 16. 07. 2005. 18. Бушмин, А. Преемственность в развитии литературы: Монография / А. Бушмин. — 2-е изд., доп. — Л., 1978. Научные труды кафедры русской литературы БГУ. Вып. V. — Мн.: H 34 РИВШ БГУ, 2008. С. 132–147. Каталог: bitstream -> 123456789 123456789 -> Лекция Предмет и основные концепции современной философии науки 2 123456789 -> Московский государственный 123456789 -> Особенности регуляции учебной активности у студентов гуманитарных и технических специальностей 123456789 -> Учебное пособие для студ ф-та референт-переводчик / Харков гуманит ин-т «Народная украинская академия» 123456789 -> 1. проблемы бытия в современной философии 123456789 -> Способы защиты компании от хэдхантингов 123456789 -> Диагностика психического развития ребенка 123456789 -> Особенности формирования профессионально-коммуникативной компетенции будущего преподавателя иностранного языка на современном этапе 123456789 -> Учебная программа для специальности 1-23 01 73 Средства массовой информации Скачать 117 Kb. Поделитесь с Вашими друзьями:
|