Святой Антоний Падуанский

Издание второе, исправленное и дополненное

В книге Вильгельма Хунермана читатели найдут увлекательное и живое повествование об Антонии Падуанском - одном из самых любимых и почитаемых святых, покровителе тех, кто утратил веру, радость или какие-либо материальные вещи и хочет их вновь обрести. Святой Антоний - прославленный чудотворец, вдохновенный ученик Христа, современник и последователь святого Франциска Ассизского.
ISBN 5-89208-053-6

(c) Издательство Францисканцев, 2004

Сердце среди бурь

Участники процессии, облачённые в белые одежды, со свечами в руках шли рядом с иконой Божьей Матери, а вслед за ними епископ нёс Святые Дары под золотым балдахином.

Казалось, что отверзлись небеса. Это Сам Господь и Его ангелы ступали по ковру из цветов перед домами с великолепно украшенными балконами и благословляли толпы людей, стоявших на коленях вдоль дороги, по которой проходила процессия.

Священники в золотых ризах, монахи в белых и чёрных рясах, крестоносцы в плащах, студенты в черной одежде, министранты в белых и красных одеяниях - в этот праздничный день все составляли достойную свиту Спасителя. За Святыми Дарами шли дворяне, городская знать, офицеры в парадных мундирах, с серебряными эфесами шпаг на боку.

- Царица Небесная, радуйся! - торжественно пели певчие под звуки труб и колоколов.

- Царица Небесная, радуйся! Аллилуйя! - с усердием вторил им молодой рыцарь Мартин де Буйон3, обращая взгляд в сторону своего богатого дворца в поисках окна, за которым его возлюбленная супруга Тереза Мария должна была в первый раз стать матерью. - Пречистая Богородица! Подари мне сына и наследника!

Процессия приблизилась к порту, где флаги, развевавшиеся на высоких мачтах парусников, приветствовали Спасителя и Его Благословенную Матерь.
***

Помощь Божия и заступничество Пресвятой Богородицы и в самом деле были крайне необходимы в эти жаркие дни 1195 года.

Несмотря на то что уже 50 лет назад христианский меч освободил Лиссабон от неверных и на башне собора умолк голос муэдзина4, призывавшего на молитву, могущественный Альмохад Якуб Альманзор с огромным войском снова вторгся в самое сердце Иберийского полуострова и несколько недель назад в Аларкосе уничтожил отряды короля Кастилии Альфонса VIII5. Лишь в Толедо защитникам крепости удалось на время задержать это нашествие.
***

После торжественного богослужения рыцарь де Буйон поспешил домой. Но долгожданный наследник огласил дом своим первым криком лишь с наступлением ночи, когда на небе засияли звёзды.

Рыцарь де Буйон склонился над ложем супруги и поцеловал её. Потом взял сына, положил его на обнажённый меч и сказал:

- Тебе, сын мой, вверяю я славу и честь рода де Буйон. Сделай это имя великим перед Богом и всем миром. Когда меч выпадет из моих рук, с честью прими его.

Неделю спустя младенца крестил в кафедральном соборе каноник Фернандо де Буйон, его дядя. При крещении ребёнку дали имя Фернандо.

Мальчик рос, с огромным интересом знакомясь с окружавшим его миром. Сколько удивительного можно было найти в отцовском доме! Был здесь и арсенал, состоявший из мечей, копий, доспехов и другого военного снаряжения; конюшня, в которой держали чудесных лошадей; сад, где росли яркие цветы и созревали сладкие плоды; псарня с охотничьими собаками, прыгавшими от радости, когда мальчик прибегал к ним, принося с собой какое-нибудь лакомство; большие клетки, в которых жили орлы и соколы.

Мартин де Буйон обучал сына рыцарскому искусству. Ему помогал старый воин Мануэль. Уже в возрасте шести лет Фернандо скакал верхом на пони, вцепившись в его гриву маленькими ручонками, или храбро сражался с Мануэлем и был несказанно счастлив, когда удавалось маленьким мечом отразить меч старого рыцаря или даже нанести удар своему наставнику.

По вечерам он приходил в покои Мануэля и садился у его ног, чтобы послушать удивительные рассказы старика о Сиде6, благороднейшем из всех героев, или о приключениях Дигения Акрита7.

- Отец Дигения был сыном пустыни, а мать - испанской принцессой, - неторопливо вёл свой рассказ Мануэль. - Он родился и вырос в прекрасном замке, но однажды убежал из дома, влекомый жаждой приключений. В дремучем лесу юноша наткнулся на банду разбойников и попросил главаря принять его к ним. Но разбойник ответил: «Сначала ты должен пройти испытание, чтобы мы узнали, достоин ли ты принадлежать к нашей банде. Пятнадцать дней ты будешь лишён сна и пищи, а если после этого отважишься сразиться со львом, мы примем тебя».

- Ну, и что? Как он прошёл через это испытание? - с жаром спрашивал мальчик.

- Разумеется, достойно! - заверял Мануэль своего воспитанника. - Вооружённый одной лишь короткой шпагой, Дигений убил льва. Потом, когда он уже перешёл на службу к императору, не раз случалось ему в одиночку побеждать целое войско, насчитывавшее более сотни врагов.

- Сотню - один?!

- Да, но это ещё не всё. Дигения привлекали путешествия в дальние страны. Он покинул двор императора и отправился на поиски новых приключений. Странствуя, он убил несметное количество медведей и львов, и даже нескольких огнедышащих трёхглавых драконов. Наконец, он прибыл в чудесную страну, полную ослепительных красок и диковинных благоуханий, там порхали разноцветные птицы и струились серебристые ручьи. Но всё прекрасное быстро проходит. Дигений умер, когда ему было 33 года.

- Так же, как Иисус Христос!

- Да, в том же возрасте. Бог рано забирает к Себе тех, кого любит.

- Мануэль, а разве тебя Бог не любит?

- Ох! Наверное, Он слегка позабыл обо мне. А может, позволил мне так долго жить, чтобы я мог рассказывать тебе эти старые сказки?

Удивительные рассказы старого воина переполняли воображение Фернандо. Иногда он даже кричал во сне, и, когда его мать прибегала на крик и спрашивала, что случилось, мальчик бормотал сквозь сон о медведях, львах и драконах, дышащих пламенем, с которыми он отважно сражался.

- Когда я вырасту, я обязательно убью льва, - с гордостью говорил он матери.

- Конечно, того рыкающего льва, который бродит в темноте в поисках жертвы, - смеясь отвечала мать.

- А потом я ещё убью дракона. Мама, а драконов много?

- Есть только один дракон. И Пресвятая Дева уже отрубила ему голову.

- Но ведь Сид и Дигений Акрит - величайшие из героев, когда-либо живших на земле, правда?

- Величайший из героев - Иисус Христос. Ибо никто не в силах превзойти в величии Того, Кто отдал Свою жизнь за других.

Два мира боролись за впечатлительную душу мальчика: мир его матери, внушавшей ему идеалы любви и жертвенности, и мир старого воина - мир приключений и рыцарской славы.

Противоречия раздирали Фернандо, нередко он чувствовал себя в полной растерянности перед необходимостью выбора одного из двух противоположных миров. Что величественнее: ненависть или любовь? Что достойнее: наносить удары или их принимать? Что обладает большей ценностью: крест или меч?

- Мне не нравится, что старый Мануэль рассказывает нашему сыну столько сказок, - говорила госпожа Тереза своему супругу. - Это может быть вредно для его души.

- Мой сын должен стать воином, а не монахом, - отвечал рыцарь. - Поэтому я рад, что старик рассказывает ему о подвигах и приключениях.

- Мануэля нельзя назвать хорошим христианином. В молодости он, кажется, почитал пророка Магомета. Да и сейчас он наполовину мусульманин.

- Да, это так, но зато он лучший фехтовальщик во всём Лиссабоне.

- Фернандо уже скоро десять лет, а он ещё не умеет написать ни одного слова.

- Зато он превосходно владеет языком оружия. Впрочем, ты права. Нужно поговорить о нём с моим братом, каноником Фернандо. Мы отправим сына в приходскую школу.

Так юный де Буйон оказался за партой, чтобы подружиться с наукой. Но какое же это тоскливое занятие! Насколько интереснее было бы скакать на лошади, упражняться в фехтовании, плавать! Часто он убегал с уроков, а потом, боясь возвращаться домой, долго бродил по городу.

А там было на что посмотреть. Какой стремительной и яркой казалась ему жизнь! Какой шум и толчея царили в узких извилистых улочках! Купцы, окриками и ударами палок подгоняющие непослушных мулов; женщины, несущие на головах корзины, полные рыбы; продавцы ковров, одетые в восточные пёстрые одежды, и продавцы дынь, громко расхваливающие свой товар; нищие, едва прикрытые лохмотьями, сидящие вдоль улиц, прося милостыню. Фернандо, несмотря на отвращение, которое ему внушал их вид, бросал деньги в их протянутые ладони.

Но самое удивительное зрелище представлял собой порт. Мальчика приводили в восхищение корабли, и в глубине души он завидовал морякам, отправлявшимся в далёкие неведомые страны. Какие чудеса ожидали их за морем! Мануэль рассказывал о странах, в которых дороги вымощены настоящим золотом, а одежды жителей украшены драгоценными камнями.

А может, в тех далёких краях есть и дикие звери, с которыми нужно сражаться? На улицах Лиссабона можно было встретить только собак и кошек.

Фернандо завидовал даже грузчикам, которые проходили мимо, с трудом переводя дыхание под тяжестью сундуков и мешков, - ведь они видели эти чудесные корабли изнутри.

- Может, на каком-нибудь из этих кораблей нужен юнга? - думал мальчик.

Однажды он набрался смелости и спросил капитана, не может ли он взять его на своё судно.

- Приходи лет через пять, тогда и посмотрим, - ответил со смехом моряк.

Итак, никакой возможности попасть на корабль. К тому же такой поступок ранил бы сердце матери. Нет, он конечно не хочет доставить ей даже самого маленького огорчения. И всё же в глубине его души горела страстная жажда приключений, подвигов, дальних странствий и удивительных чудес.

Он любил ходить на рынок и смотреть на фокусников и на извивающихся под звуки флейты змей, на канатоходца, который выступал с обезьяной, - по его словам, она была человеком, заколдованным в наказание за убийство христианина. На углу улицы старик с длинной седой бородой за несколько монет рассказывал желающим чудесные сказки о летающих коврах и таинственных скалах, которые отворялись, если сказать заклинание, открывая спрятанные в них сокровища. Ах, это было в тысячу раз увлекательнее, чем школа и алфавит!

Естественно, эти побеги из класса сурово наказывались. Розги не оставались без дела, но Фернандо сносил побои молча, со стиснутыми зубами. Никто не должен знать, что ему больно.

Но иногда и в школе было интересно. Например, когда дон Мигель рассказывал об отшельниках, которые жили в пустыне с волками и шакалами и мужественно переносили пытки, продолжая исповедовать христианскую веру. После занятий мальчик шёл в кафедральный собор, останавливался перед алтарём с изображением святого Викентия, который был замучен на раскалённой решётке, так же, как святой Лаврентий8 в Риме.

Сжав кулаки, мальчик тихо говорил, обращаясь к святому:

- Я хочу быть святым, как и ты!

- Кто более велик: искатель приключений или мученик? - спросил он однажды у матери.

- Мученик, - ответила она. - Геройство мучеников благословляет Бог.

Наверное, мама права. Герой, совершивший подвиг во имя Бога, достоин большей славы, чем предводитель разбойников или странствующий рыцарь на службе у земного короля. Свет лампады, горевшей перед ковчегом со Святыми Дарами, притягивал мальчика, но огни мира привлекали его так же сильно, и он продолжал убегать из школы, чтобы посмотреть на мир. Через два-три часа он возвращался и хладнокровно принимал заслуженное наказание.

Однажды, после того как в очередной раз он долго бродил по городу, к его удивлению, на него не обрушились розги.

- Немедленно беги домой, - сказал дон Мигель, с грустью глядя на маленького бродягу. - Твоя мама тяжело больна. Прислали за тобой.

- Мама! - воскликнул мальчик, прижимая руки к внезапно забившемуся сердцу.

Дома отец отвёл его к постели больной.

- У тебя теперь есть маленькая сестрёнка, мой мальчик, - сказал он. - Но, возможно, Господь Бог заберёт у тебя маму.

Фернандо с ужасом смотрел на бледное, почти восковое лицо матери, которая с усилием открыла глаза и протянула к нему руки. Мальчик с плачем упал на колени перед её постелью.

- Моё бедное дитя! Бог уже призывает меня, - прошептала она едва слышным голосом. - Всегда будь добрым! Люби Господа Бога и Пресвятую Богородицу.

Собрав последние силы, она осенила крестным знамением лоб Фернандо и упала на подушки.

- Вечный покой даруй ей, Господи, - прошептал монах, стоявший у её изголовья.

У мальчика закружилась голова; он захотел встать с колен, но, зашатавшись, вынужден был опереться на руку отца.

Через три дня он провожал тело своей матери на кладбище.

Ему казалось, что померк солнечный свет, а мир утратил все свои краски. Он не мог смотреть на свою маленькую сестрёнку Марию, ведь это из-за неё умерла мама.

- Какой же ты глупый, - говорил, качая головой, старый Мануэль, видя неприязнь Фернандо к новорожденной сестричке. - Ведь Мария очень несчастный ребёнок: она никогда не увидит любящих глаз своей матери. Поэтому ты должен любить её в два раза сильнее.

- Никогда не увидит любящих глаз своей матери, - повторил растроганный мальчик. - Да, действительно несчастная, и я буду её любить крепко-крепко.

С тех пор Фернандо стал самым преданным защитником своей сестрички. Он следил за её первыми шагами, приносил ей самые спелые фрукты и самые красивые цветы.

После смерти матери Фернандо стал гораздо серьёзнее. Он добросовестно относился к своим обязанностям в школе, так как отец объяснил ему, что послушание - одна из высших добродетелей рыцаря. Он быстро научился читать, а вскоре освоил и семь свободных искусств, которые вызвали в нём глубокий интерес.

Всё более явственным становилось воздействие Божьей благодати. С искренним раскаянием Фернандо исповедовался в своих детских грехах. С истинным благочестием принял он первое Причастие.

И вот Фернандо исполнилось пятнадцать лет. К этому времени он превратился в красивого юношу, полного сил и здоровья, в совершенстве владеющего рыцарским искусством. Его тёмные глаза смотрели бесстрашно и твёрдо, а в жилах текла кровь доблестного воина.

Но бури юности не обошли стороной это благородное сердце.

Он мужественно пытался противостоять соблазнам, которые постоянно искушали его пробуждавшиеся чувства. Фернандо открылся другой Лиссабон, которого не знали глаза невинного ребёнка. Он видел пороки, выставленные напоказ на улицах и площадях, девушек, продававших за деньги цвет своей молодости, падших женщин, обитавших в районе порта. У Фернандо сжималось сердце при виде такого падения нравов.

Но были и другие искушения, сладостные и приятные, как тёплые лучи солнца. Не одна красивая девушка благосклонно посматривала на юного рыцаря.

Весной в Лиссабоне во дворцах и парках вельмож устраивались пиршества и увеселительные мероприятия. Под чарующие звуки гитары или флейты, в тени миндальных и апельсиновых деревьев было произнесено много пылких слов и страстных обещаний.

Иногда юношу охватывал ужас перед лицом той бури, которая разыгрывалась в его сердце. Совесть отчаянно взывала к разуму, но разум был бессилен.

- Не дай погубить себя красивым женщинам, - предостерегал его старый Мануэль.

В школе наставники делали ему замечания за отсутствие прилежания и внимания. Но юноша лишь смеялся в ответ. Вино и развлечения успешно заглушали голос совести.

Фернандо влюбился в девушку благородного происхождения, влюбился, быть может, именно потому, что красавица относилась к нему более сдержанно, чем другие. Любовь к ней настолько завладела его сердцем, что и днём и ночью все его помыслы обращены были только к ней; он преклонялся перед ней и становился вдруг робким и застенчивым в её присутствии. Танцуя с ней, он постоянно ошибался в фигурах и при этом так краснел, что его избранница часто смеялась над ним.

Оставаясь с ней наедине, он то не мог выдавить из себя ни слова, то болтал ужасные глупости. Никогда ещё не приходилось ему быть столь нерешительным и столь недовольным собой.

Его приятель Орландо, знавший о его страданиях, с легкомыслием юности давал ему советы.

- Ну подумаешь, любовь, - говорил он ему, смеясь. - Ты найдёшь в Лиссабоне более чем достаточно женщин, которые прекрасно разбираются в этом.

Фернандо не мог решиться на такие средства. Но развязка романа наступила быстро и внезапно. Юноша узнал, что та, которую он чтил, как святую, попала в неприятную историю с одним из его приятелей. Та, чьей чистотой и невинностью он так восхищался, оказалась недостойной его любви.

Это открытие было для него таким потрясением, что он решительно порвал все отношения с ней. У него открылись глаза, лишь теперь осознал он состояние своей души. Ведь он уже был на пути к падению - стал игрушкой страстей.

Вечером того же дня, когда был разбит вдребезги идеал его сердца, он медленно брёл по улицам Лиссабона, погружённый в мрачные мысли.

Он пришёл на берег реки Тахо9, снял одежду и с облегчением погрузился в волны, как будто в них хотел смыть грязь со своей души.

На следующее утро под звон колоколов к молитве «Ангел Господень» он вошёл в собор Божьей Матери, встал на колени на мраморных ступенях величественного алтаря и медленно, торжественно осенил себя крестным знамением. С этой минуты крест Спасителя должен был встать между ним и миром.

В буре, которая терзала его сердце, подобно тому как свирепые волны швыряют из стороны в сторону утлое судёнышко, крест стал спасительной скалой, за которую он ухватился обеими руками.

Молодой человек решил полностью отречься от мира и искать душевного покоя в монастыре.

Отец решительно воспротивился этим намерениям, поскольку у него были совсем другие планы на будущее его сына. Но Фернандо осуществил своё решение: в один прекрасный день он постучался в дверь монастыря Святого Викентия, расположенного недалеко от городских ворот, и попросил принять его в Орден регулярных каноников святого Августина10.

Его приняли радушно. И теперь в тишине монастырской кельи он мог размышлять о своей жизни, решив посвятить её Богу и только Ему одному.

- Погрузись без остатка, всем сердцем, в любовь Господа, - сказал ему настоятель, отец Гонсалес Мендес, человек несомненной святости, после того как Фернандо открыл ему своё душевное состояние.

Он посоветовал ему почитать сочинения великого мистика Гуго Сен-Викторского11. С тех пор послушник часто засиживался далеко за полночь, склонившись над книгами.

Перед его мысленным взором открылся новый, удивительный мир, мир любви Господа, которая подобна всепоглощающему пламени. В неё нужно броситься, как в костёр, чтобы сгореть без остатка. Фернандо понял, что с горячими порывами удастся совладать лишь тому, кто полностью погрузится в огонь любви, горящий в Сердце Господнем.

А человек, цепляющийся за покинутый им мир, становится слабым и беспомощным, но если отдаст себя огню Божественной любви, то преобразится до самых глубин своего существа. Одновременно в сердце послушника росла любовь к Пречистой Деве Марии, привитая ему матерью, когда он был ещё совсем ребёнком.

- О, прекраснейшая из жён! - повторял он, стоя на коленях перед образом Богородицы в монастырской часовне. - Ты поддерживаешь и утешаешь всех, кто обращается к Тебе. Молю, приди мне на помощь. Укрепи моё сердце. Будь милостива, а я буду служить Тебе до конца моих дней.

Молитва приносила ему душевный покой и тишину, когда его сердце терзали бури страстей.

Неуклонно росло в его душе стремление совершить в честь Девы Марии что-нибудь великое и необыкновенное, подобно рыцарю, который во имя дамы своего сердца, не раздумывая, бросается в вихрь борьбы и опасностей. Но что мог сделать он, бедный послушник, самый младший во всём монастыре Святого Викентия?

Настоящим потрясением стала для него книжка под названием «Шут Богоматери». Она была написана по-французски, и юному португальцу пришлось приложить немало усилий, чтобы её прочитать.

Там рассказывалось о шуте, который, пресытившись суетой мира, вступил в монастырь Клерво. Но, поскольку он не умел читать и не знал латыни, то не мог принимать участия в общих молитвах, и это чрезвычайно огорчало его: ведь ему не удалось выучить наизусть даже молитву «Радуйся, Мария»12. Однажды он лежал крестом в укромном уголке часовни и со слезами на глазах молил Пресвятую Богородицу, чтобы Она смилостивилась и просветила его.

И вот он услышал нежный голос:

- Ты говоришь, что ничего не умеешь, но тебя ведь учили прыгать и танцевать. Ты можешь танцевать в Мою честь.

Шут поднялся, утешенный столь чудесным образом. С тех пор он каждый день танцевал перед иконой. А когда, выбившись из сил, он падал на землю, Пресвятая Дева склонялась над ним и Своим белым покрывалом отирала пот с его лица. Через несколько лет Она забрала Своего шута в сады вечного блаженства.

Фернандо закрыл книгу, и сердце его преисполнилось радостью. Пресвятая Мария сама укажет ему, так же, как несчастному шуту, как он сможет оказать Ей почести.

Фернандо решился сделать всё, чтобы приготовить сердце и разум к этому служению. С усердием принялся он за чтение, с жаром изучал «Сентенции» Петра Ломбардского13 и в долгие часы размышлений постигал глубины любви ко Христу и Его Пресвятой Матери.

Но, увы, мир всё ещё не оставлял его в покое. Тишина его кельи часто нарушалась посещениями родственников и друзей. Ему рассказывали новые сплетни, в радужных красках представляли развлечения в садах вельмож, описывали рискованные походы юных рыцарей и их любовные приключения. Да! Мир соблазнов, несмотря на то что Фернандо покинул его, всё ещё притягивал юношу, и после таких разговоров нелегко ему было снова обрести душевное равновесие.

Если бы не отец, он бы попросил, чтобы его перевели в какой-нибудь более отдалённый монастырь.

Кроме того, до монастыря Святого Викентия начали доходить тревожные вести.

Во Франции ужасное опустошение производила ересь альбигойцев14 и вальденсов15, которые провозглашали возрождение истинного христианства нищего Христа и Его апостолов. Босиком, во власяницах появлялись они в разных концах страны, предвещая близящийся день Божьего суда и призывая к покаянию и обретению истинной веры. Но при этом они всё дальше и дальше отходили от учения Христа, пока не дошли до откровенной ереси. Священников они называли сыновьями дьявола, отрицали существование чистилища, не признавали святых и даже святость Пресвятой Девы Марии подвергали сомнению. Многие люди, жаждавшие совершенного христианства, свободного от грязи этого мира, верили проповедникам во власяницах.

Новое учение всё больше сбивалось с пути. Дело дошло до страшных преступлений - еретики изгоняли священников и монахинь из их обителей, опустошали монастыри и оскверняли Святые Дары.

Папа Иннокентий III16 объявил крестовый поход против еретиков, губивших Церковь во Франции и угрожавших благосостоянию государства.

Увы! И крестоносцы беспощадно и жестоко расправлялись с еретиками, нередко проливая кровь невинных жертв.

- Разве можно победить ересь огнём и мечом? - спрашивал Фернандо, потрясённый до глубины души этими известиями. - Ведь побеждает не меч, а кровь мучеников.

- Необходимо молиться, чтобы Бог послал нам святого, который мог бы спасти Францию, - говорил настоятель в ответ на вопросы и сомнения послушника.

Тем временем новая и грозная опасность зрела на Иберийском полуострове. Мусульмане опять подняли меч на христиан. Неспокойно было и в Северной Африке. Полумиллионное войско высадилось на берегах Испании, чтобы завоевать всю страну, вплоть до Пиренеев. Распространялись невероятные слухи, будто бы арабы мечтали завоевать Италию и водрузить полумесяц вместо креста над собором Святого Петра в Риме.

Опасность объединила испанских королей, к ним присоединился и король Португалии. На помощь поспешили крестоносцы из Франции, Бургундии и Австрии.

Рыцарь де Буйон тоже надел плащ крестоносца. Летним днём 1212 года он пришел в монастырь Святого Викентия, чтобы попрощаться с сыном.

- Я так надеялся, что когда-нибудь ты встанешь рядом со мной, когда надо будет взяться за меч, - произнес он с грустью в голосе. - Но мои ожидания не оправдались.

- Я попрошу отца-настоятеля, чтобы он позволил мне на время сменить рясу на доспехи! - с жаром воскликнул юноша.

Ведь ему было всего лишь семнадцать лет!

Но настоятель велел ему остаться в монастыре.

- Богу нужны не только воины, но и те, кто молится о них, - сказал он. - Тот, кто вступил на путь мира Господнего, не может носить меч.

После расставания с отцом, который ещё раз обнял его на прощание, для Фернандо настали дни, полные беспокойства и мучений. Не раз решал он покинуть тихий монастырь и броситься в водоворот войны, отправиться вслед за отцом в Толедо, где собирались христианские войска, но послушание духовным наставникам одержало верх над боевыми порывами его неспокойной души.

Со жгучим нетерпением ожидал он вестей о крестоносцах, накануне праздника святого Иоанна Крестителя начавших сражение.

Победа сопутствовала их знаменам. Крепость Малагон была взята приступом. Город Калатрава, окружённый мощными крепостными стенами и башнями, пал после первой же атаки.

Рассказывали, что священник со Святыми Дарами пробрался во время битвы в первые ряды сражавшихся, шестьдесят стрел пробило его ризу, но ни одна не задела его. Чудеса сопровождали христианские войска.

14 июля разыгралась решающая битва при Толосе. На рассвете капелланы отрядов отслужили Божественную Литургию и всем воинам подали Хлеб сильных, Святое Причастие.

И вот затрепетали на ветру знамёна, рыцари вышли навстречу вражескому войску, во много раз их превосходящему. В полдень исход сражения ещё не был ясен. Мечи крестоносцев под защитой креста и образа Пресвятой Богородицы падали на неверных, кривые сабли мусульман тоже вершили свою кровавую жатву.

Наконец правое крыло войска мавров дрогнуло и обратилось в бегство, крестоносцы преследовали их, и яростная битва продолжалась до самой ночи, прежде чем завершилась окончательной победой.

Десятки тысяч павших в битве мавров устилали поле боя, потери христиан также были огромны.

Армия крестоносцев с победой вернулась в Толедо, где главный епископ Испании пропел торжественный гимн «Te Deum»17. По всей стране в честь победы звонили колокола, но вскоре радость уступила место скорби. Перед катафалками, покрытыми черной тканью, отпевали усопших.

Рыцарь де Буйон тоже пал в этой битве. Горе Фернандо было столь велико, что он не в силах был даже плакать. Настоятель пытался его утешить.

- Дитя моё, не думай, что ты потерял отца, - говорил он ему. - Смерть за святое дело равна мученичеству. Ты можешь теперь обращаться к нему как к святому на небе, который всегда будет рядом с тобой, как только ты его позовёшь.

- О, почему я не могу вернуть ему жизнь ценою своей, - вздыхал убитый горем послушник.

Он пошёл в часовню и упал на колени перед образом Богоматери, чтобы Она утешила его в горе.
***

Дворец де Буйон на большой площади опустел.

Фернандо позволено было навестить сестру. По совету дяди, каноника де Буйона, он решил отдать семилетнюю девочку на воспитание сёстрам из монастыря Святого Михаила.

После смерти отца ничто уже не задерживало Фернандо в Лиссабоне. Возмужавший за время постигших его бед, он не мог больше выносить бессмысленную болтовню навещавших его приятелей. Он жаждал тишины, и вскоре был переведён в главную резиденцию ордена, в монастырь Святого Креста в Коимбре18.

Фернандо погрузился в размышления и мерцающим огоньком свечи осветил барельефы, украшавшие саркофаги.

Эти короли правили, наслаждаясь блеском своей славы, а сейчас годы их царствования затерялись, как пенистые волны, в безмерном океане вечности. Теперь они лежат здесь, скованные холодом смерти. И лишь маленькие собачки, вырезанные из камня на гробницах, остались как напоминание о них.

Как быстро проходят жалкие десятилетия человеческой жизни!

Вот уже восемь лет прошло с тех пор, как Фернандо пришёл в этот прекрасный монастырь на реке Мондегу. За это время он завершил своё образование, шаг за шагом поднимаясь по ступеням святого храма науки, и был рукоположен в священный сан.

Духовные наставники уже видели в Фернандо одного из выдающихся монахов ордена, поскольку он превосходил собратьев как проницательностью ума, так и знаниями. Он, несомненно, должен стать профессором и достойным продолжателем славных традиций известного университета в Коимбре.

Фернандо в то время исполнилось 25 лет.

Ещё несколько десятков лет, и положат его здесь, среди этих гробниц, думал он. И что же останется после него?

Разумеется, это великое предназначение - просвещать молодые умы, обогащать юные души знаниями, чтобы подготовить их к служению проповеди Царства Божьего. И всё же Фернандо задыхался в душной атмосфере лекционных залов, за стенами которых шла жизнь, полная боли и страданий.

Монастырь Святого Креста был оазисом покоя, где Фернандо наконец обрёл душевное равновесие. Но как же далека была эта обитель от настоящей жизни! Здесь были почти совсем неизвестны её взлёты и падения.

Лишь изредка, замещая привратника, он видел теснящуюся у монастырских ворот бедность и нищету. Видел людей, которые искалеченными руками жадно хватали подаваемый им кусок хлеба; видел муки совести, отражавшиеся на лицах как бедняков, одетых в лохмотья, так и богачей в роскошных нарядах; все они приходили к стенам монастыря, влекомые душевными страданиями.

Иногда через Португалию проезжали крестоносцы. Они уже отвоевали у неверных крепость Алькасар.

Выступил в поход и отряд детей в плащах крестоносцев, чтобы освободить Гроб Господень. Но они затерялись в море и погибли, не достигнув цели. Их смерть стала предостережением и вместе с тем обвинительным приговором тем, кто оставил детей без помощи.

У стен монастыря ютились горе и нищета, жизнь людей протекала, истерзанная невыносимыми страданиями, и угасала в мучительной агонии, а души погружались во мрак отчаяния, ибо некому было вывести их к свету.

Руки матерей были пусты, когда дети просили у них хлеба, юноши теряли цвет своей молодости в огне страсти. Овцы блуждали, израненные терниями, ибо не было у них доброго пастыря.

А он, священник Фернандо, живёт без забот в оазисе покоя и словно ничего не знает о нужде, в которой живут его ближние.

О! Стены монастыря Святого Креста были крепки - они не разрушались от напора окружавших его бед и несчастий.

С юных лет мечтал Фернандо о великих подвигах. Но разве в этом состоит величие - смотреть с высоты безопасных сте Слова Христа из Нагорной проповеди стали правилом жизни для Франциска и его братьев. Он жил беднее, чем самый бедный крестьянин, разделял свою скудную пищу с нищими и больными, обнимал прокажённых. «Сумасшедший! Сумасшедший!» - кричали ему вслед мальчишки и бросали в него камнями. А он лишь улыбался и на оскорбления отвечал благословением.

Вместе с несколькими братьями он отправился в страну сарацин, без оружия, чтобы нести Благую Весть. В то время как христианские войска стояли под Дамиеттой, он отважился пробраться в лагерь султана Египта, Мелек-эль-Камеля, хотя хорошо знал, что за голову каждого христианина была обещана награда.

Стражники глумились и издевались над Франциском, но султан выслушал его с затаённым удивлением и отпустил с миром.

Очевидно было, что Бедняк из Ассизи ищет венца мученика!

Каким же ничтожным чувствовал себя Фернандо рядом с таким величием и таким геройством! Какой убогой казалась ему собственная жизнь по сравнению с жизнью этих двух основателей монашеских орденов - Доминика и Франциска! И вдруг, стоя на коленях в этом могильном склепе, он почувствовал, как его охватывает смертельный холод. Он поднялся и неверными шагами вернулся в свою келью. В эту ночь он не сомкнул глаз.

Вечером следующего дня его, как ответственного за монастырскую гостиницу, вызвали в приёмную, где его ждал брат Захарий из монастыря францисканцев, основанного недавно в Сан-Антонио-Оливарес. Вместе с братом Захарием было пятеро монахов из его ордена, прибывших в Португалию из Тосканы.

- Братья следуют в Марокко, - объяснил брат Захарий, - а поскольку в нашей обители очень тесно, мы пришли просить вас, чтобы вы предоставили им ночлег.

- Приветствую вас от всего сердца, мои дорогие братья! - воскликнул Фернандо. - Но скажите мне, зачем вы идёте туда, к маврам?

- Мы хотим проповедовать Христа неверным, - отвечал брат Берард, главный в этой маленькой общине паломников.

- Вы говорите так, как будто собрались на рыбалку, - сказал, улыбаясь, Фернандо. - Неужели вы не боитесь подвергнуть свою жизнь опасности?

- Тот, кто отдаст жизнь за Христа, обретёт её, - сказал брат Пётр, человек с величественной осанкой и мужественным лицом.

- Вы действительно не боитесь?

- Чего же нам бояться, если наш Господь хранит нас, - ответил в свою очередь брат Оттон.

Фернандо долго молча смотрел на трёх священников, посланников Божьих - Берарда, Петра и Оттона, - и двух монахов - Адьюта и Аккурсия, скромно хранивших молчание.

Такими были эти люди, бесстрашно подвергавшие свою жизнь величайшей опасности не из любви к приключениям, не ради славы в глазах людей, но ради Царства Божьего. С каким смирением встали они на колени, как только он вошёл, прося у него благословения! Но кто он, священник из монастыря Святого Креста, по сравнению с этими героическими душами?

Даже юный брат Адьют с детской наивной улыбкой, которому были поручены материальные заботы миссии, наверняка был во сто раз милее Богу, чем он, учёный монах-августинец.

Фернандо попросил, чтобы ему подробнее рассказали о предстоящем путешествии.

- Прежде всего мы направляемся к инфанту дону Педро, брату вашего короля Альфонсо21, - сказал брат Берард.

- К дону Педро? - с изумлением переспросил священник, и глубокая морщина обозначилась на его лбу. - Инфант - отступник. В ссоре со своим братом Альфонсо он проявил исключительную подлость и предложил свои услуги султану Марокко Абу-Якубу. Сейчас он является предводителем его войск.

- Мы будем взывать к нему именем Господа, чтобы он оставил службу у Мирамолина и возвратился на родину.

- Ах, если бы вам это удалось, - вздохнул Фернандо.

До глубокой ночи беседовал каноник с тремя священниками-францисканцами, сидя на краю монастырского колодца. Звёзды отражались в воде, монах-августинец становился всё более задумчивым и молчаливым. Наконец, разговор затих.

- Вам нужно отдохнуть, мои дорогие, - сказал Фернандо. - Я провожу вас в ваши комнаты.

Утром, когда миссионеры, поблагодарив от всей души за гостеприимство, удалились, он долго провожал их задумчивым взглядом. Он знал, что уже никогда не увидит их живыми.

В течение следующих месяцев он часто приходил в монастырь Святого Антония отшельника22, чтобы узнать о пятерых миссионерах.

Прошла зима, но по-прежнему не было никаких известий. И вот как-то раз возвращавшиеся на родину крестоносцы принесли вести о пяти мужественных францисканцах.

Да! Они побывали в мавританском дворце дона Педро, но инфант высмеял их и посоветовал поскорее убираться восвояси.

Другие рассказывали, что миссионерам удалось дойти до самого Мирамолина, который приказал заковать их в кандалы.

Предполагали, что мужественных братьев уже нет в живых.

Прошла зима, зацвели оливковые деревья в саду францисканцев, и вот пришли надёжные вести. Брат Захарий сразу же поспешил с ними к священнику из монастыря Святого Креста.

- Наши братья снискали венцы мучеников, - сказал он с просветлённым лицом. - 16 января Господь призвал их души в Царство Небесное.

- Что произошло? - спросил Фернандо, внезапно побледнев.

- Абу-Якуб бросил их в тюрьму, как только они прибыли к нему, но они продолжали проповедовать Евангелие товарищам по несчастью и своим стражникам, нескольких даже окрестили. Тогда их жестоко избили, затем оставили на несколько дней без пищи и ни капли воды не давали этим несчастным людям, мучимым жаждой, но они с радостью в сердце переносили все страдания и унижения. Собрав последние силы, они молились своему Небесному Отцу. Мирамолин лично прибыл в тюрьму и сулил им свободу в том случае, если они примут ислам; но они даже не слушали его. Своим геройским страданием они проповедовали Благую Весть ещё более убедительно, чем словами, которые они уже едва могли произносить.

В конце концов тиран приговорил их к смерти, и его охватила такая ярость, что он вырвал меч у палача и собственноручно отрубил головы мученикам.

Фернандо слушал в глубоком волнении. Францисканец уже давно завершил свою повесть, а он всё ещё хранил молчание.

- У нас нет причин для печали, - сказал брат Захарий. - Мы будем просить наших святых мучеников, чтобы они передали нам хотя бы часть своего мужества и любви к Богу.

Несколько дней спустя новое известие взволновало все сердца. Инфант дон Педро возвращался на родину и вёз с собой драгоценные останки мучеников. Он уже прибыл в испанский порт в Галисии23.

Тела мучеников он приказал поместить в серебряные гробы и провезти их в сопровождении триумфального кортежа к границам Португалии.

Посланцы, которых дон Педро направил к королевскому двору, принесли с собой ещё более подробные сведения. Инфант, потрясённый геройской смертью мучеников, решил вернуться на родину. Он попросил мусульманского владыку отпустить его со службы. Но Абу-Якуб с насмешкой отверг его просьбу и даже угрожал ему смертной казнью в случае, если он решится уехать самовольно. Однако дону Педро удалось за огромную сумму тайно выкупить останки мучеников, спрятать их в деревянных сундуках и глухой ночью бежать с ними в сопровождении нескольких верных людей.

Трудности и опасности этого пути были велики. Нужно было преодолеть бескрайние пустыни, пробраться через горные ущелья Атласа. Дикие звери нападали на маленький караван. Наёмники Абу-Якуба уже почти настигали их. Голод и жажда истощили последние силы несчастных беглецов. Но несмотря ни на что Бог помог им добраться целыми и невредимыми до Кельты, где они сели на корабль, со множеством опасностей доставивший их к берегам Андалусии24.

Дон Педро, узнав о том, что его по приказу Мирамолина разыскивает правитель Севильи, вернулся в открытое море и высадился на берег только в галисийском порту в Корунье.

Тем временем столица Португалии готовилась к триумфальному приёму. И вот летним солнечным днём 1220 года раздался звон всех колоколов Коимбры. На улицах, ведущих к реке Мондегу, теснились толпы людей, многие из которых прибыли издалека.

Вот уже показались среди эвкалиптов сверкающие серебряные кресты во главе длинной процессии, которая с развевающимися хоругвями двигалась по долине Коимбры.

- Мученики, мученики! - раздавались крики в толпе. Торжественное шествие уже вступило на мост через реку Мондегу: отроки с дымящимися кадилами, епископы в митрах, священники в золотистых ризах, монахини, певчие. Празднично наряженные дети бросали цветы и зелёные ветви на дорогу.

Дон Педро сам вёл под уздцы мулов, на которых везли серебряные реликварии. Лицо его было серьёзно, в глазах сияла радость и гордость.

У входа в собор Святого Креста король Альфонсо II со своей благочестивой супругой и со всем двором почтительно приветствовал мучеников, преклонив колени перед их мощами. Потом он протянул руку своему брату и в эту торжественную минуту простил ему всё.

Мучеников похоронили на монастырском кладбище, рядом с королевскими гробницами, и Альфонсо II возложил к их ногам свою корону.

В тишине ночи Фернандо де Буйон снова сошёл в склеп, где горело множество свечей. Глубоко взволнованный, он встал на колени перед мощами мучеников и долго стоял так, закрыв лицо руками.

- Отец Франциск, - прошептал он наконец, - ты можешь по праву гордиться своими сыновьями! Прими и меня, недостойного, как дитя своё. Они отдали свою жизнь во имя Бога. Теперь моя очередь.

На следующее утро он пришёл к настоятелю монастыря, отцу Педро Цезаре, просить о позволении оставить монастырь: он принял решение облачиться в убогую рясу ордена, основанного Ассизским Бедняком.

- Хорошо ли ты обдумал, сын мой, то, что намерен совершить? - спросил настоятель после продолжительного молчания. - Путь, избранный тобою, труден и тернист. Бедность иногда может действительно показаться желанной тому, кто уже изведал земные блага и пресытился ими. На самом же деле она тягостна и её трудно вынести. Это непрерывное страдание, отравляющее жизнь. Подумай же серьезно о том, что ты намерен сделать.

- Отец, я уже всё обдумал и проверил своё намерение на протяжении многих месяцев.

- Ну что ж! Тогда иди, и да благословит тебя Господь, - ответил старец. - Вместе с тобой из нашей общины уходит великая надежда. Но знай, что наш монастырь и наши сердца открыты для тебя, если ты когда-нибудь пожелаешь вернуться сюда.

- Да вознаградит вас Господь, отец, - произнёс Фернандо, преклонив колени и осенив себя знамением креста под благословляющей рукой настоятеля.

В тот же день он отправился в обитель францисканцев в Сан-Антонио-Оливарес и попросил принять его в орден. Но чтобы окончательно порвать с прошлым, он принял имя великого отшельника, покровителя монастыря - святого Антония.

Каноника Фернандо из гордого рода де Буйон стали называть братом Антонием.

С этого дня его часто видели на улицах Коимбры - он навещал больных или оказывал помощь бедным.

Самым тяжким испытанием было для него идти просить милостыню у ворот монастыря Святого Креста. Но он беспрекословно исполнял эту унизительную обязанность.

Однажды один из священников, увидев его у ворот, с иронией заметил:

- Смотрите! Отец Фернандо с нищенской сумой. Несомненно, он хочет стать святым.

- Нет больше отца Фернандо. Есть брат Антоний, - спокойно ответил ему монах. - Но если ты когда-нибудь услышишь, что я стал святым, возблагодари за это Господа.

Он смиренно принял милостыню, которую ему дали, положил её в суму и, поклонившись, ушёл.

Но недолго оставалось ему пребывать в Коимбре. Слишком сильна была его жажда страданий во имя Господа Бога. Осенью этого же года настоятель позволил ему отправиться в Марокко в сопровождении одного лишь молодого брата по имени Филипп.

Единственным желанием Антония было возвратиться сюда так же, как возвратились те пятеро мучеников, прах которых покоится в склепе на кладбище монастыря Святого Креста.
В шатре неверных
В одном из портов Андалусии два монаха взошли на борт мавританского парусника, где им предоставили тесный угол среди тюков и сундуков. Ворох старых парусов служил им постелью.

Это было время первых внезапных весенних бурь. Яростные волны швыряли старый корабль, и он трещал по всем швам. В трюме царила ужасная духота и обитали целые полчища крыс и паразитов, поэтому о сне не могло быть и речи.

Корабль потерял направление. Начинал ощущаться недостаток продовольствия, а те припасы, которые ещё оставались, с трудом можно было есть.

Не было воды, и братья чрезвычайно страдали от жажды. В то время как брат Филипп, могучий баск, мужественно преодолевал трудности путешествия, брат Антоний неимоверно страдал от морской болезни.

- Моё бренное тело доставляет тебе столько хлопот, брат мой, - говорил Антоний. - Пожалуйста, потерпи немного, я так слаб.

- Не беспокойся! Когда-нибудь мы всё же доберёмся до цели.

- Если корабль раньше не разлетится в щепки, - вздохнул Антоний.

Как-то вечером, после относительно спокойного дня, они увидели на горизонте желанное побережье Африки.

Но, увы, настала страшная ночь.

Звёздное небо вдруг затянулось тучами. Поднялся сильный ветер, отчаянно рвавший паруса, которые вовремя не были спущены. В конце концов главная мачта с треском рухнула и потянула за собой часть снастей. Матросы бросили якорь, но цепь лопнула. Шторм швырял корабль из стороны в сторону, стремительно неся его к скалистым берегам. Внезапно раздался ужасный треск, заглушивший на миг даже ярость разбушевавшейся стихии. Корабль наткнулся на подводный риф и начал тонуть. Вопли и проклятия раздирали воздух. Капитан тщетно пытался перекричать бурю, отдавая приказы. Люди, оказавшиеся в воде, отчаянно цеплялись за доски, плававшие повсюду.

Сильный удар выбросил за борт и обоих монахов. Антоний, хотя и был в юности хорошим пловцом, ослабленный болезнью и стеснённый монашеским одеянием, начал тонуть. Но в последнее мгновение сильная рука Филиппа подхватила его и он оказался на плавающей балке.

- Держись крепко! - крикнул ему в самое ухо Филипп. Потом развязал верёвку, которой был подпоясан Антоний и привязал его, совершенно обессилевшего, к спасительной балке. Антоний потерял сознание, и в это время огромный вал подхватил обоих братьев и выбросил их на прибрежные скалы.

Придя в себя, Антоний увидел стены убогой рыбацкой хижины; сквозь небольшое отверстие, служившее окном, проникал бледный рассветный свет.

Над ним склонился брат Филипп и сказал, улыбаясь:

- Не бойся, отец! Мы у цели.

- У цели?

- Да! В Африке. У рыбака, который был так гостеприимен, что предложил нам кров. Он сейчас осматривает сети, повреждённые штормом.

- Ну, тогда в путь! - нетерпеливо сказал Антоний и попытался подняться.

Но перенесённые страдания изнурили его до такой степени, что он со стоном упал на лежанку, сомкнул веки и погрузился в глубокий сон, от которого очнулся лишь на следующее утро.

Пробудился Антоний окрепшим и с аппетитом съел кусок хлеба, смоченного в оливковом масле, который ему подал хозяин, бербер с бронзовой от загара кожей и маленькими проницательными глазами.

- Ты даёшь мне пищу земную, - произнёс священник, который ещё в Коимбре научился говорить по-арабски, - а я взамен дам тебе хлеб небесный. - И перекрестил, благословляя, хлеб, предложенный ему хозяином-мусульманином.

- Вы христиане? - спросил бербер, нахмурив брови.

- Да. Мы признаём единственную истинную веру, которой научил нас Иисус Христос.

- Я принял вас в своём доме, потому что гостеприимство - священный обычай среди сыновей пророка Магомета, - ответил рыбак. - Но я прошу вас оставить мой дом как можно скорее. Я не хочу иметь с вами ничего общего.

- Но мы хотим поговорить с тобой, брат. Мы пришли сюда, чтобы принести тебе свет истинной веры.

- Светом наших душ является Аллах, - ответил бербер.

Он вышел их хижины и присел на землю у порога.

- Ты видишь, ему тяжело дышать тем же воздухом, которым дышим мы? - рассмеялся брат Филипп.

- Ах, Филипп, - вздохнул Антоний. - Этот человек в глубине души уже наполовину христианин, хотя и не подозревает об этом.

- Да где там! Это убеждённый мусульманин.

- Но он проявил милосердие к нам, чужеземцам. Бог знает о нём, и имя его записано в сердце Господнем.

Два монаха остались ещё на несколько дней в хижине рыбака, который предоставил своим гостям всё, что им было необходимо, но решительно избегал любых разговоров.

Увидев, что гости собираются уходить, он задумчиво произнёс:

- Человек идёт по тому пути, который предназначил ему Аллах. Поэтому излишне было бы советовать вам, какую вы должны избрать дорогу. Но знайте, что в нашей стране жизнь христианина значит меньше, чем жизнь горной козы... Если бы он, - бербер указал на брата Филиппа, - не попросил меня о гостеприимстве, я убил бы вас обоих; но чужеземец, севший за мой стол, неприкосновенен. Идите же с миром и возьмите с собой в дорогу немного еды. - Говоря это он дал им хлеб, сушёную рыбу и бурдюк холодной воды.

- Мы будем молиться, чтобы Господь в награду за твоё гостеприимство просветил твою душу светом истинной веры, - сказал в ответ Антоний.

Два путешественника удалились. Мусульманин пошёл на берег моря и старательно вымыл лицо и руки, чтобы очиститься после общения с христианами.

Дорога, вившаяся по скалистым горным ущельям, до предела истощила силы двух монахов. Несмотря на это Антоний и Филипп не позволяли себе долгого отдыха, ночью останавливаясь для сна всего на несколько часов. Питались они дикими фруктами, которые изредка росли у дороги. Иногда, сжалившись над ними, пастухи давали им немного хлеба и молока или кусочек козлятины. Однажды вечером, совсем обессилев, братья упали на рыжую землю в горной пещере. Холод пронизывал их до костей.

Это был восьмой день пути. На рассвете Антоний проснулся и, поднявшись, ощутил внезапное головокружение. Он не мог устоять на ногах. Его бил озноб. На вопросы обеспокоенного Филиппа он отвечал:

- Очевидно, это от ночного холода я так продрог. Это пройдёт, как только взойдёт солнце и я немного согреюсь.

Утром братья вышли из пещеры и пошли по крутой горной тропе. Опираясь на посох, Антоний с трудом передвигал ноги, издавая стоны. Когда около полудня они захотели немного отдохнуть у встретившегося им на пути источника, по лицу Антония стекали ручейки пота.

- Брат! Ты не сможешь идти дальше! - воскликнул Филипп, испуганный его видом. - Подождём до наступления ночи. По прохладе легче идти, а при свете луны будет совсем светло.

- Мне кажется, ты прав. В самом деле, я уже больше не могу, - прошептал священник.

Вечером жар у него настолько усилился, что нельзя было и думать о продолжении пути. Голова горела, как в огне, кровь пылала в жилах. Ночью он начал бредить. Спёкшиеся от жажды губы шептали какие-то несвязные слова. Снова и снова тело его сотрясалось от резких судорог, он вскакивал и вновь со стоном падал.

К утру он перестал бредить, но всё ещё был без сознания.

Брат Филипп, и сам продрогший до костей, снял свою рясу, чтобы накрыть ею больного. Добрый баск был совершенно растерян. Что будет дальше? Нельзя же оставаться в этой пещере. Правда, здесь есть вода из источника, но где взять еду? Нужно идти туда, где жили люди. Филипп взял на руки больного и понёс его бережно, как мать, несущая своё дитя.

К вечеру он увидел поднимавшийся к небу столб дыма и, собрав остаток сил, побрёл со своей драгоценной ношей к огню. Здесь он упал без сил на землю.

Опалённые солнцем лица кочевников, сидевших у костра, имели весьма дикий вид. Если бы не стадо коз, пасшихся неподалёку, можно было бы подумать, что это шайка разбойников. Поскольку брат Филипп не знал их языка, он лишь молча указал им на своего товарища, который всё ещё был без сознания.

Старый пастух поднялся от костра и мрачно посмотрел на человека в серой рясе, но всё же проводил его в шатёр и дал две козьи шкуры для постели больного. А когда он принёс хлеба и молока, Филипп понял, что не следует бояться этих людей. Гостеприимство было для них священным долгом, как и говорил рыбак с побережья.

Через несколько дней Антонию стало немного лучше. Но всё же он был ещё слишком слаб, чтобы можно было думать о продолжении путешествия. Да и жар постоянно возобновлялся, и каждый новый приступ болезни был тяжелее, чем предыдущий. Силы священника таяли с ужасающей быстротой, одни только глаза горели странным огнём на исхудавшем лице. Не могло быть и речи о том, чтобы в таком состоянии Антоний мог добраться до города Марракеш, цели путешествия, тем более что уже начались ливневые зимние дожди.

Братья, скрепя сердце, решили, что нужно возвращаться туда, откуда они пришли, чтобы дождаться более благоприятного времени для продолжения пути.

Опираясь на плечо могучего баска, шёл Антоний по горным тропам. Когда внезапно возобновлялись приступы лихорадки, братьям приходилось совершать частые остановки на несколько дней.

Преодолев невероятные трудности, они прибыли наконец в Сеуту, нашли приют в убогой хижине, полной мусора и грязи. Антоний был ещё слишком слаб, чтобы начать работать. Филипп же нанялся грузчиком в порту, чтобы заработать на пропитание. Он понимал, что его товарищ, измученный африканским климатом, никогда не сможет совершить здесь то, о чём мечтал. И потому втайне от Антония написал письмо духовным наставникам в Португалию с просьбой дать им указания относительно дальнейших действий. Один моряк за небольшое вознаграждение взялся доставить письмо. Два месяца спустя пришёл долгожданный ответ.

Антоний только что перенёс очередной приступ лихорадки, а когда очнулся, брат Филипп сообщил ему о приказе руководства ордена возвращаться в Португалию. Он закрыл лицо руками и горько заплакал.

- На мне грех гордыни. Я жаждал венца мученика, которого я не достоин, - сказал он, совершенно отчаявшись. - Бог ясно показал мне это.

- Бог ведёт тебя иным путём, который Он предназначил для тебя в Своей мудрости и любви, - ответил Филипп.

- Итак, брат, возвращаемся в Португалию, - с трудом произнёс Антоний, и голос его дрогнул.

Но ещё надо было дождаться корабля, идущего в нужном направлении. Это снова оказался андалусский парусник, который и должен был отвезти их обратно на родину.

С тяжёлым сердцем покидал Антоний берега Африки. Была прекрасная солнечная погода, когда корабль снялся с якоря. Но вскоре начался страшный шторм, и корабль не мог удержать направление на запад. Буря развернула его в противоположную сторону.

Неимоверные страдания обрушились на Антония, который был подвержен морской болезни. С пожелтевшим лицом лежал он, растянувшись среди вороха корабельных тросов, не будучи в состоянии даже поднять голову. Если бы не брат Филипп, который ухаживал за ним с нежной заботой, как за своим отцом, он, наверное, умер бы в этом зловонном обиталище крыс.

На протяжении многих дней ветер дул в противоположную сторону. Капитан рвал на себе волосы, а матросы сыпали проклятиями. Неделю спустя их прибило не к желанному порту, а к берегам Сицилии.

Антоний, совершенно сломленный, ступил на побережье.

- Очевидно, такова воля Божия, чтобы мы пока остались здесь, - сказал брат Филипп, поддерживая его, ещё слабого от перенесённых невзгод, своим могучим плечом. - Господь защитит нас и укажет нам путь.

Монастырь в Мессине оказал им сердечное гостеприимство. Окружённый нежной заботой, Антоний на глазах возвращался к жизни.

- Мы должны ещё раз попытаться попасть в Африку, - сказал он однажды настоятелю монастыря.

Но старый монах покачал седой головой и сказал:

- Нет, сын мой! Мне кажется, нет воли Божьей на то, чтобы вы шли к неверным.

- Но что же нам делать? - вздохнул Антоний.

- Отец наш Франциск созывает всех братьев на праздник Пятидесятницы в Ассизи, где должен состояться капитул всего ордена25, - ответил ему настоятель. - Наш монастырь в Мессине откликнулся на этот призыв. Идите и вы, братья, вместе с нами. Наш отец укажет, что вам делать дальше.

- Действительно, так будет лучше всего! - радостно воскликнул Антоний. - Мы отправимся к нашему отцу. Его устами Бог будет говорить нам.

На широком лугу у храма Ангельской Божией Матери братья собрались вокруг отца Франциска. Он начал петь гимн Святому Духу, и все подхватили пение. Затем, обратившись к своим сыновьям с просветлённым лицом, Франциск сказал:

- Благословен Господь, укрепляющий сердца, - его чистый голос проникал в души братьев.

Антоний стоял среди братьев из Мессины и, затаив дыхание, внимал речам серафического27 мужа. А тот с радостью в сердце излагал новые правила ордена и говорил о величии трёх обетов: бедности, целомудрия и послушания.

За удивительно короткое время, всего лишь за несколько лет, из двенадцати учеников Франциска выросло многочисленное воинство. Из всех южных стран прибывали люди с чистыми сердцами, готовые к наивысшим жертвам. Они готовы были с решимостью нести всему миру Благую Весть.

С почтением указали недавно вступившему в орден португальцу самых выдающихся братьев: друга юных лет Франциска - Бернарда из Квинтавалле, раздавшего бедным своё огромное состояние; пламенного проповедника брата Массео; священника брата Льва, от которого не было никаких тайн у Франциска и которого называл он Овечкой Божьей; брата Джинепро, обладавшего могучими кулаками и весёлым нравом. Был здесь и брат Илия Кортонский28, которому Франциск доверил управление орденом как генеральному викарию. Были здесь и настоятели двенадцати провинций29, и участники похода Франциска к сарацинам. Были и миссионеры, вернувшиеся из дальних стран.

Но были и те, кто причинял основателю ордена немало тяжких страданий, ибо не хватало им истинного монашеского духа. Ведь присоединились они к братьям лишь из любви к бродяжничеству; были и такие, кто в своей гордыне считали себя святыми и возносили себя превыше своих духовных отцов и превыше Церкви. Франциск знал их. Он читал в их сердцах, и тревога слышалась в его словах, когда напоминал он своим сыновьям о том, что они должны подчиняться Преемнику святого апостола Петра с наивысшим почтением.

- Братья мои! Святая Церковь - наша матерь! Она выше всех орденов. К ней я взываю и под её опеку жажду отдать своих братьев. Церковь оградит от тех, кто мог бы навредить братьям моим, она сохранит свободу детей Божьих. Сама святая Церковь будет стоять на страже нашей бедности; тем более она не потерпит, чтобы тень гордыни омрачила величие нашего смирения. Она сурово покарает тех, кто разрушает братское единство. Она укрепит узы взаимной любви между братьями. Под её опекой наступит расцвет ордена и разольётся благоухание добродетели. Пусть же все дети Церкви умеют быть благодарными за все благодеяния своей святой матери. Пусть они с сыновним почтением припадут к её стопам и всегда хранят ей верность в любви.

Эту встречу братьев-францисканцев в шутку называли «капитулом рогожек», поскольку такое количество людей нельзя было разместить в крохотных кельях монастыря и пришлось поместить их в шатрах, сделанных из рогожи.

К концу капитула Франциск был настолько измучен, что едва мог говорить. Поэтому он сидел рядом с братом Илией, генеральным викарием, руководившим собранием, и если Илия забывал о чём-нибудь, Франциск слегка дотрагивался до его рясы и что-то шептал ему на ухо.

Решено было распространить орден и на территории северных стран, прежде всего в Германии. Были назначены братья, способные выполнить эту миссию.

Во время совещаний Антоний держался в стороне. Он совершенно растворился в этой толпе братьев и слушал, что говорили другие. Никто не обращал внимания на этого монаха, скромно хранившего молчание, лицо которого, изнурённое длительной болезнью, не позволяло даже допустить, что этот несчастный брат способен на великие свершения.

Наконец на него обратил внимание провинциал30 Романьи31, отец Грациан, и спросил, есть ли у него сан.

- Да, у меня есть сан, - ответил Антоний на латинском языке, поскольку он ещё очень плохо владел итальянским, хотя и понимал этот язык.

- В монастыре Монте-Паоло нет священника. Это очень бедный и отдалённый монастырь32.

- Это как раз то, чего я желал всеми силами души, - ответил Антоний.

- Отче, - отозвался брат Филипп, качая головой. - Я думаю, для тебя нашлось бы какое-нибудь иное поле деятельности, а не эта глухая дыра.

- Ничего лучшего я и не желаю, - с улыбкой ответил Антоний, а потом сердечно попрощался со своим верным товарищем, которого уже определили в один из самых значительных монастырей, учитывая его физическую силу и прекрасное здоровье.

Под конец капитула настоятель монастыря в Мессине представил Антония Франциску, рассказав о его неудавшейся миссии в Марокко.

- Друг мой, - сказал Франциск, обращаясь к португальцу. - Не печалься, что Бог не дал тебе стать мучеником. И мне Он не позволил удостоиться этой чести.

Узнав, что Антоний раньше был в монастыре в Коимбре и что он был знаком с пятерыми славными мучениками, Франциск воскликнул, сияя от радости:

- О святая обитель, из которой вышли мученики! О благословенный монастырь! Ты взрастил и пожертвовал Владыке Небес пять прекрасных пурпурных цветов, источавших столь сладостный аромат. Отныне лишь святые могут обитать в твоих стенах.

Потом он возложил руку на голову Антония и отпустил его с отеческим благословением.

Недалеко от города Форли, среди горных ущелий Монте-Паоло, был расположен маленький монастырь, который и должен был стать обителью Антония.

Настоятель был человеком исключительной доброты и при этом по-детски наивным. Он и не желал для своего прихода никого лучше, чем этот португалец, который хотя и плоховато говорил по-итальянски, зато был для всех примером истинного благочестия.

- Правда, он не слишком умён, - доверительно говаривал он кому-нибудь из братьев, - но сердце его исполнено благочестия и любви к Богу. Я очень доволен им.

Тишина этого уединённого места благотворно повлияла на Антония. Он обрёл здесь безмолвие и покой, столь необходимые его измученной душе. Лишь иногда, когда он видел братьев, занятых тяжёлой работой, ему казалось, что он лишний в этой обители и не заслуживает той пищи, которую ежедневно получал.

Настоятель, которому он поверил свои сомнения, посмотрел на его хрупкую фигуру и озабоченно покачал головой:

- Но что же ты можешь делать, брат? Может быть, ты знаешь какое-нибудь ремесло?

- Нет, ни одного.

- А мог бы ты пахать землю или выращивать скот?

- Увы! Кажется, нет, - со стыдом признался Антоний. - Но я мог бы мыть посуду на кухне, подметать двор, убирать кельи или, например, чистить хлев.

- Ну, хорошо. Пусть будет так! Я поговорю с братом-поваром.

С тех пор ежедневно Антоний повязывал фартук поверх рясы и старался помогать брату-повару. Но он был настолько неловок, что брат-повар не мог удержаться от упрёков.

- С тех пор как я приставлен к этим горшкам, впервые мне приходится встречать такого недотёпу.

Но когда Антоний смиренно просил прощения, брат-повар сразу же успокаивался и старался ободрить своего помощника.

- Ну, ну! Не беспокойся, брат-увалень. Ты вовсе не виноват в том, что Господь сотворил тебя таким. Сходи-ка к колодцу. Принеси два ведра воды.

Не больше везло Антонию и при выполнении других обязанностей, и не раз братья смеялись до упаду при виде того, как свиной навоз валился у него с вил. Антоний не обижался, он первым начинал смеяться и просил братьев быть снисходительными.

В свободные минуты брат-увалень скрывался от людских глаз в одном из гротов, расположенных недалеко от монастыря, чтобы быть там наедине с Богом, погружаясь сердцем в Его Вечную любовь. В своем одиночестве он предавался также столь суровой аскезе, что в конце концов один его вид стал возбуждать жалость. Настоятель, заметив, что происходит, запретил ему это.

Однако иногда в этом уединённом гроте к нему приходили печальные мысли. Куда подевались благородные мечтания его юности? Сначала любовь к приключениям толкала его в дальние странствия; потом он хотел совершать великие подвиги во имя Царства Божьего на земле, искал венца мученика. И что же осталось от всего этого? Вот сидит он сейчас в этом глухом месте, неспособный к исполнению простейших обязанностей. Любой из братьев приносит в тысячу раз больше пользы, чем он.

Но Бог уже протянул руку, чтобы зажечь в этом светильнике огонь, который долгое время был глубоко сокрыт.
***

В кафедральном соборе Форли епископ рукоположил в священный сан нескольких монахов33.

Чтобы достойно отметить это торжественное событие, доминиканцы и францисканцы собрались на общую трапезу в монастыре братьев-францисканцев.

- Друзья мои! - обратился к братьям отец Грациан, провинциал Романьи, после окончания обеда. - Давайте скрестим мечи красноречия в мирном поединке. Для сыновей Ордена проповедников это не составит особого труда, а мы укрепим сердца свои в смирении, когда будем вынуждены признать, насколько они превосходят нас в живости ума и красноречии. Выберем тему, близкую для нас в эту минуту: величие священства.

- Хорошо! Мы согласны, - сказал настоятель доминиканцев. - Но, поскольку предложение исходит от вас, вы имеете право первыми начать поединок.

Доминиканцы многозначительно переглянулись. Результат этого состязания нетрудно было предугадать - среди них были выдающиеся проповедники.

Провинциал францисканцев обратил взор к группе своих монахов, каждый из которых старался не встретиться с ним глазами. Лишь Антоний, уверенный в том, что на него не падёт выбор, спокойно и невозмутимо встретил взгляд провинциала.

- Брат Антоний из монастыря Монте-Паоло постарается защитить честь нашего ордена, - сказал отец Грациан после минутного размышления.

- Брат Антоний? - ропот разочарования пробежал по рядам францисканцев.

Кто когда-нибудь слышал хоть что-нибудь лестное в адрес этого португальца? Где он проповедовал Слово Божие? Разве что простолюдинам в своём монастыре. Это, наверное, шутка!

Скорее всего, провинциал Романьи хочет подвергнуть серьёзному испытанию смирение своих сыновей, доверяя столь ответственное задание наименее способному из них?

Монахи из Монте-Паоло тоже поглядывали друг на друга в замешательстве. Настоятель обеспокоенно вздохнул:

- Ох! Это слишком трудная задача для нашего брата-увальня.

Антоний и сам решил, что он ослышался. Очевидно, провинциал пошутил. Ведь этого не может быть.

- Отче! Я слишком плохо говорю по-итальянски, - сказал он тихо.

- Ну, тогда говори на латыни, - ответил отец Грациан. - Это язык святой нашей матери Церкви.

- На латыни?! Но это немыслимо! - раздался шум в рядах францисканцев.

- Надо у него спросить, понимает ли он хотя бы «Gloria Patri»34, - усмехнулся один из монахов-францисканцев.

- Отче! Я не справлюсь, - отказывался Антоний.

- Я приказываю тебе во имя святого послушания, - неумолимо ответил провинциал.

Во имя святого послушания! Дольше отпираться невозможно. Даже если бы провинциал приказал ему отправиться на поиски философского камня, он без промедления тронулся бы в путь.

Антоний, явно очень взволнованный, приблизился к амвону и начал говорить, но так неуверенно и с такими паузами, с усилием подыскивая нужные слова, что некоторые францисканцы смотрели на него с жалостью, а иные - с неприязнью. Настоятель Монте-Паоло тяжело вздыхал. Доминиканцы торжествовали. Нетрудно будет затмить такое красноречие.

Но постепенно голос Антония приобретал уверенность, речь потекла свободнее. Мысль о величии священства волновала его всё сильнее и сильнее. Он забыл о том, где находится, и весь отдался во власть охвативших его чувств, выразившихся в пламенном красноречии, блиставшем богатством образов и сравнений. Голос стал звонким и мелодичным.

Огонь Святого Духа зажигал сердца потрясённых слушателей, которые были не в состоянии противостоять очарованию этого удивительного ораторского мастерства. Казалось, могучий вихрь исходил от этой озарённой высшим светом души и увлекал за собой всех собравшихся.

Как будто пробуждаясь от сна, сошёл Антоний с кафедры и возвратился на своё место. В зале воцарилась тишина.

- Теперь ваша очередь, - обратился отец Грациан к доминиканцам.

- У нас нет никого, кто мог бы сравниться с вашим проповедником.

- Здесь что-то не так, - перешёптывались некоторые из доминиканцев. - Это выступление, очевидно, было подготовлено заранее.

- Уверяю вас, этого не было, - ответил с улыбкой провинциал Братьев Меньших35. - Тема проповеди пришла мне в голову в последнюю минуту, а брат Антоний наверняка не ожидал, что это задание будет поручено именно ему.

- Но тогда совершенно непонятно, почему вы держите такого проповедника в безлюдном монастыре Монте-Паоло, - сказал провинциал доминиканцев, покачав головой. - Если бы у нас был такой оратор, мы направили бы его проповедовать в самом большом кафедральном соборе.

- Кто бы мог подумать, что брат-увалень... - бормотал настоятель монастыря Монте-Паоло. - А мы поручали ему мыть посуду и чистить хлев!

Глубоко опечаленный и озабоченный, он вытирал рукавом слёзы волнения.

Провинциал тоже был неимоверно удивлён открытием такого таланта у никому не известного португальца. Нет! И в самом деле нельзя его дольше держать в Монте-Паоло. Ведь это свет, который должен гореть в самом высоком светильнике.

Отныне Антония приглашали проповедовать во все города Романьи. Весть о его славе дошла до Франциска и до генерального министра ордена.

- Антоний - это человек, который силой Святого Духа и мощью своего красноречия совершит великие подвиги во имя Царства Божьего! - воскликнул Франциск, услышав в первый раз его проповедь.

И, поскольку в молодом францисканском ордене не было учёных мужей, духовные наставники решили, что Антоний станет первым профессором богословия для Братьев Меньших.

Антоний со всей присущей ему скромностью отказывался от такой чести, объясняя, что он не располагает соответствующими знаниями и способностями. Перейдя из монастыря регулярных каноников в Коимбре в Орден францисканцев, он прекратил своё обучение.

- Поверь мне, отче, - говорил он Франциску. - С тех пор я не держал в руках ни одной книги, кроме бревиария36.

- Хорошо! Тогда ты сначала поедешь на учёбу к величайшему из учителей, которые есть в Италии! Твоим наставником будет Фома Галлон37, настоятель августинцев в Верчелли.
Ученик и учитель
Золотые лучи весеннего солнца проникали в окна монастыря регулярных каноников святого Августина в Верчелли, наполняя блеском строгий зал. Фома Галлон, в прошлом профессор парижского аббатства Сен-Виктор38, обращался к ученикам. Любопытная это была группа, сидевшая перед славным учителем и внимавшая его речам: недавно принятые в монастырь послушники, нищие странствующие студенты, юноши из знатных семей, белое духовенство, монахи - доминиканцы и францисканцы, - все слушали его с напряжённым вниманием, пытаясь записать как можно больше из услышанного.

Лишь Антоний, пристально вглядываясь в бледное лицо настоятеля, глаза которого горели таинственным огнём, отложив перо, позволял словам учителя проникать до самой глубины души.

- Всё сущее есть зеркало Бога, - говорил Фома Галлон. - Оно отражает лик Господа. Об этом говорит и святой Павел: «Господа незримого можно познать и увидеть в Его творениях»39. Мы подобны путникам, которые стремятся к далёким странам и озарены светом той цели, к которой они идут. Горе нам, если путь заставит нас забыть о цели, если мы, искушённые красотой мира, потеряем ориентиры, которые должны привести нас к Богу, если забудем, что на смену сияющим на небе звёздам восходит солнце.

... Мир прекрасен, но горе тому, чьи стремления не выходят за границы этого мира. Над каждым творением возносится дыхание смерти. Весенние цветы завянут, умолкнет пение птиц, померкнут звёзды, исчезнет свет солнца. Всё сотворённое жаждет искупления. Создания, отражающие лик Господа, жаждут вернуться к тому прообразу, который Бог носит в Своём сердце. Тот, кто хочет лишь срывать цветы удовольствия по пути, никогда не дойдёт до цели. Наша жизнь состоит не в наслаждении земными благами. Мы пришли в этот мир во имя Бога, истинного света, извечной чистоты, Первопричины всего сущего.

... Все творения Божии - это ступени, по которым мы поднимаемся, чтобы дойти до Того, Кто создал всё. Это лишь путь к цели, а не сама цель. Человеческое тело, созданное Творцом, прекрасно, оно наполнено светом, а ведь это всего лишь тень души. Только благодаря свету души мы можем обрести путь к Тому, Кто является светом вечным. Как же ужасна ошибка катаров, которые считают сотворение мира делом рук сатаны, хотя сатана и в самом деле использует мир для того, чтобы поймать в свои сети нашу душу и отвратить её от Бога.

... За время нашего земного странствия мы должны очистить свою душу, чтобы она не была ослеплена блеском земных благ, не забывая ни на минуту о вечном Источнике света.

В этом - суть всякой аскезы. Вот в чём состоит нищета духа, которую Господь наш называл блаженством.

... Человек, стремящийся к совершенству, любит мир как отражение Божественной сущности, но отрекается от обладания чем бы то ни было, дабы, освободясь от груза, как можно скорее и вернее достичь своей цели. Красота творений подобна светильнику, освещающему путь в ночи. Но тот, кто поглощён лишь его созерцанием, идёт вслепую и может сбиться с пути.

Эти лекции были для Антония источником глубоких размышлений. Часто он говорил об этом с английским священником, Адамом де Марико, который тоже входил в число слушателей.

- То, чему учит нас магистр Фома, воплощает в жизнь отец наш Франциск, - говорил Антоний. - Теперь я понимаю, почему он истинной братской любовью любит всё сущее, но в то же время так далёк от него. Он подобен путнику, озарённому сиянием света. Он радуется этому сиянию, но не останавливается, чтобы насладиться им, поскольку истинная цель зовёт его дальше.

- Расскажи мне ещё что-нибудь об основателе вашего ордена, - просил Адам де Марико.

Антоний с воодушевлением рассказывал своему новому другу об Ассизском Бедняке.

Однажды Адам де Марико принёс Антонию из монастырской библиотеки труды святого Августина.

- Почитай эти книги, и ты глубже проникнешь в суть лекций нашего профессора. Прочти этот отрывок, - указал он на одну из страниц толстого фолианта.

Антоний прочёл: «Целью нашей жизни является забота об очах нашей души, которыми мы созерцаем Бога. В этом состоит смысл существования».

Адам де Марико и Антоний удивительно дополняли друг друга. Но в то время как англичанин изучал богословие лишь ради самой науки, целью Антония было апостольское служение в будущем.

- Мы должны учиться не только ради того, чтобы обрести знания и мудрость, но также для того, чтобы передавать другим тот свет, который есть в нас, - повторял он неустанно. - Ведь из-за того, что в наше время пастыри Церкви не обладают светом знаний и при этом им часто не хватает и добродетелей, воры крадут души для себя.

- О каких ворах ты говоришь? - спросил Адам.

- О еретиках! Они не могли бы обманывать стольких людей, если бы служители Церкви поступали, как должно, и показывали народу свет истинной веры.

Учитель Фома прощался с Антонием с искренним сожалением: благочестивый францисканец был его любимым учеником, поскольку понимал его лучше, чем остальные.

- Он был мне ближе, чем все другие, - говорил Фома Галлон. - Чистота его сердца способствовала страстному увлечению мистическим богословием, и он стал его знатоком. Об Антонии можно сказать то же, что сказано в Евангелии об Иоанне Крестителе: «Он был светильник горящий и светящий»40. Поскольку сердце его ярко горело любовью, он излучал её свет и вокруг себя.
***

По воле настоятелей Антоний был направлен в монастырь в Болонье, чтобы преподавать там богословие юным Братьям Меньшим41.

Ему не пришлось прощаться с Адамом де Марико, поскольку тот отправился вместе с ним в Болонью. Англичанин шёл в монастырь францисканцев, чтобы просить настоятеля принять его в орден. Таким образом, и он стал истинным сыном Ассизского Бедняка.

***

Около двухсот башен венчали мощные крепостные стены Болоньи. Из многочисленных церквей раздавался перезвон колоколов к молитве «Ангел Господень».

На улицах теснились толпы студентов, прибывших со всех концов света, чтобы послушать лекции, - прежде всего лекции по праву в знаменитом университете, который был первым в Италии42.

«Болонья учит», - такая надпись была не только над воротами университета, но и на монетах, которые чеканила молодая республика.

Лекционные залы были наполнены преимущественно духовными лицами. Многих из них привело сюда честолюбивое желание получить какой-нибудь влиятельный пост, ведь звание доктора Болонского университета высоко ценилось на Западе. Получив его, можно было рассчитывать на прекрасную карьеру, как на службе у императора, так и в Церкви.

Антоний знал о чрезмерно светском духе, царящем в сердцах многих студентов, облачённых в церковное одеяние.

- Мне кажется, что они ищут своей выгоды, а не Бога и не знаний, - говорил монах-францисканец своему товарищу.

Но каково же было его изумление, когда он посетил монастырь францисканцев. Вместо бедной обители из дерева и глины он обнаружил великолепное каменное здание, ни в чём не уступающее соседним домам, в которых жила городская знать.

- А где же нищета? - был первый вопрос, заданный настоятелю, отцу Пьетро Стахиа.

- О! У нас уже было столько неприятностей из-за этого, - ответил настоятель с улыбкой. - Отец наш Франциск уже выгнал нас однажды из этого здания, считая, что оно несовместимо с духом нищеты, который мы должны блюсти. Но кардинал Уголино, его друг и покровитель, заявил, что здание принадлежит Церкви, а не Братьям Меньшим, которые лишь живут в нём, и лишь тогда отец позволил нам вернуться. Но мы вовсе не уверены в том, что он снова не выгонит нас отсюда.

- Но зачем же вы построили столь великолепный дом из камня? - удивился Антоний.

- Посуди сам, разве в таком городе, как Болонья, могло найтись место для убогой глиняной хижины?

- Я видел у городских стен множество убогих мазанок, и я убеждён, что здесь, как и всюду, живут бедняки. Было бы гораздо лучше, если бы вы построили хижину, следуя уставу ордена, чтобы беднейший среди нищих мог видеть в вас братьев.

- Ты слишком строго судишь, - сказал в ответ настоятель, слегка задетый. - Можно проповедовать бедность, живя при этом в каменном доме.

- Болонские нищие, глядя на великолепный фасад монастыря, не слишком будут этому верить.

- Есть много братьев, которые считают, что сыновьям Франциска необходимы основательно построенные обители, - ответил настоятель. - К ним принадлежит и заместитель нашего основателя, брат Илия.

- В этом вопросе решающее слово остаётся за нашим отцом, Франциском, - сказал на это Антоний. - И если такова будет его воля, я с радостью покину обитель, дабы вновь поселиться в убогой хижине.

Несмотря на эти споры, Антоний был очень обрадован, обнаружив в монастыре прекрасную библиотеку с трудами святого Бернарда и Отцов Церкви.

- Обладание этими книгами тоже противоречит обету бедности, - сказал настоятель. - Если бы Франциск не почитал столь высоко святых, то наверняка он запретил бы нам иметь эти книги.

- Они тоже принадлежат святой Церкви, - заметил Антоний. - Я хочу пользоваться ими так, как если бы я взял их у кого-то на время.

- Это весьма мудрый ответ, - похвалил его Пьетро Стахиа, который до вступления в орден францисканцев был юристом. - Но, честно говоря, наш добрый отец питает тайное недоверие к науке. Кардинал Уголино сумел объяснить ему, что знания необходимы для того, чтобы служители ордена глубже постигали богословие.

- Наш отец написал мне письмо, в котором просит меня обучать богословию монахов, недавно вступивших в орден. Он ни в коей мере не является противником науки, он боится лишь того, что она может заглушить дух молитвы и благочестия.

- Да, брат, наш отец доверяет тебе столь трудное задание, поскольку ты являешь собой образец удачного соединения того и другого - знаний и благочестия.

- Я постараюсь оправдать его доверие, - торжественно сказал Антоний, - хотя я бы хотел, чтобы меня направили в какое-нибудь другое место, а не в лекционный зал. Я всегда мечтал проповедовать слово Божие бедному люду, несчастному и погрязшему в грехах.

- У тебя ещё будет для этого возможность, когда настанет твой час, - заверил его настоятель.

Тем временем Антоний с воодушевлением посвятил себя выполнению нового задания.

В юных францисканцах он обрёл прилежных учеников и благодарных слушателей.

Присутствие Адама де Марико, старого друга, ставшего теперь магистром, придавало ему сил. Неоднократно поверял он ему жгучее стремление своего сердца, рвавшегося к апостольскому служению ради спасения душ.

- Ты только подумай, - отвечал ему англичанин, - о величии твоей жатвы. Сейчас ты наполняешь драгоценным зерном руки твоих юных братьев, которые в недалёком будущем станут сеятелями на ниве Господней.

- Да, но в это время сатана сеет семена ереси, которые разрастаются слишком быстро.

Поэтому Антоний не мог скрыть своей радости, когда в следующем году, на генеральном капитуле в Ассизи, Франциск поручил ему проповедовать слово Божие в Северной Италии и поднять знамя веры Господней в святой борьбе с ложью и ересью.

Наконец-то он обрёл своё истинное призвание. Он должен был стать носителем света Господня в это тёмное время, и его переполняло желание как можно лучше исполнить свою миссию.

Меньший брат узнал все лишения нищих, проклинавших свою бедность и ненавидевших богачей, которые закрывали перед ними не только свои двери, но и сердца.

Босой, в лохмотьях, Антоний выглядел столь убого, что мальчишки смеялись над ним и натравливали на него собак. А он всюду провозглашал радость и надежду, которую несла любовь Господа миру, погружённому во мрак.

Невероятно трудно было открыть эти озлобленные и окаменевшие от пережитых страданий сердца свету истины и любви. Ужасающий контраст между роскошью богачей и нищетой бедняков бросал тень недоверия и на его братьев.

- Оставь меня в покое со своими бреднями, - злился старый бродяга, которого Антоний встретил недалеко от Римини. - Ведь, куда ни посмотришь, всюду видны дела рук сатаны.

- Мир создан Богом!

- Богом, говоришь? - горько рассмеялся в ответ старик. - Бог пришёл в этот мир, не так ли? Но мир распял Его на кресте. Так как же мир может быть создан Богом? Всё сущее - дело рук сатаны: палящее солнце, холод, пробирающий до мозга костей, дожди, ветры, грозы, огонь, море, звери, люди. Говорю тебе, всё это дело рук сатаны, а ты уж мне поверь, ведь я повидал мир.

- Как ты можешь так говорить! - горячо возразил Антоний. - Бог создал всё для блага человека. Как бы мы жили, не будь солнечного света и тепла, не будь облаков, огня и воды, не будь зверей и людей? Всё сущее - дар Божий, и за всё это мы должны благодарить и восхвалять Творца.

- Ты говоришь точно так же, как священники в церквях. О да! У них есть причины воспевать творение. Они называют себя слугами Бога, а на самом деле они - дети дьявола. Именно поэтому мир и почитает их. Поэтому они одеваются в дорогие меха, носят пурпурные мантии и ездят в каретах, как князья. Они живут в мраморных дворцах и пируют за щедро накрытыми столами. А бедный народ, униженный, лишённый всего, должен видеть в них посланников Бога. Неужели ты веришь в это? Иисус, как написано в Священном Писании, родился в хлеву. Ему негде было даже голову преклонить. А Его слуги ходят в шелках и пурпуре, носят украшения из золота и серебра, чтобы каждый знал, что Бога больше нет среди этой роскоши. А если так, то что же может иметь общего с ними бедняк? Я повторяю тебе, всё это - дело рук сатаны, и прежде всего Церковь, этот сущий адский вымысел.

- Неужели ты действительно настолько глуп, чтобы считать счастливыми тех, кто одевается в меха и дорогие ткани? Настоящую радость можно обрести лишь в лохмотьях нищего.

- Это ты глуп! - со смехом отвечал бродяга. - Если бы ты сказал, что последние остатки доброты, последняя искра любви скрываются под одеждой нищего, я ещё мог бы тебе поверить, ибо сегодня любви нужно искать лишь среди бедных. Но радость? Нет, брат! Радость - это не наш удел. Нищета и страдание - вот наш хлеб насущный, пока где-нибудь в углу не сдохнешь, как собака.

- Тот, кто в своём несчастье уподобится Спасителю, не может быть лишён радости, - убеждённо произнёс Антоний. - Я знаю человека, который носит на руках и ногах раны Христа. Он так же беден, как и ты, живёт подаянием, как и ты, и пристанище его - простая хижина из глины, но сердце его преисполнено радости. Я никогда не видел человека, который благословлял бы Бога с такой благодарностью и с такой любовью к творению.

- Что же это за человек, о котором ты говоришь?

- Это Франциск! Бедняк из Ассизи. Основатель Ордена Братьев Меньших. Я тоже ношу его рясу, рясу бедности и радости.

- Ты монах?

- Да, я тоже несу миру Благую Весть бедности и радости.

Старый странник долгое время молчал, а потом начал говорить с недоверчивой улыбкой.

- И всё-таки ты сумасшедший! Только сумасшедший может говорить о радости в нищете. Я не слишком много знаю о монахах и монахинях, ибо давно уже ноги моей не было в церкви. Я больше не ищу там Бога. Но я знаком с теми, кто ходит босиком и в лохмотьях, проповедуя учение Бога. В последнее время я много странствовал по Франции. Я видел там сторонников очищенного христианства. Наверное, они и в самом деле посланцы Божьи, если их преследуют огнём и мечом. Но они не говорят о радости. Это от них я узнал, что мир сотворён дьяволом, и всё, что нас окружает, - лишь ловкие адские фокусы. Вот почему они проповедуют не радость, а покаяние, обещают не жизнь, а суд и страдание. Они проклинают тех, кто не хочет отречься от мира, наслаждаясь его благами. Они проповедуют нищету, но ничего не знают о радости.

- Именно поэтому, - ответил Антоний, - учение их и противоречит Богу и истине. И без того несчастных людей они делают ещё более несчастными, а у тех, кто стоит на грани отчаяния, отнимают последнюю надежду.

- Уже поздно! Мне хочется спать, - пробормотал старик. - Я необразованный человек, хотя и видел мир. Но сходи в Римини, там ты найдёшь того, кто убедит тебя в ошибочности твоих взглядов.

- Как зовут этого человека?

- Его зовут Бонильо. Я много слышал о нём. Большинство жителей Римини уверены в его правоте. Но ты наверняка не пожелаешь с ним встречаться.

- Напротив, друг мой! Как раз поэтому я и иду в Римини. Я хочу доказать ему, что его учение не исходит от Бога.

Старик уже давно спал, прислонившись головой к копне сена, а Антоний был не в состоянии уснуть, обдумывая услышанное.

Да, это было то самое мрачное учение катаров43, которые сами себя называли «чистыми» и боролись против истинной Церкви Христовой. Он понимал, что это учение способно ввести в заблуждение бедных и несчастных людей. Ибо как можно верить Церкви, представители которой забыли о бедности апостолов.

Сколько пастырей заботилось не о деле Божием и о душе, а о власти и земных почестях! Как глубока была пропасть между богатыми и бедными. Где же бедняки должны были искать своих пастырей, если те находились по другую сторону пропасти и проводили жизнь, утопая в роскоши.

Заслуга Франциска и состояла в том, что вместе со своими сыновьями он решительно встал на сторону малых мира сего, своему ордену дал название Братьев Меньших, и облёк их в одеяние нищеты.

Франциск, как никто другой, познал красоту и ценность всего сущего, того, что еретики называли творением дьявола, но он знал и о масштабах греха, привязывавшего сердца к земным благам.

И вот теперь он, Антоний, направляется в город, считавшийся оплотом ереси. Во мраке ночи он воздел руки к небу и начал молиться:

- Господи, дай словам моим силу и пламень, чтобы я мог принести свет тем, кто находится в тени смертной.

Утром он встал и пошёл в столицу ереси, чтобы неустанно проповедовать там Благую Весть.

Колокола кафедрального собора Римини созывали жителей города на богослужение, но скамьи в храме оставались пустыми.

- Я пойду на улицы и площади и буду говорить с народом, - заявил Антоний епископу, возлагавшему большие надежды на его прибытие, но теперь, перед лицом неудачи, совершенно павшему духом.

- Не делай этого! - воскликнул епископ. - Народ фанатичен и полон предубеждений! Они забросают тебя камнями!

- Вот и хорошо! Когда умолкнут уста, говорить будет моя кровь.

На рыночной площади, на городских мостах, в порту, среди рыбацких хижин можно было отныне видеть человека в нищенском одеянии, который, стоя на камне или на пустом ящике, возвещал Благую Весть.

Простой народ и бродяги собирались вокруг него, но, послушав немного, расходились, пожимая плечами, еретики же с яростью приказывали ему молчать. Торговцы забрасывали его гнилыми овощами и фруктами, а дети - камнями и грязью.

Часто, возвращаясь по вечерам в убогую мазанку, которую он избрал в качестве прибежища, усталый, он падал в отчаянии на кучу зловонных мешков, служивших ему постелью.

Неужели все труды напрасны?

Неужели все его поучения, советы, обещания не приведут ни к каким результатам?

Иисус подкрепил проповедь апостолов сопровождавшими их чудесами. Неужели не может Он и здесь, в Римини, сотворить чудо, чтобы заставить этих людей уверовать?

Но Антоний, подавленный сознанием собственного ничтожества, не смел молить о чуде.

- Если бы я был таким, как отец Франциск, - шептал он в темноте, - если бы я, как он, носил стигматы Христа, люди послушали бы меня. А у меня нет ничего, кроме моих слов.

Утром, после бессонной ночи, совершенно отчаявшийся, он побрёл в порт.

- Смотрите! Снова идёт этот безумец! - закричал старый моряк и плюнул ему под ноги.

- Послушаем, какие сказки расскажет он нам сегодня, - издевался над Антонием портовый грузчик.

- Что хорошего ты можешь рассказать нам об этом проклятом мире? - поморщился рыбак, сидевший на перевернутой лодке.

- Мир создан Господом, - начал Антоний, когда несколько зевак с насмешливыми лицами собрались около него. - Окружающая нас природа - лишь краешек Его ризы. Звёзды на небе добры и прекрасны, так же, как горы и долины, вода, огонь и земля, ветер и море.

- Отправляйся в море на плохой лодке, когда поднимется буря, и тогда ты ощутишь доброту моря и ветра, - со смехом отозвался какой-то моряк. - Всё исходит от сатаны.

- Друг мой, я знаком с морем и штормом не понаслышке, - спокойно ответил Антоний. - Провидение Божие провело меня через испытание этими стихиями.

- Ты явно лишился разума, если несёшь такие глупости, - со злостью крикнул другой.

- Все творения, - продолжал проповедник, - это наши братья и сёстры, они - знаки бесконечной благости Бога и источник радости. Несомненно, заблуждается тот, кто ограничивается радостями земными, поскольку всё сущее должно служить нам лишь лестницей, по ступеням которой мы можем взойти к свету вечности. Но ещё больше заблуждается тот, кто приписывает дьяволу сотворение мира. Сторонники этого учения - провозвестники не Бога, но сатаны, хотя и выступают в одеждах святых.

Вокруг Антония продолжала разрастаться толпа людей, кричавших и насмехавшихся над ним. Подъехал какой-то знатный горожанин верхом на осле. Когда он услышал последние слова Антония, его мрачное лицо приобрело ещё более ожесточённое выражение.

- Учитель Бонильо! Он оскорбил тебя! - раздались крики в толпе. - Мы убьём его!

- Оставьте его! Это обыкновенный сумасшедший, - ответил еретик, а потом, обращаясь к Антонию, произнёс:

- Скажи, ты действительно веришь в то, что Бог сотворил море, которое нас поглощает, скалы, которые рушатся на наши жилища, диких зверей, раздирающих нас на части?

- А также блох и клопов, которые нас кусают, - издевательски засмеялся какой-то бродяга.

- Всё исходит от Бога, - сказал Антоний. - Поэтому Он и избрал Свои творения в качестве орудий милосердия: вода служит для крещения, оливковое масло приносит исцеление умирающим, а под видом Хлеба пребывает Сам Создатель.

- Что? И ты действительно веришь, что Бог сокрыт в Святых Дарах в ваших церквях? - спросил еретик.

- Бог действительно сокрыт в Святых Дарах, - ответил Антоний. - И если ты не преклонишь перед Ним колени, то это сделает твой осёл, ибо и он - творение Божье.

- Прекрасно! - обрадовался Бонильо. - Я уверую в твоего Бога, сокрытого под видом Хлеба, если мой осёл преклонит перед Ним колени.

- И правда, только ослы могут почитать Бога в хлебе! - гудела толпа.

- Господь Сам разрешит этот спор, - ответил Антоний, уверенный в своей правоте.

- Я принимаю вызов. Вы все свидетели! - воскликнул Бонильо.

- Всё сущее исходит от Бога, - попытался вернуться к своей прерванной проповеди Антоний, - и звери лесные, и птицы небесные, и рыбы морские.

- Хватит с нас твоих проповедей! - закричала толпа. - Если ты хочешь поболтать, иди и проповедуй своё учение рыбам! Может они пожелают тебя слушать.

Монах умолк на мгновенье. Он вспомнил, что Франциск проповедовал Благую Весть птицам и зверям лесным, согласно словам Господа: «Проповедуйте Евангелие всякой твари». Почему бы ему не обратиться к рыбам?

- Ты слышишь? Иди и читай проповеди рыбам, - кричали со всех сторон. - Ну, вперёд! А то мы бросим тебя в воду, чтобы ты был поближе к ним.

- Вот только у тебя будет маловато слушателей, - закричал рыбак, сидевший на перевернутой лодке. - В эту ночь я не поймал даже самой маленькой рыбёшки.

- Ну, обращайся же к рыбам! - ревела толпа.

На бледном лице Антония промелькнул какой-то странный блеск. Он обернулся к морю, решительным движением протянул руку к спокойным волнам и громко произнёс:

- Рыбы морские! Хвалите Господа и благословляйте Творца своего.

- Он говорит с рыбами! Он говорит с рыбами! - вопила толпа, окружавшая его. - Сейчас мы посмотрим, как они будут его слушать.

- Рыбы морские! Возблагодарите Господа за то, что Он отдал эту беспредельную стихию вам во владение, за то, что сделал воду чистой и прозрачной, дабы видны вам были пути ваши в морских глубинах.

- Смотрите! Смотрите! - закричал кто-то, указывая сначала на одну рыбу, высунувшую голову из воды, а затем и на другую.

- Они хотят поймать муху, - спокойно сказал Бонильо.

Но чем дольше говорил Антоний, тем больше рыб приплывало, они собрались у берега, голова к голове, и, казалось, слушали.

- Господь предоставил вам наибольшую свободу среди всех тварей, - продолжал Антоний. - Во время потопа погибли все живые существа, вы же остались жить. Одна из вас спасла пророка. С помощью другой к старому Товиту вернулось зрение. Вы принесли Спасителю серебряную монету для уплаты податей. Вкушая рыбу, Господь показал апостолам, что Он действительно воскрес.

Всё больше и больше обитателей моря собиралось у ног проповедника.

- Чудо! Чудо! - начали кричать люди, падая на колени.

Вспенились морские воды. Каждая волна приносила с собой всё новые и новые косяки рыб, больших и маленьких. Головы их, выступавшие над поверхностью воды, серебрились в лучах солнца.

- Господь ступал над вашими головами, когда шёл по Геннисаретскому озеру, и дал вам Своё благословение, - говорил Антоний. - Первого из учеников Своих Он назвал ловцом душ, а рыба стала символом тех, кто верует во Христа.

- Чудо! Чудо! - усиливались крики в толпе, заглушая шум прибоя.

Францисканец поднял руку и осенил рыб знамением креста. Они тут же погрузились в волны, как будто только и ждали этого знака, чтобы исчезнуть.

- Чудо! Чудо! - кричали люди с упоением.

Все те, кто до сих пор насмехался над Антонием, теперь теснились вокруг него, целуя его ноги и крича:

- Говори, великий чудотворец! Научи нас, что нам делать, посланец Божий!

- Это проделки дьявола! Колдовство! - кричал Бонильо, но никто его не слушал. - Ну, мы ещё посмотрим, кто выйдет победителем в этом споре, - заскрежетал он зубами, потом хлестнул со злостью своего осла и уехал.

Весть о неслыханном чуде мгновенно разнеслась по всему городу. В кафедральном соборе, где Антоний читал свои проповеди, теснились толпы. Сотни людей осаждали врата храма и не могли попасть внутрь. Кафедральный собор оказался неожиданно слишком тесным, и Антоний снова должен был проповедовать на морском берегу.

Иногда он садился в лодку и с неё обращался к народу, как это некогда делал Спаситель.

Тем временем Бонильо кружил по городу на своём осле, пытаясь спасти то, что ещё можно было спасти, но его почти никто не слушал. Как-то раз он закричал Антонию:

- Эй, монах! А как же наш спор?

Антоний, провозглашавший проповедь со ступеней кафедрального собора, прервал свою речь и сделал знак рукой.

- Тише! Разве ты не слышишь?

Из собора доносился нежный звон колокольчика. Это священник нёс Святые Дары больному, а впереди него шёл мальчик, держа в руках свечу и колокольчик. Священник прошёл сквозь толпу, которая с почтением расступилась.

- Преклоним колени! - воскликнул Антоний.

- А это мы посмотрим! - злобно усмехнулся еретик.

Но не успел он договорить, как почувствовал, что его осёл задрожал и, несмотря на то что Бонильо отчаянно тянул его за уздечку, упал на передние колени.

Осёл оставался в таком положении до тех пор, пока священник не скрылся из виду.

- Чудо! Чудо! - неистовствовала толпа на площади перед собором. - Осёл преклонил колени перед Святыми Дарами.

Смертельно бледный, Бонильо скрылся. Борьба между посланцем Божьим и предводителем еретиков завершилась.

Еретикам больше нечего было сказать в Римини. Город был возвращён к истинной вере.

Ночью Бонильо замыслил адский план. Он знал, что до тех пор, пока Антоний жив, он будет победителем. Тогда Бонильо решил его уничтожить.

Утром с лицом фарисея он приблизился к проповеднику и сказал:

- Если ты истинный ученик Христа, то наверняка примешь приглашение к моему столу. Ведь твой Учитель ел за одним столом с грешниками и мытарями.

- Я приду к тебе, - спокойно ответил Антоний.

- Не верь ему. Он что-то замышляет, - отговаривали его, но Антоний решительно отверг все подозрения.

- Моя жизнь в руках Божьих, - сказал он.

Вечером Бонильо встретил Антония, проводив его в комнату, где собрались другие гости.

- Давайте выпьем за встречу, - сказал он.

Святой Дух подсказал Антонию, что вино отравлено. Он спокойно сообщил об этом хозяину.

- А если это и в самом деле так? - с усмешкой сказал еретик. - Разве тебе могло бы это повредить? Неужели твой Учитель не говорил апостолам: «Даже если вы выпьете яд, вам не будет от этого вреда». Действительно, это вино отравлено, но всё же выпей его, истинный посланец Иисуса Христа!

Тогда Антоний, исполненный веры в Бога, начертал знак креста над чашей, воздел очи к небесам и тихо помолился. После этого взял чашу и осушил её.

Бонильо смотрел, затаив дыхание. Пот выступил у него на лбу, ведь он был почти уверен, что в следующее мгновение монах упадёт в судорогах на землю. Но Антоний поставил чашу и сказал с улыбкой:

- Благодарю тебя, мой дорогой брат.

Еретик, потрясённый до глубины души, пал на колени перед монахом-францисканцем, моля о прощении.

- Я прощаю тебе, так же как Бог простит тебе все прегрешения, если ты будешь искать Его с чистым сердцем, - ответил Антоний и ушёл, не говоря больше ни слова.

Это странное происшествие не могло остаться в тайне. Многочисленные кающиеся грешники, которые приходили к Антонию исповедоваться, с изумлением обнаружили в своих рядах и бывшего еретика Бонильо.

Римини, оплот ереси, был отвоёван для Бога.

- О Боже, как прекрасен этот мир, созданный Тобою, - шептал брат меньший. - Всё исполнено Твоей любви и благодати. Но за этим лесом обитает человеческое страдание, и бедность выйдет мне навстречу у городских ворот.

Епископ Тревизо призвал великого проповедника, чтобы он возвещал слово Божие в этом городе, ведь и здесь учение катаров смущало сердца и умы, угрожая сделать души людей глухими к голосу Евангельской истины.

Никто не мог бы справиться с этим лучше, чем благословенный вестник Божий, слава которого разнеслась по всей Италии.

Но разве помогут проповеди и диспуты, если богачи равнодушно смотрят на то, как бедные умирают от голода, и не хотят подать им даже крошек, падающих со стола?

Мир всё глубже низвергался в пропасть.

Богатые и знатные правили в этом мире, не считаясь ни с законами, ни со справедливостью. Даже служители Церкви забывали о священном долге, пользуясь многочисленными привилегиями.

Нищенское существование вынуждало даже достойных горожан брать деньги в долг у бессердечных ростовщиков, которые тянули потом из них разорительные проценты. Чему же удивляться, если простые люди старались подражать тем, кто их притеснял и эксплуатировал...

Никогда прежде не было столько разбойничьих банд, столько воров, мародёров и бродяг. Их ловили, сажали на кол или вешали. Но, в сущности, разве они совершали нечто худшее, чем господа и судьи, выносившие им приговор?

Сначала нужно создать другие условия жизни и лишь потом проповедовать Благую Весть любви и милосердия. Сначала нужно пробудить совесть у богатых и знатных, прежде чем напоминать о законе Божьем несчастным и угнетённым, думал Антоний.

Лесная тропинка привела его к маленькой часовенке, возведённой в честь Пресвятой Богородицы. Перед Её образом решил он искать совета и утешения.

Уже совсем стемнело, и потому Антоний удивился, увидев, что на окно часовенки падает какой-то красноватый свет. Это не могли быть лучи заходящего солнца. Очевидно, кто-то разжёг костёр, свет которого отражался в оконном стекле.

Монах осторожно подошёл поближе и увидел группу людей весьма дикого вида. Они пекли дичь на костре, разложенном недалеко от часовенки.

- Нам повезло, что эта серна попалась в наши силки, - сказал один из них, седой человек с лицом, изуродованным большим красным шрамом.

- Да, скверный был денёк, - отозвался юноша, поворачивавший над костром, как вертел, железное остриё копья. - Пора бы уже встретить какого-нибудь купца, да сделать ему небольшое кровопускание. Мой кинжал любит хорошую работу, например, такую, как недавно с приходским попом, который вынужден был отдать нам золотую чашу.

- Да, миновали добрые времена, - жаловался другой. - Нынче подвергаешься смертельной опасности, даже воруя гуся у крестьянина.

- Когда я в первый раз отправился на дело со своей бандой, не было такого риска. Не с одного упрямца мы содрали шкуру, как с зайца, когда они не спешили отдать нам свои дукаты. И ничто нам не угрожало. Вот это была жизнь! Как-то зимним утром, чтобы согреться, мы подожгли монастырь вместе с монашками. То-то было смеху...

- Послушайте! - воскликнул вдруг кто-то из разбойников. - Сюда кто-то идёт! Я слышал, как хрустнула ветка под ногами.

- О, сто чертей! - взревел вожак. Мгновение он всматривался в темноту, а потом бросился в заросли и привёл к костру человека в серой рясе.

- Ага, так ты шпионишь за нами, братец! - закричал он. - Покажись-ка при свете костра.

- Да это настоящее воплощение голода! - рассмеялся один из разбойников. - Наверняка у него нет ни гроша в кармане. Давайте отпустим его!

- Ты что, спятил, Джорджио? - крикнул главарь. - Ведь он приведёт сюда стражников из Тревизо. Нет, братец, ты умрёшь!

- У вас весьма странный способ приветствовать незнакомцев, друзья мои, - спокойно ответил Антоний.

- Ты так думаешь? - рассмеялся тот. - Но тебе сразу же расхочется шутить, как только мы свяжем тебя твоей же верёвкой и подвесим за ноги над костром, пока ты хорошенько не поджаришься, как жирный каплун.

- Но сначала мы ощипаем твои пёрышки, - подал голос молодой разбойник у вертела. - Тебе никогда потом не нужно будет бриться.

- А к какому виду птиц ты относишься?

- Скажем, я соловей, прилетевший к вашему огню, чтобы погреться, - спокойно ответил Антоний.

- Сейчас тебе будет тепло, даже слишком! - грозно сказал главарь. - И ты запоёшь, как соловей, это я тебе обещаю.

- Не так давно мы одного такого же посадили в муравейник, - отозвался другой разбойник.

- Я иногда страдаю ревматизмом, - сказал Антоний, - и я слышал, что укусы муравьёв очень полезны при этой болезни. По правде говоря, вы слишком добры ко мне, друзья мои.

- С вашего разрешения, - вмешался вдруг Джорджио, - не из тех ли ты сумасшедших монахов, которые бродят по всей стране, одетые в такие же серые рясы, как у тебя?

- Значит, ты знаешь меня, брат! Да, я принадлежу к Ордену Братьев Меньших, основанному Франциском из Ассизи.

- Твоё лицо мне кажется знакомым, - заметил другой разбойник, которого товарищи называли Луиджи. - Это не ты, случайно, недавно читал проповедь рыбам в Римини?

- Рыбам? - удивились разбойники.

- Да, рыбам, - продолжал дальше Луиджи. - И сотни рыб высовывали свои головы из воды, чтобы его послушать.

- С каких это пор, Луиджи, ты начал нести такую чепуху? - набросился на него главарь шайки.

- Это не чепуха! Я видел всё это собственными глазами, - настаивал разбойник.

Антоний, присев у огня, спокойно сказал:

- А сейчас, братья, я хотел бы кое-что рассказать вам. Минуту назад вы сулили мне разные виды смерти, которой хотите меня предать. Я же обещаю вам нечто совершенно иное, если вы не перестанете оскорблять Бога своими прегрешениями и испытывать Его великодушие.

Лицо Антония, который до сих пор лишь спокойно улыбался в ответ на угрозы, внезапно совершенно преобразилось. Его тёмные глаза метали молнии, голос гремел, как надвигающаяся буря, так что разбойники невольно содрогнулись.

- И что же такого ты можешь нам пообещать, монах? - попытался пошутить кто-то из них. - Но прежде чем ты дашь ответ, вспомни, что мы можем поломать тебе кости, а потом повесить.

- Я знаю, что нахожусь в вашей власти, и вы можете сделать со мной всё, что только пожелаете. И всё же я предостерегаю вас, что если вы не обратитесь в истинную веру, то попадёте в ад, где никогда не погаснет огонь, и никогда не умрёт червь, грызущий ваше сердце. Святотатцы, воры и убийцы будут преданы в руки дьявола и прокляты вместе с ним во веки веков.

- Неужели не найдётся никого, кто свернул бы шею этому болтуну? - отозвался с грубым ругательством юный разбойник, сидевший у костра.

- Это вам не поможет, даже если вы заставите меня замолчать, - бесстрашно продолжал Антоний. - Господь Бог на Страшном суде произнесёт Свой приговор над тобой, и Ему ты уже не сможешь свернуть шею.

- Ну, это тебе даром не пройдёт! - взревел разбойник, хватая горящее полено.

- Оставь его в покое, Роберто, - приказал вожак. - У нас ещё есть время. Не будем торопиться его убивать. Давайте сначала поедим. Жаркое готово.

Разбойничьим ножом он отрезал себе кусок мяса, товарищи последовали его примеру.

- Вы ничего не предложите гостю? - удивлённо спросил Антоний.

- Мы не приглашали тебя к нашему столу, - пробормотал кто-то из шайки. - Ну да ладно! На, держи, - и он бросил монаху кусок мяса.

- Благодарю вас за доброту, - ответил Антоний и сотворил крестное знамение над куском жаркого. - Вам нужно помолиться перед едой, - посоветовал он разбойникам, - ибо всё сущее происходит от Бога, а значит, и еда на вашем столе.

- От Бога? - с издёвкой переспросил Джорджио. - Ничего само не приходит от Бога. Нужно самому хорошенько помучиться, чтобы было что положить на зуб.

- Я не могу есть вместе со святотатцами, - возмутился монах, откладывая в сторону свой кусок мяса.

- Тысяча чертей! И в самом деле, ты странная птица, - заметил главарь, качая головой. - Мне кажется, ты сошёл с ума от страха.

- Скорее это вы сошли с ума. Ибо человек, который не стыдится проклинать Господа и богохульствовать, и вправду должен быть не в своём уме. Разве не ведомо вам, что око Божье всюду видит вас, а ухо Его слышит каждое ваше слово? Как же можете вы столь гнусным образом своими бесстыдными речами и поступками вызывать гнев Божий? Вы и в самом деле обезумели.

- До каких пор мы будем терпеть этого проклятого горлопана? - взревел Роберто. - Сверните же ему наконец шею!

- Сколько тебе лет? - спросил Антоний, обращаясь к старому разбойнику.

- Шестьдесят, - ответил тот угрюмо.

- Ну, хорошо. Ты можешь прожить ещё десяток лет. Но задумывался ли ты, что ждёт тебя потом, после того как тебя повесят на виселице?

Старик уронил кусок жаркого, который он как раз подносил ко рту. Он смертельно побледнел и невольно провёл рукой по шее.

- Как ты осмелился сказать мне такое! - вскричал он.

- Какая же в этом смелость, брат мой? - спросил удивлённый Антоний. - Скорее уж то, что делаешь ты в этом возрасте, можно счесть неслыханной дерзостью, ибо ты отваживаешься оскорблять Господа и вызывать на себя Его справедливый гнев.

Главарь в ярости вскочил, швырнул своё жаркое в огонь и, казалось, вот-вот бросится на Антония.

- Оставь его в покое, Пьетро, - сдерживал его Луиджи. - Это и в самом деле тот проповедник, читавший проповедь рыбам в Римини, и всем известно, что он может творить чудеса! Ты думаешь, он сидел бы здесь так спокойно и говорил бы нам всё это, если бы он не был в состоянии умертвить нас всех одним своим словом? Не поднимай на него руку. Это святой, молва о котором разнеслась повсюду - это брат Антоний. Не правда ли, тебя так зовут?

- Да, меня зовут Антоний. Но чудеса совершаю не я, они - дело рук Господа.

- Это всё равно, - сказал в задумчивости Джорджио. - Ты нас умертвишь или Господь Бог, нет никакой разницы. Давайте отпустим его с миром, - обратился он к товарищам. - Нечего связываться со святым, а то это навлечёт на нас несчастье.

- Неужели ты действительно тот, о ком говорит Луиджи? - спросил старый Пьетро.

- Я самый последний и ничтожный из слуг Божьих. И Господь, наверное, не совершит чуда, чтобы освободить меня из ваших рук, но мне жаль ваши бессмертные души, и поэтому я умоляю вас, покайтесь и оставьте свою преступную жизнь.

Разбойники, взволнованные, хранили молчание. Лица их посерели, некоторые смотрели куда-то вдаль, другие, с нескрываемым ужасом, - на монаха, который казался им призраком с того света.

- У меня на совести столько загубленных жизней, что я, пожалуй, не смог бы их сосчитать, - произнёс наконец старик. - Неужели ты, монах, думаешь, что Господь Бог смилостивился бы над таким человеком, как я?

- Ну конечно! Есть люди, которые совершили ещё больше преступлений, чем ты, мой бедный друг. Господь наш на кресте простил человека, который был вором и убийцей.

- Да, знаю, разбойника, который был справа, - буркнул вожак. - Но ты должен знать, что когда-то, когда-то... я был министрантом, прислуживал во время богослужений в кафедральном соборе. Тогда мне часто приходилось слышать о добром разбойнике по правую руку от Спасителя. Но это было очень давно.

- Бог не забыл этого.

- Чего Он не забыл?

- Того, что ты служил Ему, когда Он снова и снова на алтаре приносил Свою жизнь в Крестной Жертве.

- Что же мне делать? - отозвался старик после длительного молчания.

- Иди за мной!

И на глазах изумлённых разбойников он повёл его в часовню к образу Богоматери.

- Встань на колени, - велел Антоний.

Разбойник, после минутного колебания, подчинился.

- Когда ты в последний раз был на исповеди?

- Сорок лет тому назад.

- Я выслушаю тебя. Перекрестись!

И началась длинная мучительная исповедь деяний раскаявшегося разбойника.

Антоний беседовал с ним спокойно и доброжелательно, и, наконец, отпустил все его прегрешения.

- А теперь пришли ко мне своих товарищей, всех по очереди.

Разбойники изумлённо посмотрели на своего главаря, когда он велел им всем по очереди идти в часовню.

- Я стоял во главе шайки и вёл всех вас дорогой греха и преступлений, - сказал он изменившимся голосом. - Следуйте же за мной и по тому пути, который указал нам святой. Ибо он действительно святой.

В ту ночь исповедовались все и Антоний дал им отпущение грехов.

Какая-то дивная сила, противостоять которой они были не в состоянии, заставила их преклонить колени и делать всё, что приказывал им этот монах. Когда самый младший из них покинул часовню, Антоний приблизился к ним и весело сказал:

- Подбросьте-ка сучьев в огонь, мои дорогие. - И когда пламя ярко вспыхнуло, он повелел: - А теперь бросайте в огонь ваше оружие!

Разбойники в нерешительности смотрели на своего предводителя, но когда тот бросил в огонь свой кинжал, они последовали его примеру.

- А теперь идите и пойте! Сегодня вы празднуете воскресение ваших душ и чудо милости Божьей.

Антоний благословил вновь обращённых разбойников, по-братски обнял их и исчез во мраке ночи.

- Да, это действительно святой, - задумчиво произнёс Луиджи. - Сегодня мы стали свидетелями чуда!

- Но что же мы будем теперь делать? - спросил самый младший, Роберто.

- Я вернусь на свой дья... на этот свой старый парусник и отправлюсь путешествовать, - ответил Луиджи.

Остальные тоже строили мирные планы на будущее.

- А ты, Пьетро? Что ты намерен делать? - спросил Роберто.

- Я направлюсь в Ассизи, и, если Франциск изволит меня принять, я надену серую рясу.

- Ты думаешь, он примет разбойника?

- Да, я думаю, примет. Святой сказал мне, что Франциск не отвергнет меня. Господь наш столь милостиво простил раскаявшегося разбойника...

- Ну, раз так, тогда и я пойду с тобой, - сказал после минутного размышления Роберто.

Войска крестоносцев штурмом брали города и крепости, но до победы над ересью было ещё очень далеко. Из горных пещер и лесов, где катары скрывались от ужасов войны, они возвращались еще более фанатичными, чем когда бы то ни было.

Печальной стала жизнь в этих краях, некогда столь радостных. Умолкли песни трубадуров, лютня уже не звала танцевать. Молчали даже колокола. Казалось, вся страна была погружена в тягостное молчание, подобное молчанию в Страстную Пятницу, но не было надежды на то, что после неё наступит Пасха.

Всё, что было светлого и гармоничного, что только могло вселять радость в сердца, еретики провозгласили делом рук сатаны, опасным и полным соблазна. В городах народ, лишённый истинной радости, всё глубже погружался в бездну страстей и преступлений.

Во Франции наступила ночь, но её мрак можно было рассеять не военными пожарами, а только пламенем любви.

Много благодеяний совершали здесь сыновья святого Доминика, а теперь и Франциск послал сюда своих братьев, чтобы людей, ослеплённых ересью, призвать к покаянию, к искреннему желанию обрести веру и к истинному ликованию в любви Господа Иисуса Христа.

Во многих городах францисканцы основали свои монастыри, которые, несмотря на нападения еретиков, были маленькими островками спасения.

Среди братьев, направленных Франциском в Южную Францию, был и вестник Божий - Антоний.

Однако прибыл он сюда не как проповедник, а как преподаватель богословия в монастыре Монпелье44 в Лангедоке, чтобы обучать монахов, недавно вступивших в орден. Португалец вновь сменил проповедническую кафедру на профессорскую и собирал вокруг себя многочисленных учеников.

Он с несравненным воодушевлением излагал истины веры, разъяснял Священное Писание, и каждое его слово воспринималось, как откровение. Лекции эти были не только содержательными и объективными, но и обладали такой глубиной и ясностью, что покоряли умы и сердца слушателей. Этому истинному сыну Франциска вся природа виделась зерцалом милости Божьей, образом Его доброты к людям, лестницей, ведущей к Свету вечному. Всё окружающее было для него символом и знаком воли Господа.

Материальный мир, несомненно, обладал особой глубиной, скрытой от поверхностных взглядов, а профессор из Монпелье бережно приподнимал покров тайны, и всё сущее в этом мире становилось для него и его учеников проявлением красоты и милости Божьей, напоминанием о Нём и поводом для размышлений.

Каждое живое существо, каждый цветок, каждая звезда на небе становились таинственными посланниками Бога. Достаточно было лишь пристально посмотреть на них, внимательно прислушаться, чтобы они проявили свою Божественную сущность.

Но превыше всего жаждавшие истинной веры слушатели ценили слова Духа Святого, содержащиеся в Библии, которая была для них неисчерпаемым источником познания Бога. По примеру Отцов Церкви Антоний раскрывал им не только буквальное содержание священных текстов, но и с неимоверным воодушевлением и благочестием объяснял своим слушателям и иной, тайный, смысл сказанного. Так он просвещал умы и сердца, готовя своих слушателей к тому, чтобы в будущем они стали добрыми пастырями душ и проповедовали слово Божье народу, который жаждет, чтобы истина подавалась в форме образов и иносказаний, как в те благословенные времена, когда Иисус Христос наставлял Своими проповедями толпы людей на берегах Геннисаретского озера.

Даже сказки, рождённые воображением народа, помогали Антонию в его лекциях.

- Послушайте одну историю, - сказал он однажды с улыбкой своим ученикам, сидевшим у его ног. - Жил на свете волк. Однажды ночью бродил он вокруг одной деревеньки и встретил лису. В разговоре пожаловался, что он очень голоден.

«Если хочешь, я могу тебе показать, где можно раздобыть огромный кусок великолепного сыра», - сказала в ответ на это лиса и отвела его к колодцу, в глубине которого на гладкой поверхности воды отражалась луна.

«Видишь этот сыр?» - спросила лиса, указывая в глубь колодца.

Волк, думая, что отражение луны и есть обещанный сыр, прыгнул в колодец. Разумеется, он быстро убедился в своей ошибке, но уже не мог оттуда выбраться. Наутро крестьяне нашли его в колодце и убили.

Ученики слушали, с нетерпением ожидая морали этой басни.

- Смотрите, братья мои, - сказал, немного помолчав, Антоний, - так же происходит в нашем мире. Привлечённые блеском земных благ, которые суть лишь отражённый свет великолепия Божьего, мы уподобляемся этому волку. Мы не поднимаем глаз к небу, отражением которого и является земной мир, и, несчастные, думаем, что наконец-то ухватили сыр, хотя руки наши по-прежнему пусты. Мы бросаемся в колодец, где ничего не находим, и окончательно погибаем для неба в огне своих страстей.

... Несомненно, мы должны наслаждаться красотой природы, ведь она - образ Божий. Но глаза наши всегда должны быть обращены к небу, чтобы там искать Того, Кто столь причудливо являет нам Себя в красоте Своих творений.

... Подобно тому как отражение луны в колодце не удовлетворило голод волка, так и нас не может насытить обладание земными благами. Только один Господь может удовлетворить голод и жажду нашего сердца.

Потом Антоний рассказал ученикам о той удивительной ночи в Остии, когда святой Августин беседовал со своей матерью о красоте мира поднебесного, о великолепии небосвода, чтобы затем перейти от восхваления сияния звёзд к мыслям о Свете вечном.

- Вслушайтесь в слова этого святого, и пусть останутся они навсегда в ваших сердцах: «Господи, Ты сотворил нас для Себя, и беспокойной будет душа наша до тех пор, пока не почиет в Тебе».

В своих лекциях Антоний обращался также к псалмам Давида, как к неиссякаемому источнику мудрости. Комментируя их, он превращался в истинного трубадура Божьего. Долгими ночами погружался он в изучение этих песен Ветхого Завета и размышлял над ними, а то, что открылось ему при их чтении, записывал в книге.

Его слушатели были убеждены в том, что невозможно более глубоко, чем Антоний, проникнуть в суть псалмов и обнаружить там больше красот, чем те, которые открывал для их глаз учитель. Вот почему они слушали его, затаив дыхание, когда со своей драгоценной книжкой в руках он объяснял им смысл отдельных стихов.

И только один звук нарушал тишину, царившую во время лекций: в монастырском пруду отчаянно квакали лягушки, устраивая там свои концерты.

- Можно, я закрою окно? - вызвался брат Реджинальд. - Лягушки нам мешают.

- О, они поют на свой лад, - ответил с улыбкой Антоний. - Давайте оставим окна открытыми. Почему же мы должны ограждать себя от чудес милости Божьей?

- Но лягушки...

- Лягушки будут столь любезны, что перенесут пение своих псалмов на другое время. Нужно только попросить их об этом.

Антоний приблизился к окну, обратил взор к ясной поверхности пруда и воскликнул:

- Послушайте, сестрички из монастырского пруда! Прервите ненадолго своё дивное пение. Ибо хотя оно и приятно для слуха, но слегка мешает моим слушателям во время лекции.

И произошло чудо: лягушачий концерт оборвался как по заказу - и уже ни один звук не нарушал тишину в лекционном зале.

- Они заметили, что фальшивят, и успокоились, - пошутил брат Илери, веселый провансалец, но в глубине души и он был искренне убеждён в существовании какой-то удивительной, необъяснимой связи между Антонием и тварями неразумными.

Так было когда-то в земном раю: звери были послушны первому из людей. Связь между человеком и природой была разорвана первородным грехом, но Франциск, а вслед за ним и Антоний очарованием своей ангельской доброты покоряли всё сущее.

Отныне, когда Антоний выступал с кафедры, ни одна лягушка не подавала голос, и никогда больше их кваканье не мешало лекциям.

Самым усердным и внимательным из слушателей Антония был брат Ренат, гасконец, но именно он доставлял больше всех хлопот своему учителю. Он был страстным мечтателем, и его буйная фантазия нередко порождала весьма необычные идеи, вдобавок ко всему его обуяла непомерная гордыня: он был убеждён, что его предназначение - стать в будущем светочем Церкви. «Если бы у меня был этот комментарий к псалмам, - мелькнула у него мысль во время одной из лекций, - я бы взял его с собой в другой город, в какой-нибудь отдалённый монастырь, и все были бы потрясены моей эрудицией. Меня считали бы величайшим богословом нашего времени...»

После окончания лекций Антоний, вопреки привычке, забыл на кафедре свою драгоценную книжку.

- Вот она, прекрасная возможность, - шепнул дьявол на ухо мечтателю. - Бери книжку и беги куда глаза глядят.

Ренат подождал, пока все собратья выйдут из лекционного зала, схватил книжку, спрятал её под рясу и выбежал из монастыря, не оглядываясь.

Тем временем Антоний обнаружил, что забыл книжку, и вернулся в аудиторию, чтобы забрать её. Сколь же велико было его удивление, когда он не нашел её.

Поздним вечером раздался стук в дверь его кельи. Вошёл гасконец и, дрожа всем телом, положил книжку перед Антонием.

- Я хотел украсть её, но Господь Бог заставил меня вернуть её, отче.

- Что же произошло?

- Я был уже далеко от моста, у городских ворот, - объяснял, плача, брат Ренат, - и вдруг какая-то ужасная фигура выросла передо мной и, угрожая топором, крикнула страшным голосом: «Сейчас же возвращайся в монастырь и отдай книжку слуге Божьему Антонию, а иначе я убью тебя, а труп твой брошу в реку». И тогда, как будто дьявол наступал мне на пятки, я бегом вернулся в монастырь, чтобы отдать тебе эту книжку.

- Этот великан с топором, - сказал, улыбаясь, Антоний, - вероятнее всего, не имел никакого отношения к дьяволу. Очевидно, это был твой ангел-хранитель, или, что ещё правдоподобнее, твоя совесть. Возблагодари же Господа Бога за то, что он милостиво предоставил тебе возможность исправить ошибку. И хватит об этом. Но на будущее храни скромность и смирение, как и надлежит сыну отца нашего, Франциска, и не уподобляйся тому волку, которого необузданные желания бросили в колодец, из которого ему уже не суждено было выбраться. Ищи же Бога в глубине своей души. Он Сам вознаградит тебя желанным покоем.

Брат Ренат, пристыженный, возвратился в свою келью.

***

Прошёл год. Во время Пасхи Антоний находился ещё в Монпелье, но вскоре он должен был направиться для проповеди слова Божьего в Тулузу, твердыню французских еретиков.

Утром в Великую субботу настоятель сказал Антонию:

- Я поручаю тебе пропеть торжественное «Аллилуйя» на Пасхальной заутрене. Мне не найти никого более достойного для воспевания пасхального ликования.

- С огромной радостью, отче, - ответил Антоний.

Но в тот же день городской епископ обратился к нему с просьбой выступить с проповедью в кафедральном соборе во время Пасхальной заутрени.

Антоний в вихре забот забыл о поручении настоятеля и сказал епископу, что готов прочитать проповедь.

Около полуночи он направился в кафедральный собор, который был до отказа набит людьми, привлечёнными известием о том, что Антоний будет говорить с народом. Когда подошёл момент проповеди он взошёл на амвон и обратился к собравшимся такими словами:

- Дорогие мои братья и сёстры, пришедшие на это торжественное празднование Воскресения Господня. Взываю к вам, подобно святым, ценою доброй воли обретите благоухание добродетели, дабы и вы могли умастить члены Мистического Тела Иисуса сладостным бальзамом своих слов и ароматом доброй воли.

Далее, объясняя благоговейно внимавшим верующим суть священной тайны Воскресения Господня, он всё выше и выше возносился в своих пламенных рассуждениях. Но внезапно остановился.

В это мгновение он с ужасом вспомнил, что должен был петь «Аллилуйя» на заутрене в монастыре. Как мог он забыть о священной обязанности послушания? Антоний надвинул на глаза капюшон и на протяжении нескольких минут хранил молчание, неподвижно стоя у амвона и устремив взгляд вдаль.

Собравшиеся смотрели на него с трепетом, уверенные в том, что монаху явилось видение. Никто не смел помешать ему, и все невольно сдерживали дыхание.

Но в эту же минуту в монастырской часовне видели Антония, который в праздничном литургическом облачении подошёл к алтарю и троекратно звонко пропел «Аллилуйя».

Тем временем в кафедральном соборе после минутного молчания проповедник поднял капюшон и продолжил проповедь с того места, на котором остановился. Исполненный священного воодушевления, он завершил её такими словами:

- Когда придёт на землю Христос, чтобы вершить суд над людьми при всеобщем воскресении, Он явится вам во всём блеске Своей славы, и вы будете созерцать Его целую вечность, и ликовать, и править вместе с Ним. Да удостоит вас этой милости Тот, Кто восстал из мёртвых, Кому принадлежит честь, и слава, и царствование, и власть на небе и на земле во веки веков. Пусть же каждая душа, истинно верующая, воскликнет в пасхальном ликовании: «Аминь! Аллилуйя!»

Позже он признался настоятелю в своей забывчивости.

- Я чуть было не забыл о том «Аллилуйя», которое ты поручил мне пропеть, отче, - сказал он, - поскольку я должен был читать проповедь в кафедральном соборе на Пасху.

- Мне говорили об этом, - ответил потрясённый настоятель. - Но скажи мне, как же могло произойти, что в одну и ту же минуту ты стоял на амвоне в кафедральном соборе и пел в нашей часовне «Аллилуйя»?

- Не знаю, - ответил взволнованно Антоний. - Господь Бог в последнюю минуту позволил мне исправить допущенную ошибку, - и добавил: - Я всегда мечтал раздвоиться, чтобы одновременно выполнять обязанности монаха и проповедника.

- Да, это было чудо, - подтвердил настоятель.

Весть об этом удивительном событии вскоре разнеслась по всему городу. Однако Антонию удалось избежать встречи с восхищённым народом, жаждавшим видеть его, поскольку сразу же после пасхальных торжеств он отправился в Тулузу, куда призывала его воля настоятеля.

Городской стражник подозрительно поднёс фонарь к самому его лицу и посветил ему прямо в глаза.

- Ты кто? - спросил он грозно.

- Нищий, - ответил монах.

- Это видно по твоему изысканному наряду, - разразился смехом стражник, лицо которого было изуродовано шрамом от удара сабли. - У нас в городе предостаточно таких, как ты! Кроме того, трудновато тебе будет найти ночлег, сейчас уже поздно.

- Да, уже ночь, - сказал в ответ Антоний, призадумавшись. - Но завтра будет день.

- Да ты просто мудрец, если постиг это, - продолжал насмехаться стражник.

- Благодарю за столь высокое мнение, - с улыбкой ответил Антоний.

- Ну ладно, - пробормотал стражник. - Я вижу, ты умеешь вести себя вежливо. Ты мне нравишься. Я постараюсь найти для тебя ночлег. Одна из камер в башне как раз освободилась. Там весьма прочная решётка, так что ты будешь в полной безопасности, как на лоне Авраама. И если ты не боишься крыс, которые пляшут в соломе, то сможешь спокойно переночевать.

- Крысы тоже творения Божьи. Они не сделают мне ничего плохого. Спасибо за предложение, я охотно воспользуюсь им.

- Ну, тогда идём!

Старик огромным ключом открыл дверь тюремной камеры, алебардой поворошил полусгнившую солому и засмеялся при виде того, как с писком разбегаются из неё крысы с длинными хвостами.

Антоний вошёл в помещение и сказал с улыбкой:

- Здесь просто замечательно.

- Верно я говорил, что ты толковый малый, - сказал стражник. - Но ты, наверное, проголодался. Пойдём покуда со мной. Я могу предложить тебе кусок хлеба и чашу вина... Кажется, ты пришёл издалека, говоришь с каким-то странным акцентом, - заметил стражник.

Он уселся на скамье рядом с путником и протянул ему кусок чёрствого хлеба, радуясь, что несмотря на поздний час, нашёл собеседника.

- Да, я иду издалека, - ответил монах.

- Но, кажется, у тебя не всё в порядке с головой, иначе ты бы знал, что крысы сотворены дьяволом. Весь мир - дело его рук.

- Мир сотворён Господом Богом, - возразил Антоний.

Так у ворот Тулузы Антоний встретил первого еретика. Во Франции их называли альбигойцами по названию города Альби, откуда происходила эта ересь.

- Ты, очевидно, один из тех ослеплённых папистов, которые не знакомы с очищенным Евангелием. Не беда! В Тулузе ты осознаешь свою ошибку. Можешь быть уверен. Недаром в течение пятнадцати лет мы боролись за истинное учение Христа.

- Это на войне ты получил шрам, который у тебя на лице? - поинтересовался Антоний.

- Да, это небольшой подарок в память о битве под Мюре в 1209 году, когда Симон де Монфор45 с армией папистов одержал победу над нашим графом Раймондом46 и убил его шурина Педро, короля Арагонского47. Небеса тогда ненадолго отвернулись от своих истинных сыновей. Понадобилось много времени, чтобы мой шрам затянулся. Но вскоре тёмной ночью мы изгоняли папистов из города, и я уже стоял в рядах воинов. Симон де Монфор пожелал отвоевать у нас Тулузу, но дьявол забрал его к себе. Камень, который метнули со стены, размозжил ему голову. Она разлетелась на кусочки, как старый горшок. Ха! Ха! Ха! С тех пор вот уже семь лет я отдыхаю в Тулузе. Никто и не пытается разбивать головы о стены нашего города.

- Истина разрушит ваши ворота без единого удара.

- Истина? Ты, кажется, имеешь в виду папистов? Я должен тебе сказать, что вам нечего делать в Тулузе. Раз и навсегда закончилось ваше царствование с кадилом, окроплением святой водой и всем этим папистским идолопоклонничеством. Епископ Фулий предпочёл покинуть город, а те католики, которые ещё остались, скрываются в норах, как крысы. Наш юный граф Раймонд48 не может даже слышать о них.

- Оказывается, у графа короткая память, - заметил Антоний.

- Что ты имеешь в виду?

- Кажется, он позабыл уже о тех благодеяниях, которые оказал ему Папа Иннокентий, а также о том, насколько милостив он был к его вероломному отцу.

- Ты что себе думаешь, негодяй! - воскликнул привратник, ударяя кулаком по дубовому столу. - Ты ешь мой хлеб и осмеливаешься бросать оскорбления в адрес моего господина?

- Ты прекрасно знаешь, что я говорю правду, - спокойно ответил монах.

- Признаюсь, - уже ласковей отозвался стражник, - что старый граф и сам не знал, на чьей он стороне. Поэтому он и поддерживал то папистов, то истинных борцов за веру. Говорят, что на смертном одре он принял Причастие. Но молодой граф совсем не такой: он знает, какая сторона может принести ему наибольшую пользу.

- Он узнает об этом лишь в день Страшного суда, если сейчас не желает признать истины, - ответил Антоний с воодушевлением. - Я пришёл, чтобы сказать ему это прямо в глаза.

- Ага, так вот какие у тебя намерения, - засмеялся стражник. - Хорошо, вскоре ты сможешь полюбоваться на долину Гаронны с высоты виселицы. Можешь мне поверить, наш граф не любит шутить. Но сегодня достаточно болтовни. Я вижу, ты не так уж и голоден, если не доел хлеб.

- Я оставил корочку. Дам её тем тварям Божьим в моей камере, чтобы они не мешали мне отдыхать.

- Ты имеешь в виду крыс?

- Да, моих братьев крыс.

- В самом деле у тебя совсем плохо с головой, - поморщился стражник. - И всё же советую тебе: не ходи в город. Только безумец легкомысленно суёт свою голову в петлю, из которой потом уже не может выбраться.

Нахмурившись, он встал и пошёл впереди Антония, провожая его в камеру.

- Я порядочный человек и поэтому, несмотря ни на что, желаю тебе спокойной ночи.

- Благодарю тебя за учтивость, - ответил монах.

Ранним утром, пройдя мимо спавшего стражника, он вошёл в город. В глубокой печали проходил он по пустынным городским улицам. Сколько крови пролилось в этом городе...

Здесь истребляли людей во имя Евангелия и пытались доказать истину с помощью мечей и копий.

Позор католикам и еретикам, которые сражались и убивали друг друга во имя Христа!

Во время короткого перемирия приходил сюда Доминик, мужественный посланник Божий, но посев его уничтожило пламя войны и от него не осталось и следа. Очевидно, Доминику в его благородном деле помогал какой-то монастырь Братьев Меньших, недавно прибывших в эту твердыню ереси.

Антоний надеялся его найти и оттуда начать выполнение доверенной ему миссии.

Проходя мимо церкви, он захотел воздать честь Господу Иисусу в Святых Дарах. Но увидел, что двери были сорваны с петель, фигуры святых лежали на земле, дарохранительница разбита.

Потрясённый, Антоний приблизился к осквернённому алтарю. Погружённый в мрачные размышления, он внезапно вздрогнул: кто-то схватил его за рясу.

Антоний обернулся и увидел перепуганного юношу, который обратился к нему шёпотом:

- Я шёл за тобой всю дорогу. Ты, случайно, не Брат Меньший?

- Да, - ответил Антоний. - А ты кто? Католик или один из тех, кто называет себя совершенным?

- Бог с тобой! - воскликнул юноша. - Я сын Церкви. Моего отца убили за веру в этом храме. У моей матери от горя разорвалось сердце. Добрые братья приютили меня, а я оказываю им за это разные услуги, какие могу. Я так счастлив, что случайно встретил тебя. Братья вот уже несколько дней ожидают тебя и выслали меня на поиски.

Юноша проводил Антония до монастыря. Это была убогая хижина из глины и дерева, рядом находился сарай.

Настоятель сердечно приветствовал собрата.

- Мы очень рады твоему прибытию, брат Антоний. В Тулузе так мало священников. Большинство из них покинули город или скрываются. Число истинных сторонников Евангелия ещё достаточно велико, но они не смеют выйти на улицу среди бела дня. Они собираются по ночам в уединённых местах, чтобы принимать участие в богослужении. Они будут счастливы, узнав, что прибыл новый священник.

- Я намерен посещать не только скрывающихся христиан, но также и еретиков на городских улицах и площадях, - ответил Антоний.

- Но тогда надень мирское платье, как это делаем мы, выходя из монастыря, - посоветовал ему настоятель.

- Как это понимать? Вы не носите открыто одеяния отца нашего, Франциска? - спросил Антоний с болью в голосе.

- Сначала носили, - ответил ему настоятель, - но когда мы выходили в нём, в нас швыряли камнями, оскорбляли. А после того как нескольких братьев убили на улице, мы перестали выходить в город в монашеском одеянии.

- Я не сниму своей рясы ни на секунду, - решительно произнёс Антоний, - и буду благодарен Господу, если меня начнут оскорблять и даже убьют за веру.

Антонию не пришлось жаловаться на недостаток оскорблений и презрения, когда он в рясе меньшего брата бродил по улицам города. Мальчишки бегали за ним, выкрикивая ругательства и бросая в него грязью, но Антоний обращал на это внимания не больше, чем на надоедливых мух.

Так же, как и в городах Италии, он провозглашал Евангелие на улицах, на мостах или на ступеньках осквернённых храмов.

Вокруг него собирались люди, которые издевались над ним, оскорбляли, бросая ему в лицо слова, полные ненависти. Часто это были не пустые угрозы. Его били, забрасывали камнями и грязью. Когда же пытались заглушить его речь, он ждал, пока восстановится тишина, и вновь начинал говорить, обращаясь к тем, кто оставался.

Он окончательно обезоружил всех своим терпением и непобедимой любовью.

Однажды мальчик, бросивший в него камень, споткнулся о выбоину на мостовой и разбил себе лицо. Антоний сразу же прервал проповедь, поднял ребёнка с земли и начал заботливо отирать кровь, сочившуюся из раны на голове.

- Вот видишь, малыш, - ласково обратился он к нему, - в следующий раз, бросая камень, будь внимателен, чтобы не навредить себе.

Ребёнок посмотрел на монаха широко раскрытыми глазами, пробормотал что-то невнятное и, внезапно вскочив, убежал.

Подобные проявления доброты не прошли безрезультатно.

- Нас хотели обратить в веру огнём и мечом, - говорили горожане, - этот же никому не наносит ран, наоборот, лечит и благословляет тех, кто его бьёт и оскорбляет. Нужно выслушать, что он хочет нам сказать.

И вскоре среди горожан появились те немногие, кто защищал его от оскорблений. Некоторые из тех, кто слушал его проповеди, возвращались домой в задумчивости.

Раймонд VII тоже услышал об удивительном посланнике Божьем и захотел его увидеть. Представ перед ним, Антоний начал сурово обвинять его в преследованиях католиков и в их бедах.

- Но Церковь тоже преследовала меня и моего отца.

- Разве ты забыл, сколько раз Папа Иннокентий прощал твоего отца и как милостиво относился к тебе?

- Монах! Твои слова слишком дерзки! - сказал граф после минутного молчания. - Тулуза не забыла об опустошении, произведённом крестоносцами. Я желаю, чтобы на улицах моего города царило спокойствие, поэтому немедленно прикажу бросить тебя в тюрьму, если ты не прекратишь возмущать это спокойствие.

- Ты волен делать со мной всё, что пожелаешь. Но только предоставь католикам такие же права, как у их врагов.

- Честное слово, я не знаю, почему я это выслушиваю, - отозвался граф. - В моём распоряжении есть такие подвалы, куда никогда не заглядывает солнце. И я спрашиваю себя, почему я ещё до сих пор не бросил тебя в один из них на всю оставшуюся жизнь?

- Я не боюсь тебя, граф Раймонд, - спокойно ответил Антоний. - Это ты должен трепетать перед гневом Господа, Который может бросить тебя в вечный мрак, где будет слышен лишь плач и скрежет зубов. Граф Раймонд! Трепещи перед лицом ада.

Юный граф вскочил с перекошенным лицом. Придворные, бывшие свидетелями этого разговора, видели, как его рука сжала рукоять меча - монаха уже можно было считать мёртвым.

Лицо графа смертельно побледнело.

- Оставьте меня с ним наедине, - дрогнувшим голосом приказал он придворным, а потом обратился к Антонию. - Садись, монах! Ты отважен, а я всегда ценил отвагу, у кого бы я её ни обнаружил. Поэтому я чту память моего злейшего врага, Симона де Монфора: это был на редкость бесстрашный человек. Ты тоже можешь не опасаться меня. Приходи через три дня, я хочу поговорить с тобой.

Неустрашимый монах развернулся и ушёл.

Юный граф долго провожал его взглядом, после чего погрузился в раздумья.

По прошествии назначенного срока Антоний явился во дворец.

- Я думал о том, что ты говорил мне, монах, - произнёс неуверенно Раймонд. - Ты угрожал мне суровым судом Божьим. А теперь скажи, как можно избежать его.

- Возврати католикам права, которые ты у них отнял. Позволь им молиться в храмах, как прежде, и защищай их. Тогда Господь смилуется над тобой в Судный день.

- Я сделаю то, о чём ты просишь, - ответил медленно граф.
***

Вновь зазвонили колокола над Тулузой. Храмы были приведены в порядок, Святые Дары возвращены в дарохранительницу. Во всех церквях гремел гимн, который пели вышедшие из своих укрытий христиане: «Тебя, Бога, хвалим».

Всё лето Антоний проповедовал в Тулузе, и многие еретики вновь встали на путь Евангелия, обретя истину и радость.
***

День Успения Пресвятой Богородицы стал для Антония особенно радостным. В этот день ему исполнилось тридцать лет.

Утром в кафедральном соборе он в своей праздничной проповеди возносил хвалу Деве Марии. Проповедь была о радуге покоя, которую Господь явил на небе после всемирного потопа.

- Мария - радуга Нового Завета, лучезарный символ спасения. Её краски служат отражением добродетелей Пресвятой Девы: фиолетовый - это бедность Марии, голубой - Её смирение, оранжевый - это Её любовь, красный, который невозможно ни разрубить мечом, ни разъять на части, - это Её благословенная девственность. Сегодня новая Эсфирь перенеслась на крыльях ангелов в королевский дворец, в голубой тронный зал, где Царь царей, Ликование ангелов - Иисус Христос восседает на звёздном троне. Он возлюбил Пресвятую Деву больше, чем всех других святых.

... О сколь безмерно достоинство Марии! Какая это недосягаемая высота любви! Какая бездонная глубина милосердия! Воистину благословенна Мария, Которая произвела на свет Сына Предвечного Отца и удостоилась венца небесного.

... Звезда утренняя! Свет небес, Мария! Пронзи лучами Своей святости туман, обволакивающий наши души, заполни пустоту, рассей мрак наших грехов, дабы могли мы достичь полноты жизни и света славы, которая не пройдёт никогда.

После окончания проповеди епископ Фулий призвал Антония к себе:

- Давным-давно, во времена моей молодости, - сказал он в задумчивости, - я был трубадуром, странствовал от замка к замку, а прекрасные дамы слушали мои серенады. Бог взял лютню из моих рук и наказал меня, послав тяжёлую болезнь. Я вступил в монастырь Клерво и принял имя Бернард. Потом в тишине моей кельи подолгу пел гимны, обращённые к Богородице, Царице Небес. Но теперь я вижу, что истинный трубадур Марии - это ты, брат Антоний, и твоя песнь заставляет умолкнуть мою лютню.

- Всё, что я говорю, исходит не от меня, - смиренно ответил монах, - это Господь вкладывает каждое слово в мои уста.

- Благодаря твоей проповеди я понял, что Мария победит любую ересь. Все сердца с любовью преклонятся перед Богоматерью.

Вечером этого великого праздничного дня прошёл ласковый дождик, не омрачивший, впрочем, ясного солнечного блеска. И над Тулузой появилась великолепная радуга, как символ единства и спокойствия.

Антоний приблизился к окну своей кельи и смотрел с восхищением.

И тогда перед его взором в радужном блеске явился образ Царицы Небесной. Её одеяние сияло, как весеннее солнце. Лунный серп был под Её ногами, а над Её головой сверкал венец из светлых звёзд.

Ослеплённый этим видением, Антоний пал на колени и закрыл лицо руками.

Одинокий путник в погожие летние дни взбирался по крутым тропам Севена, и ему казалось, что он слышит голос Учителя, обращающегося к Своим ученикам: «Идите же в места уединённые, дабы немного отдохнуть»50.

После четырёх месяцев, проведённых в душной, напряжённой атмосфере большого города, тишина и свежий горный воздух чрезвычайно благотворно действовали на него.

Братья монастыря в Ле-Пюи приняли нового настоятеля с радостью и обрели в нём отца, заботливого и добродетельного, который вместе с ними питался хлебом бедности, давая их душам превосходную пищу слова Божьего. Когда Антоний обращался к ним, его слова, подобно огненным стрелам, проникали до глубины сердец. Сплочённые вокруг него, эти сыновья Ассизского Бедняка были, благодаря милости Божьей, богаче и счастливее великих мира сего, облачённых в пурпур и атлас, с головами, увенчанными коронами из золота.

- Братья мои, - говорил Антоний, объясняя им тайну сокровищ, таящихся в бедности, - внемлите словам патриарха Иосифа из книги Бытия: «Господь позволил мне произрасти из почвы бедности моей»51. Посмотрите, как родился Владыка Царства Небесного. Сколько людей ныне с радостью переносили бы самую отчаянную нищету, если бы были уверены, что благодаря этому они будут обладать королевством Франции или Испании. Мы же жаждем бедности, дабы в будущем обрести Царствие Небесное. А Царствие Небесное - это Любовь Господня, наивысшая честь, наибольшее богатство, которое только может существовать на земле.

Воистину, такие слова помогали забыть о заботах и неприятностях. Брат-повар, не знавший, чем он завтра сможет накормить братьев, видел, что он богат, даже несмотря на пустые горшки и тарелки.

Эконом монастыря, который с беспокойством ломал голову над тем, где взять денег, чтобы оплатить долги, умиротворённо улыбался, как будто все его заботы исчезли без следа.

Даже к юному брату Луке Беллуди, происходившему из зажиточной падуанской семьи, возвращалось хорошее настроение, хотя нередко его охватывала тоска при виде тесноты и неудобств крохотного монастыря, и он вслушивался в слова настоятеля, придававшие сил.

Каким же богатством они владели всем бедам вопреки!

- Да пребудет Господь в вашем сердце, - продолжал Антоний, - именно это завещал старый Товит своему сыну: «Да пребудет Господь в сердце твоём до конца дней твоих»52. Эти слова сладостнее мёда: сохрани Бога навсегда в сердце своём.

... О сердце! Если тебе удалось обрести Господа, ты достигаешь большего счастья, чем то, которое может доставить тебе любая удача, любое другое счастье. Чего же ещё тебе может недоставать? Ты обладаешь всем, если у тебя есть Бог. Тот, Кто сотворил тебя, Кто наполняет тебя Своей милостью, без Которого всё сущее было бы ничем.

... Сохрани в своём сердце Господа на веки вечные! Вот богатство, в котором заключено всё! Но как же я, ничтожный червь земной, малая букашка, слабое дитя человеческое, сумею обладать Господом? Что говорил нам святой муж Иов? Невозможно оценить Его на вес серебра или купить за индийский пурпур. Ни золото, ни хрусталь не могут сравниться с Ним, и нельзя приобрести Его ценой драгоценной посуды из золота.

... Господи! Нет у меня ничего, что я мог бы дать Тебе, дабы обрести Тебя. «Отдай Мне всего себя, - говорит Господь, - а взамен Я дам тебе Себя. Дабы ты сумел обладать Моим сердцем, отдай Мне своё. Оставь себе всё, отдай Мне лишь своё сердце».

***

Гора, сверкавшая белизной снегов, превращалась вдруг в гору Фавор, где он вглядывался в преобразившийся лик Христа; в гору Верна53 святого Франциска, где Иисус, исполняя желание его пламенной души, запечатлел на его теле следы Своих ран...

Когда Антоний возвращался к братьям, лицо его сияло удивительным светом.

Иногда он брал с собой юного брата Луку Беллуди и обращался к нему, подобно тому как Франциск обращался к брату Льву; он открывал перед ним глубину своих мыслей и жар сердца.

Изнурённый восхождением на гору Аниз, он отдыхал по пути на уступе скалы и говорил брату Луке, которого особенно любил:

- Видишь, брат Лука, мы подобны патриарху Иакову, который во время путешествия в пустыне отдыхал, подложив под голову камень.

- Раз так, то мы должны увидеть и лестницу, ведущую на небо, - ответил юный монах.

- У лестницы, которая ведёт на небо, слишком много ступеней, и по ней не так-то просто подниматься, - сказал Антоний. - Иаков видел небо лишь во сне, поскольку он добивался земных благ. Но тот, кто ищет Бога и близок Нему, пребывая в нищете и непорочности, уподобится возлюбленному ученику Иисуса, Иоанну. Иаков преклонил голову свою на камне, Иоанн же - на груди Спасителя; Иаков - во время путешествия, Иоанн - во время вечери. Иаков - образ тех, кто ещё находится в пути. Иоанн - тех, кто обрёл небесный покой.

Дорога, по которой шли Антоний и Лука, вела через тёмные скалистые ущелья, но едва достигнув вершины, они остановились, залитые солнечным светом.

Орлы, шумя огромными крыльями, пролетали над ними и исчезали в бесконечном пространстве. Антоний в задумчивости проводил их взглядом, а потом сказал:

- Прежде, чем вырастут крылья у птенцов, орлы приучают их смотреть прямо на солнце. Если птенцы не способны вынести его сияния, их ждёт смерть.

... Так и мы должны обращать свой взор к свету небесному. Если же мы не способны к этому, мы недостойны и жизни. Наше солнце - Бог Отец, обитающий в высоте небес. Подобно солнцу, которое шлёт нам свои лучи, Отец послал нам Своего Сына. Подобно лучам, которые, освещая весь мир, не отрываются от солнца, Сын Божий освещает наши души, никогда не покидая Отца, поскольку соединён с Ним.

- Отец, всё вокруг для тебя - как открытая книга! - воскликнул в изумлении юный монах. - Всюду обнаруживаешь ты образы и подобия Господа.

- Поскольку всё сущее сотворено Богом, оно свидетельствует о Его славе и доброте, - ответил Антоний.

***

Этому человеку доступны были не только тайны природы, он читал и в душах людей, благодаря чудесному ясновидению.

Однажды Антоний, выйдя из семиглавого кафедрального собора, вновь встретился с нотариусом и по своему обыкновению низко склонился перед ним.

Взбешённый юноша подскочил к нему и закричал:

- До каких пор ты будешь издеваться надо мной, выставляя на всеобщее посмешище?

- Бог с тобой, друг мой, - ответил Антоний. - В молодости моим самым страстным желанием было умереть смертью мученика. Господь лишил меня этой чести. Ныне же я кланяюсь тебе как святому, ибо Бог открыл мне, что в будущем ты обретёшь мученический венец. Прошу тебя, вспомни тогда и обо мне, грешном.

- И вправду, не ошибаются те, кто считает тебя безумцем, - со смехом ответил нотариус. - Я слишком сильно люблю этот мир, чтобы так скоро желать его покинуть, и уж когда придёт время умирать, наверняка я умру не как мученик.

- Ошибаешься, брат мой, - сказал уверенно монах. - Ты умрёшь как мученик за Евангелие.

- Ты неисправимый мечтатель и мелешь вздор! Прошу тебя, в будущем избавь меня от выслушивания подобных бредней.

Тем не менее, слова Антония глубоко запали в душу юноши. Он не мог избавиться от мыслей об этом ни днём, ни ночью. Он начал задумываться над своей разгульной жизнью и с ужасом обнаружил, что только искреннее покаяние может оправдать его в глазах Божьих.
***

Епископ Ле-Пюи принадлежал к тем церковнослужителям, которые совершенно спокойно пользовались богатствами и благами этого мира.

Однако слова великого проповедника и его заставили задуматься о себе и изменить свою жизнь.

В стремлении искупить свои грехи он в один прекрасный день оставил город и отправился как паломник в Святую Землю.

К нему присоединился и юный нотариус.

У гроба Спасителя в Иерусалиме юноша был потрясён до глубины души, он почувствовал себя так, будто родился заново. Совсем иным возвращался он в родную страну.

На обратном пути случилось так, что в доме, где они ночевали, встретилось им несколько мусульман, которые начали оскорблять их веру во Христа и ужасно кощунствовать.

Епископ хранил молчание, но юный нотариус не сдержался и воскликнул:

- Как вы можете оскорблять Спасителя мира, перед Гробом Которого мы лишь несколько дней назад преклоняли колени?!

Юноша был сильно разгневан, он уже не мог успокоиться и стал грозить мусульманам адским огнём, который ожидает их за оскорбление христианской веры. Испуганный епископ пытался сдерживать вспыльчивого юношу:

- Ты не имеешь права так говорить. Не слушайте его, - обратился он к мусульманам, - он сам не знает, что говорит. Это от лихорадки. Он плохо переносит здешнюю жару.

Но мусульмане и не думали успокаиваться. Они удалились с угрозами.

На следующее утро на двух паломников напала банда вооружённых мусульман. Епископа не тронули, а нотариуса связали и увезли с собой.

В течение трёх дней они пытали юношу, чтобы заставить его отречься от веры, но пленник держался с удивительным мужеством. Наконец кинжалом ему пронзили сердце.

- Ты был прав, брат Антоний, - вздохнул умирающий, и улыбка осветила лицо мученика.

***

Однажды в монастырь пришла женщина из Аннеки с просьбой помолиться за неё и благословить её и ребёнка, которого она носит во чреве.

- Положись на Господа и возрадуйся, сестра моя, - сказал Антоний. - Господь даст тебе сына, который станет достойным сыном Церкви. Он облачится в одеяние Братьев Меньших и станет мучеником. Своими словами и личным примером он увлечёт и других к венцу мученичества.

Женщина отошла в глубоком волнении. Антоний провожал её глазами, полными слёз.

Предсказание сбылось.

Женщина родила мальчика, которому дала имя Филипп. Впоследствии он стал францисканцем и принял участие в крестовом походе святого короля Людовика IX. Вместе с двумя тысячами воинов он оказался в плену у сарацин. Им была предоставлена возможность выбора: отречься от веры или умереть.

Брат Филипп укреплял товарищей по несчастью своим примером мужества и героической верности Христу.

Султан в ярости приказал казнить всех до единого, причём самым жестоким образом.

Францисканский мученик, умирая, вспомнил слова монаха, о котором говорила ему мать, и с упованием предал себя Богу, предвкушая вечную награду.

***

В епархии всё чаще случались многочисленные злоупотребления среди клира. Сатана посеял среди зёрен пшеницы плевелы, поскольку слуги Господни не выполняли долг неустанной заботы о душах.

Однажды над кафедральным собором, в котором Антоний читал свои проповеди, разразилась страшная гроза. Молнии с ослепительным блеском разрывали темноту, гремел гром, а ветер срывал двери с петель. Но, заглушая шум разбушевавшейся стихии, звучал чистый, как звук колокола, голос проповедника, призывавшего к обретению истинной веры, к покаянию.

Грядущий суд Божий словно навис над головами столпившихся людей, которые внимали проповеди. Над головами богачей, забывших о своих нуждающихся собратьях, над головами распутников и прелюбодеев, проводивших время в разврате, над головами ростовщиков, кормившихся за счёт бедняков.

- Гнев Божий грозит вам, пьющим слёзы угнетённых. Гнев Божий разразится над вами, попирающими таинство брака, отвергающими благословение Божье, каковым является ребёнок в вашем доме. Горе вам! Уделом вашим будет вечный огонь ада.

... Гнев Божий разразился над вами, кутилы и развратники. Подумайте о том огне, который не гаснет никогда, о смерти, которая длится вечно. Вы будете желать умереть, но не будет вам это позволено. Вас будет жечь огненное дыхание гнева Божьего.

... Бич Божий занесён над вами, пока не отвернётесь вы от греха. Совершая смертный грех, вы надеваете сатанинскую маску на образ Божий, который носите в себе. Зажгите свет веры, обратитесь к ней всем сердцем, чтобы снова лицезреть образ Божий, ныне вами утраченный.

Стены храма сотряслись от мощного раската грома, когда Антоний обратился к пастырям, забывшим о своих обязанностях, к пастырям, все помыслы которых были обращены только к наслаждению земными благами, а не к тому, чтобы отдать жизнь за своих овец.

- Господь велел пастырю Своей Церкви оттолкнуть лодку от берега, чтобы показать апостолам, что нужно отдалиться от земли и её богатств. Ибо как же может привязанный к земле указывать душам путь к небу?

... Счастлив тот священник, который может сказать по праву: я добрый пастырь.

... Святой Иоанн видел семь светильников, символизирующих семь добродетелей священника: чистоту сердца, знание богословия, красноречие, строгость по отношению к грехам, милосердие к неимущим, доброжелательность по отношению ко всем, добросовестную заботу о доверенных ему людях.

Проповедник умолк на минуту.

Молнии одна за другой освещали кровавым светом колонны собора. Антоний обратился к епископу, восседавшему на троне:

- К тебе обращаюсь я, к тебе, носящему на голове своей митру. Почему так ничтожна твоя забота об овцах, порученных тебе? На тебе дорогие меха, ты ездишь верхом на лошади, украшенной драгоценной сбруей, на расшитом золотом седле, но шпоры твои окрашены кровью Христа.

... Когда наш Господь родился, Его положили в ясли. А ты ищешь только выгод, почиваешь на ложе из слоновой кости и укрываешься дорогими мехами. Тебе нужно не то, что от Бога, а то, что приносит пользу. Ты преследуешь и отлучаешь от Церкви тех, кто не желает умножать твои богатства, а тем, кто преподносит тебе подарки, говоришь: «Вы истинные дети Церкви! Будьте же благословенны, ведь вы смилостивились над бедностью и поддерживаете её своими сокровищами». Но та Церковь, о которой ты говоришь, это не Царство Божье, а дворец, в котором ты живёшь. Слепец! Неужели неведомо тебе, что каждая из этих молний может пронзить твоё сердце?

Епископ смертельно побледнел. Он сжался в комок, обеими руками опёрся на подлокотники своего трона, как будто ежесекундно ожидал, что его испепелит небесный огонь. Он опустил голову и не смел даже глаз поднять.

Проповедник в очередной раз обратился к собравшимся в храме:

- Судный день придёт неожиданно, как вор в ночи. Люди будут твердить о покое и безопасности, и вот тогда обрушатся на их головы скалы. Тогда грешника поразит гром небесный и земля сбросит его со своей поверхности в наказание за преступления. И некуда будет скрыться. Ты поднимешься к небу, но там тебя настигнет гром, ты пригнёшься к земле, а она восстанет против тебя, укроешься в море - и поглотят тебя волны. Во всём мире не будет для тебя места, только огненная пропасть, в которую ты будешь низвергнут.

Гроза снаружи утихла. Тучи, затянувшие небо, начали рассеиваться. Проповедник умолк, но молчание его казалось слушателям ещё более гнетущим, чем громовые раскаты его красноречия.

Через некоторое время Антоний вновь заговорил, но голос его уже не был грозным:

- Господь послал меня, чтобы я стал предвестником не только Его гнева, но и милосердия для тех, кто покается. Мой долг - обличать грешников, но я могу утешить и благословить тех, чьи сердца раскаются. Благословен тот, кто оплакивает свои грехи и омывает их кровью Спасителя. Бог - суровый Судия, но перед Ним стоит наш Спаситель, показывая Ему Своё пронзённое сердце. А перед Сыном стоит на коленях Его Матерь, молящая о милосердии к нам. Обратите к Ней свои раскаявшиеся сердца. Она внемлет мольбам Своих детей и протянет вам руку помощи. В Ней вы обретёте покой и спасение.

Верующие, взволнованные до слёз, покидали кафедральный собор. Епископ призвал к себе Антония и, как некогда царь Давид перед пророком Нафанаилом, исповедался перед ним в своих грехах. И он удостоился милосердия Божьего и был утешен, но услышал и суровое предостережение:

- Брат мой во Христе, - сказал ему Антоний. - Бог вознёс тебя очень высоко. И поэтому ты сам должен умалять свои достоинства. Иначе падение твоё будет ужасным. Возлюби нищих и отдавай им то, что есть у тебя в избытке. Вспомни о том, что богач, облачённый в пурпур, в день суда погрузится в отчаяние, в то время как нищий Лазарь, который превыше всего возлюбил Господа, не будет страшиться своего Судии. Моли же Бога, чтобы Он позволил тебе умереть в объятиях бедности, дабы и ты мог перенестись на крыльях ангелов на лоно Авраама.
***

На следующее утро Антоний возвратился в свой тихий уединённый монастырь. Он прекрасно знал, что слова его возымели действие. Многие после его проповеди решили обратиться к вере и покаяться в грехах. Но он знал и о том, что жизнь легко ломает благие намерения, он знал обо всех препятствиях, с которыми встречается человек, стремящийся сохранить дух покаяния.

И поэтому он решил сам искупить вину грешников и на своём собственном теле испытать то, чем пренебрегут они. И вот снова, так же как в Монте-Паоло, он нашёл у подножья горы Аниз пещеру, где в тайне от братьев предавался самобичеванию и истязал себя железным прутом. Ценой собственных страданий он вымаливал у Бога покой для сердец, погрязших в грехах.

С исстрадавшимся сердцем, согбенный под бременем беспокойства, гнетущего его при виде тех, кто не желает покаяния, приходил он к чудотворному образу Богородицы в кафедральном соборе Ле-Пюи. Здесь он искал сил и утешения в трудные минуты и всегда уходил отсюда, озарённый новым светом и новой отвагой. Он был истинным трубадуром Божьей Матери и приветствовал Её, называя радостью своего сердца, Розой, Лилией, благороднейшим из ростков сада Божьего.

Перед тем как уйти, он всегда пел для Богородицы свою любимую песнь:
О благословенная Дева,

прекраснейшая среди звёзд...

Юный брат Лука Беллуди последовал за отцом Антонием в новую обитель.

Эта обитель стала для Антония своего рода укрытием. Здесь скрывался он, когда чувствовал усталость после чтения покаянных проповедей, о которых его постоянно просили.

Он раскрывал тайны своего сердца ученикам, и прежде всего Луке Беллуди, которого любил отеческой любовью. С особой заботливостью вёл он его по крутым тропам мистической любви к Богу.

Монастырь в Бриве несомненно был одним из самых бедных во всём ордене, но Антоний строго следил за тем, чтобы братья не были лишены самого необходимого.

Случилось так, что однажды кладовая совершенно опустела. Озабоченный брат-повар пришёл к настоятелю и сказал, что ему нечего подать сегодня братьям на стол. Антоний послал одного из монахов к весьма благочестивой даме с просьбой дать им немного капусты и лука. Госпожа велела служанке сходить на огород и принести овощи.

- Но на улице идёт такой сильный дождь, - пожаловалась служанка.

- Нельзя допустить, чтобы из-за дождя эти добрые монахи страдали от голода, - сказала в ответ госпожа. - Иди и не обращай внимания на дождь!

Служанка с тяжёлым вздохом подчинилась. Дождь лил как из ведра и, отдавая брату корзину с овощами, служанка не могла удержаться, чтобы не пожаловаться:

- Я вымокла до нитки!

- Но дитя моё! Ни один волосок на твоей голове не намок! - воскликнул он в изумлении.

Служанка потрогала свои волосы и одежду руками - всё оказалось сухим.

- Но ведь я была под проливным дождём! Он лил, как из ведра, и, несмотря на это, ни моё платье, ни фартук, ни даже платок ничуть не намокли. Как же это могло произойти?

- Много чудес происходит там, где появляется отец Антоний, - улыбнулся монах. - Мне пора возвращаться домой. Дождь закончился, будет хорошая погода.

Прошло уже два года с тех пор, как Спаситель отметил стигматами руки и ноги слуги Своего, Франциска, на горе Верне. Ныне святой Бедняк находился в доме Ассизского епископа на смертном одре. Глаза его уже были закрыты для благ земных и ожидали сияния света вечного. Невыразимые страдания терзали его тело, но лицо Франциска сияло от радости.

- Братья, - сказал он кротко, обращаясь к братьям Ангелу и Льву, постоянно дежурившим у постели больного. - Спойте ещё раз «Гимн Солнцу».

И сам начал петь первый стих гимна, который когда-то сочинил для восхваления Творца всего сущего.

Братья тихо подхватили гимн, и их сердца наполнились восторгом и печалью, когда они завершали пение.

Франциск, глаза которого, уже было потухшие, вдруг вспыхнули дивным огнём, попросил:

- А теперь, братья, отнесите меня в Порциунколу54, к Пресвятой Деве Марии. Там, в нашем бедном монастыре, хочу я ожидать Господа.

***

- И вот солдаты распяли Господа нашего на кресте. Ученики покинули Его, друзья скрылись, Пётр отрёкся от Него. В синагоге увенчали Его терновым венцом. Толпа издевалась над Ним и святотатствовала. Для питья подали Ему желчь и уксус. «Существуют ли в мире страдания, которые сравнились бы с Моими страданиями?» Его святые ладони пронзены гвоздями! Его стопы, ступавшие, как посуху, по Геннисаретскому озеру, прибиты ко кресту. Лицо Его, ясность которого была подобна ясному солнечному свету, ныне покрылось смертельной бледностью. Закрылись Его всевидящие очи. «Существуют ли в мире страдания, которые сравнились бы с Моими страданиями?»

Франциск велел братьям остановиться и поставить носилки на холме, с которого открывался вид на Ассизи, залитый светом заходящего солнца.

Его угасший взгляд устремился вдаль в поисках родного города. Перед его мысленным взором предстала колокольня церкви Святого Руфина, где он был крещён, храм Пресвятой Девы Марии, где мать складывала его детские ручки для молитвы, маленькая церковь Святого Дамиана, которую он отстроил собственными руками.

Перед его мысленным взором предстали и все те места, где в святой нищете обитали его духовные сыновья.

Он воздел руки, отмеченные священными стигматами, и послал благословение Ассизи и всем братьям - тем, кто стоял у его носилок и всем сыновьям своим во всём мире.

- Да пребудет с вами мир во имя Господа нашего Иисуса Христа.

Антоний продолжал свою речь:

- Это Жизнь умирала ради тех, кто был мёртв!

... О священный образ, приводящий в ликование ангелов! Ныне сияние Твоё погашено смертью.

... Как же бледны и бескровны уста Твои, провозглашавшие слова жизни!

... Голова Твоя, не найдя места, где она могла бы отдохнуть, в бессилии склонилась на грудь.

... Руки, одно прикосновение которых исцеляло прокажённых, возвращало к жизни, давало свет незрячим, ныне пробиты гвоздями и залиты кровью...

Внезапно проповедник остановился, поднял глаза к небу и со странным выражением на лице обратил взор к двери храма, как будто увидел там нечто необыкновенное. Потом вытянул руку, как будто хотел прикоснуться к чему-то невидимому.

- Отец наш Франциск пребывает сейчас с нами и благословляет нас, - произнёс он с усилием, и, казалось, голос его звучал из неведомой дали.

- Отец наш Франциск! - воскликнул брат Мональдо, человек великой душевной чистоты. - Смотрите! Смотрите! Его лицо сияет, как солнце. Он поднял свои пробитые гвоздями руки, и из них исходят снопы лучей света. Он благословляет нас!

- Отец Франциск благословляет нас! - другие монахи не видели ничего, кроме странного света, но чувствовали, как их сердца наполняются сладостным восторгом.

- Братья, на колени! - воскликнул Антоний. - Примем благословение нашего отца! Его руки несут нам мир креста!

После того как все преклонили колени и осенили себя крестным знамением, Франциск простился со своими сыновьями.

Пятнадцать дней спустя Господь забрал его к Себе.

И под лазурным куполом неба радостное пение жаворонка слилось с вечерним перезвоном колоколов.
***

На капитуле Антоний был избран провинциалом Южной Франции. Отныне на него была возложена нелёгкая обязанность посещения монастырей во всей провинции и тщательного наблюдения за монашеским послушанием. И он стал неутомимым и добросовестным исполнителем воли Божьей.

С тяжёлым сердцем покидал он свой тихий монастырь в горах, который так полюбился ему, покидал, чтобы отправиться в Лимож, где отныне должен был жить. Оттуда начинался его путь, и он прошёл всю страну, следуя от монастыря к монастырю в суровые зимние холода.

С любовью, хотя и весьма строго, он увещевал, предостерегал, утешал, обращая на путь истинный. Он давал надежду разочаровавшимся, смелость - нерешительным, поддерживал любовью и добротой сердца сомневающихся, укреплял братьев в следовании благородной нищете.

Многие из монахов были искренне убеждены, что дух святого отца Франциска снизошёл на него. Он стал всем для всех. Любовью своего огромного сердца он одаривал всех братьев, питаясь вместе с ними хлебом нищеты и разделяя с ними все тяготы жизни.

Непрерывно поступали к нему и просьбы из близлежащих городов обратиться к верным с проповедью или посетить их с миссией.

В своих проповедях он боролся с предрассудками и ересью, восставал против эгоизма и чёрствости, поселившихся в сердцах, против разврата и ростовщичества, мошенничества и святотатства, зажигая в сердцах дух жертвенности, смирения и любви.

Храмы, где он произносил свои проповеди, не могли вместить всех желающих его слушать. Тогда начали сооружать амвоны под открытым небом, на городских площадях, и возле них всегда собирались бесчисленные толпы.

Первая такая проповедь должна была состояться в Лиможе.

Всю ночь накануне Антоний провёл в молитве. В полночь он подошёл к окну и посмотрел на город, на его башни и купола, на богатые дворцы и убогие хижины, раскинувшиеся под усеянным звёздами небом. Но внезапно какая-то тень набежала на небо и затмила часть звёзд. В воздухе ощущалось странное движение, хотя ни один листок не дрогнул на ветвях цветущих деревьев. Антоний почувствовал присутствие некой незримой силы, которая нарушала тишину и затмевала звёзды.

Дух мрака восстал против света Божьего. Антоний давно уже подозревал присутствие дьявола, жаждавшего уничтожить дело его рук в самом зародыше. Вдруг он услышал рядом с собой адский хохот, и в темноте ночи раздался язвительный голос:

- Ты ведь знаешь, кто я, Антоний! Ты пришёл, чтобы отобрать у меня мои владения. Но я разрушу амвон, на который ты взойдёшь, и твои слушатели в страхе разбегутся. Отныне, куда бы ты ни пошёл, повсюду ощутишь ты моё присутствие, ибо я всегда буду следовать за тобой. Я буду бороться с тобой так же, как некогда я боролся с Богом и Его ангелами. Завтра я нанесу тебе первый удар, а народ Божий затрепещет под моей рукой и под моим всеуничтожающим дыханием.

- Ты не властен надо мною, Люцифер, - ответил Антоний, осеняя себя крестным знамением.

На следующий вечер в огромном амфитеатре, где специально для проповедника был сооружён высокий помост, чтобы он был всем виден во время проповеди, теснились толпы людей.

Последние лучи заходящего солнца бросали розоватый отсвет на обширную площадь.

Со всех сторон подходили всё новые и новые слушатели: нищие в лохмотьях и празднично наряженные знатные горожане; лавочники, рыбаки и купцы, крестьяне и портовые грузчики.

Прибыл и епископ со всеми представителями местного духовенства.

Наконец, в сопровождении нескольких братьев меньших появился тот, кого ждали все. Его бледное, тщательно выбритое лицо было серьёзным и сосредоточенным, но глаза излучали свет.

- Вот тот, кто творит чудеса! - кричали в толпе.

- В Бриве он воскресил ребёнка, упавшего в чан с кипящей водой.

- Он вернул к жизни и другого ребёнка, задохнувшегося в постели.

- Жил-был один человек, - рассказывала торговка, - и вот как-то раз во время скандала с женой он вырвал ей все волосы. Вы знаете, как это бывает, когда муж напьётся...

- Ну и что дальше? - спрашивали заинтригованные слушатели.

- Она пошла, вся в слезах, за помощью к брату Антонию. А тот возложил руку на её изуродованную голову, и все волосы выросли снова.

- Ты что, их считала? - попытался сострить какой-то юноша.

- Да ну тебя, сорванец! - крикнула торговка, - Такому бездельнику, как ты, здесь нечего делать. Святой убьёт тебя.

- Святой никого не убивает, - ответил юноша со смехом.

- Тихо! Тихо! Он будет говорить! - кричали отовсюду.

И в самом деле, Антоний уже поднялся по ступеням на возвышение и сделал знак рукой.

- Братья и сёстры, - начал он звонким голосом. - Вы поступили правильно, выбрав это древнее место, служившее для состязаний в борьбе, чтобы здесь слушать мою проповедь, ибо мы должны вести борьбу с тем, кто рыщет, как лютый зверь в поисках жертвы. Даже сейчас, в это мгновение, сын смерти следит за нами. Мне было дано узнать, что именно сегодня он начнёт борьбу против нас. Но что бы ни случилось, не бойтесь! Не произойдёт ничего плохого. Будьте же отважны! Ибо только из-за трусости попадаем мы в его руки.

Слушатели тревожно переглядывались. Их лица побледнели в беспокойном ожидании того, что должно было произойти.

День медленно угасал.

Всюду зажглись свечи и фонари, освещавшие обширную площадь.

Антоний продолжал:

- Братья и сёстры во Христе! Все мы - воины Господа. Но тот, кто собирается в бой, должен позаботиться об оружии. Если вы хотите успешно отражать атаки дьявола, то нужно оседлать коня доброй воли, взять с собой седло смирения, стремена терпения, шпоры страха Божьего, уздечку послушания, вооружиться щитом веры, панцирем справедливости, шлемом спасения и копьём любви и открыть свои сердца.

... Святой Павел говорил, обращаясь к жителям Эфеса: «Возьмите щит веры, которым вы сможете угасить все раскалённые стрелы врага рода человеческого»55...

Ужасный треск прервал речь проповедника.

Возвышение, на котором он стоял, вдруг зашаталось и начало крениться. Раздались пронзительные крики женщин. С оглушительным грохотом сооружение рухнуло, погребая под своими обломками проповедника.

- Он погиб! Погиб! - кричали повсюду. - Это дьявол завалил его балками и раздавил.

Тем временем мужчины начали разбирать обломки досок и балок, чтобы освободить пострадавшего. Но вот брат Антоний сам выбрался из груды обломков и встал, живой и невредимый.

- Успокойтесь! - воскликнул он. - Это проделки дьявола. Со мной ничего не случилось.

И, расчистив себе место на груде обломков, он завершил проповедь.

Нападение сатаны провалилось.

Бог чудесным образом спас Своего слугу, и все, кто были свидетелями этого, с ещё большим вниманием слушали проповедника, слова которого проникали глубоко в их сердца. Но дьявол, получивший прекрасную возможность подвергнуть испытанию человеческую природу, задумал ещё более коварный план.

На следующий вечер во время проповеди началась страшная гроза. Сразу же после заката солнца чёрные тучи затянули всё небо. Казалось, земля вот-вот разлетится на части от сотрясавших её ударов молний и грома. Ветер выл и неистовствовал, ломая могучие стволы деревьев и швыряя их в воздух. С неба обрушивались потоки воды.

Некоторые люди начали с усилием продираться сквозь густую толпу к выходу. Каждую минуту могла возникнуть паника. Но мощный голос Антония заглушал шум разбушевавшейся стихии:

- Не бойтесь! Ждите! Ни с кем не произойдёт ничего плохого.

И он спокойно продолжал свою проповедь.

Присутствовавшие слушали его как заворожённые, не замечая даже, что, несмотря на сильный ветер и дождь, свечи и факелы не гасли, а их пламя горело ровно и спокойно, как будто не было даже лёгкого ветерка.

Лишь когда Антоний закончил свою речь, все с изумлением обнаружили, что буря и ураган не коснулись никого в амфитеатре. Были даже такие, кто уверял, что видел, как во время грозы над ареной распростёрся огромный балдахин, украшенный звёздами, подобный тому, который висит над епископским троном в кафедральном соборе.

Итак, и во второй раз проделки сатаны превратились в чудо.

- Ну что ж, старый прохвост, - обратился Антоний к дьяволу на обратном пути в монастырь, - всё, что бы ты ни придумал, оборачивается тебе же во вред. Может, пора прекратить делать пакости и оставить нас в покое!

- О нет! Ты ещё будешь моим, Антоний! Я не оставлю тебя в покое! - завыл зловещий голос во мраке.

И действительно, дьявол строил новые козни. Во время проповеди, которую Антоний читал в другом городе, в церковь внезапно вбежал какой-то человек с криком:

- Горит! Горит! Люди! Спасайтесь! Город горит!

Собравшиеся, потрясённые, бросились к дверям, а Антоний громовым голосом обратился к врагу рода человеческого:

- Узнаю тебя, сын беззакония и лжи! Изыди! Тебе никого не удастся здесь обмануть.

Те, кто стояли ближе всего к вестнику беды, оглянулись, чтобы его увидеть, но там уже никого не было, он исчез столь же внезапно, как и появился, оставив после себя только маленький желтоватый огонёк, который тут же с шипением погас.

В другой раз Антоний читал проповедь под открытым небом. Дьявол попытался прибегнуть к такой уловке: к толпе подъехал неизвестный всадник и, размахивая каким-то свитком, громко назвал по имени одну из женщин.

- Твой сын, живущий в Безье, подвергся нападению и убит разбойниками, - заявил он потрясённой матери.

- Ты лжёшь, посланник сатаны! - воскликнул проповедник. А потом, обратившись к опечаленной женщине, произнёс: - Будь спокойна, сестра моя! Твой сын жив. С ним ничего не случилось. Он сейчас на пути к тебе. Ты увидишь его уже завтра.

Мать успокоилась, полностью доверяя словам слуги Божьего. Всадник тут же умчался галопом.

Но больше всего неприятностей доставляло то, что в соседних городах ширились клеветнические слухи об Антонии и его братьях. В домах и на улицах говорили о том, что францисканцы уже давно осуждены Папой Римским, что это вальденсы или альбигойцы, что это явные еретики, которые лишь на время надели маску истинной веры, чтобы обманывать христиан.

Но всякая клевета, подобно плевелам на ветру, рассеивалась под воздействием слов и жизни великого проповедника.

Жатва трудов его во Франции была огромна. Несметное множество еретиков, пробудившихся от кошмарного сна, с искренним раскаянием возвращались в лоно матери Церкви. Антония называли «молотом еретиков». Те, которые до сих пор предавались удовольствиям и наслаждались земными благами, со смирением исповедовались и оплакивали свои грехи.

В Тулузе ересь вспыхнула с новой силой. Но Раймонд VII в очередной раз решительно подчинился воле Церкви, получил прощение и, благодаря Папе Григорию IX56, стал правителем Прованса.

Южная Франция была очищена от ереси, только в отдалённых долинах Пиренеев в течение более длительного времени еретики ещё сохраняли своё влияние.
***

На праздник Пятидесятницы Антония вызвали в Ассизи на большой капитул всего ордена. В сопровождении любимого ученика, Луки Беллуди, он отправился в путь до Марселя, где намеревался сесть на корабль.

Монахи шли по полям и лугам, покрытым цветами. По дороге они молились, размышляли и беседовали на возвышенные темы. Утоляли жажду водой из придорожных источников и питались тем, что подавала им милосердная рука. Однажды они присели отдохнуть на краю колодца недалеко от города.

Женщина, пришедшая к колодцу за водой, пригласила их к себе в дом и пообещала им ночлег и пищу.

Измученные во время длительного путешествия, братья меньшие сели к столу, а тем временем добрая хозяйка спустилась в погреб, чтобы принести кувшин вина.

Но она очень спешила и поэтому плохо заткнула пробку в бочке, и вот драгоценный напиток вылился на землю. Огорчённая хозяйка через некоторое время обнаружила, что произошло, и пожаловалась братьям.

Добрый брат Лука был так смущён этим обстоятельством, что вдобавок ко всему уронил кубок, из которого должен был пить. Тот разбился вдребезги.

Антоний прикрыл лицо руками. Через минуту он взглянул на хозяйку с улыбкой.

- Бог не оставит тебя без утешения в огорчении, причинённом тебе из-за твоего же милосердия. Ты приютила нас, братьев меньших, но на самом деле это Христа ты впустила в свой дом. Ему предложила вина. Иди же в погреб, и ты увидишь свидетельство милости, оказанной тебе Господом Богом.

Женщина, колеблясь, спустилась в погреб и с изумлением обнаружила, что бочка полна до краёв. Когда же она возвратилась, чтобы сообщить им о свершившемся чуде, увидела, что Антоний держит в руках осколки разбитого кубка.

Минуту спустя он раскрыл ладони, а в них лежал совершенно целый кубок.

- Чудо! Чудо! - воскликнула женщина. - Я никогда не слышала, чтобы руки человеческие могли превратить разбитый сосуд в целый.

- Возблагодарим Господа за Его доброту! - сказал Антоний.

На следующее утро путники добрались до порта и сели на корабль, который должен был доставить их в Ливорно. Но не было попутного ветра, и они очутились на юге. Теперь они плыли вдоль побережья Корсики и Сардинии, чтобы попасть к берегам Сицилии.

- Очередные проделки дьявола, - вздохнул Лука Беллуди.

- Да, - ответил Антоний. - Мне всегда не везёт с морскими путешествиями. Но я не привык жаловаться на судьбу. Ибо Господь Бог - кормчий, и Он указывает нам путь.

Поскольку корабль пострадал во время шторма и не мог плыть дальше, а кроме того, они всё равно не успевали вовремя на капитул в Ассизи, Антоний решил временно остаться в Сицилии и искать пристанища во францисканском монастыре в Мессине.
На выжженной земле
Брат Марк, принявший в свои руки управление монастырем в Мессине после недавно скончавшегося настоятеля, был истинным сицилийцем, маленького роста, смуглым. Чёрные глаза его постоянно метали молнии, так что порой казалось, что он вот-вот готов взорваться огнём и лавой, подобно вулкану.

Это был ревностный защитник строгого соблюдения всех формальностей, пытавшийся выполнять орденский устав в точном соответствии с буквой закона. Но, поскольку он был человеком весьма недалеким, ему недоступен был истинный дух устава. Да, он обладал религиозным рвением святого отца, но лишён был его большого сердца и весёлого нрава.

Испытующим взглядом своих чёрных глаз он окинул обоих братьев, постучавшихся в ворота монастыря с просьбой о пристанище.

- Мне кажется, - изрёк он сурово, - что вы из тех братьев, которые скитаются по свету, поскольку боятся честного труда, и даром едят хлеб бедняков.

- Да, мы совершенно не приспособлены к жизни, - подтвердил Антоний смиренно.

- Вы знаете хоть какое-нибудь ремесло?

- Увы, ни одного.

- Ещё бы! Я так и подумал. Воистину, вы недостойны носить рясу нашего отца. Разве вам не известно, что Франциск повелел своим сыновьям зарабатывать на пропитание собственным трудом? Брат Джинепро всегда носил с собой шило, чтобы в случае необходимости починить обувь тем, кто подавал ему милостыню. Брат Эгидий делал корзины, а наш святой основатель вырезЈл из дерева утварь. А вы? Что вы умеете делать?

- В Монте-Паоло я мыл посуду и чистил хлев, - ответил Антоний, - но меня прозвали братом-увальнем и, кажется, не слишком были довольны моей работой.

- Естественно! У тебя для этого слишком нежные руки. Ну, а ты? - обратился он к брату Луке.

- Я изучал богословие, - был ответ.

- Ах вот как! Ты учился! Наш отец не очень-то любил науку. Вся эта учёность ни к чему, она противоречит святой бедности. Здесь вы будете работать в саду, вскапывать грядки и вырывать сорняки. Надеюсь, на это вы способны.

- Конечно, - ответил Антоний. - Но что касается богословия, ты ошибаешься, отче, если думаешь, что Франциск не признавал его. Наоборот, он принимал его всем сердцем, требуя при этом лишь того, чтобы оно не становилось преградой для благочестия и любви.

- Ерунда, - проворчал отец настоятель, - знания наполняют человека гордостью и тщеславием. А теперь идёмте. Я покажу вам, где вы будете работать.

- О! - вздохнул Лука Беллуди. - Отец Антоний, нам не повезло. Настоятель принял нас столь же сердечно, как тот привратник, о котором брат Франциск рассказывал брату Льву. Он принял нас за обыкновенных бродяг.

- Да, но он же не избил нас палкой. И потом, вспомни, ведь отец наш рассказывал эту историю о грубом привратнике брату Льву затем, чтобы показать ему, в чём состоит истинная радость. Будем же радоваться и терпеливо подчинимся приказам настоятеля.

- Но почему ты не сказал ему, кто ты?

- Я сказал ему об этом, назвавшись неприспособленным к жизни слугой Господа нашего.

- Но ты даже не упомянул ни о твоих проповедях, ни о чудесах.

Антоний с грустью посмотрел на своего товарища. И напомнил ему слова из Священного Писания:

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто».

- Воистину это так, но как же трудно терпеть такого настоятеля, - вздохнул брат Лука.

Антоний продолжал:

- «Любовь долготерпит, милосердствует. Она не раздражается, не мыслит зла, всего надеется, всё переносит»57. Брат Лука! Возблагодарим Бога за то, что Он хочет испытать, сколь совершенна наша любовь и наша радость.

Смиренно исполняли братья то, что им было поручено: разравнивали граблями дорожки, вскапывали землю в саду, вырывали сорняки на грядках капусты и молча сносили ворчание брата садовника.

Антоний смотрел на маленький монастырь в Мессине и не узнавал его. Действительно, братья добросовестно соблюдали устав, но не хватало им той истинной радости сердца, которую Франциск хотел видеть в своих сыновьях. Антония это очень огорчало.

Через некоторое время настоятель убедился в смирении и благочестии Антония, и даже, вынужденный покинуть на довольно длительный срок своих братьев, доверил ему управление монастырём.

Антоний исполнял обязанности настоятеля монастыря со столь сердечной заботой по отношению к братьям, что они, несчастные, натерпевшись под суровой и придирчивой властью брата Марка, могли наконец облегчённо вздохнуть. Особенно жаль было Антонию братьев, вынужденных под немилосердно палящим солнцем носить воду из отдалённого источника. Возвращаясь оттуда, совершенно обессилевшие, они ставили на землю тяжёлые вёдра с водой, которые носили на больших деревянных коромыслах.

- Будем копать колодец, - сказал однажды Антоний. - Господь Бог поможет нам найти воду.

Они сразу же взялись за дело. На монастырском дворе выкопали глубокую яму и через некоторое время обнаружили источник с чистой, прозрачной водой. Колодец обложили кирпичом, и монахи были счастливы, что наконец-то избавились от тяжких обременительных забот. Источник стал символом радости, ведь вместе с ним в монастыре ключом забила радость.

Истинная радость, завещанная Франциском, вновь поселилась в этой обители. Но в это время настоятель возвратился из путешествия. Мрачно посмотрел он на колодец, выкопанный монахами.

- Весь монастырь радуется этой прекрасной чистой воде, - объяснил Антоний.

Но, услышав это, непреклонный настоятель в гневе воскликнул:

- Воистину, ты недостоин носить рясу меньших братьев! Разве отец Франциск не повелел нам, дабы жили мы в монастыре как гости или странники? Разве Господь стал копать Себе колодец в пустыне, когда Его мучила жажда? Неужели наш основатель велел нам копать колодцы? И кроме того, у братьев, носивших издалека воду, ты отнял возможность отличия перед лицом Господа, которая у них была благодаря выполнению столь тяжёлой работы. Ты согрешил против святой бедности и будешь наказан со всей строгостью, согласно орденскому уставу.

Антоний выслушал его в молчании. Смиренно склонил он голову и произнёс:

- Делай со мной всё, что пожелаешь.

Разгневанный настоятель приказал засыпать колодец. Антония же он посадил в подвал, где обитали мыши и крысы. Он распорядился также, чтобы братья сурово отхлестали его бичами, и сам следил за тем, насколько добросовестно они выполнят его распоряжение. Монахи же со слезами на глазах до крови секли спину слуги Божьего.

- Благодарю вас, братья, - говорил Антоний, вставая со стоном. - Благодарю и тебя, отец-настоятель, за то, что ты оказал мне честь быть преданным бичеванию, подобно Иисусу.

Брат Лука был свидетелем жестокого наказания, которому подвергли его учителя, и ужасная боль разрывала его сердце. Неоднократно порывался он открыть настоятелю и братьям, какой великой святости человек подвергается столь позорной экзекуции.

- Я не могу больше смотреть на то, как здесь с тобой обращаются, отче, - говорил он со слезами, принося Антонию в подвал хлеб и воду. - Я скажу им, кто ты.

- Я запрещаю тебе это делать, - сказал Антоний несмотря на то что он уже совершенно обессилел от голода, бессонницы, жгучей боли ран, оставшихся после бичевания. - Ты не можешь лишить меня, несчастного грешника, этой скромной заслуги моих ничтожных страданий.

- С тех пор как засыпали колодец, радость покинула монастырь, - рассказывал Лука.

- Мне очень жаль братьев, - сказал в ответ узник. - Но как же далеки мы от совершенства, если такая маленькая неприятность может лишить нас радости сердца.

- И всё же, отче, у тебя более высокое предназначение, чем сидеть в этой дыре вместе с крысами.

- Страдания - самый великий и возвышенный из подвигов, - ответил на это Антоний.

Добрый брат с тяжёлым вздохом покинул подвал.

Несколько дней спустя в монастырь прибыл провинциал Сицилии.

Он был наслышан о чудесах, которыми Бог прославил Своего слугу, и узнав, что Антоний находится в Мессине, пожелал его видеть. Привели Антония.

Изумлённый провинциал смотрел на его бледное лицо со следами перенесённых страданий, на его глаза, измученные бессонницей, на измятую, всю в пятнах крови рясу.

- Что ты с ним сделал? - обратился он к настоятелю монастыря, побледнев от возмущения.

- Я приказал предать его бичеванию и посадить в подвал, поскольку он согрешил против святой бедности, - ответил настоятель.

Затем последовал ряд вопросов, и провинциал постепенно выяснил, что здесь произошло.

- Что? Ты приказал засыпать колодец? - воскликнул он с негодованием. - Неужели ты и в самом деле считаешь, что поступил согласно духу основателя нашего ордена? Разве неведомо тебе, что он настолько любил воду, что запрещал братьям даже ступать по каплям, падающим из переполненного кувшина. А ты велел засыпать живой источник воды! Воистину, ты дальше от идеала нашего ордена, чем самый молодой послушник.

Настоятель в смущении опустил голову.

- Ты недостойно обошёлся с одним из самых славных сыновей ордена, - грозно продолжал провинциал. - Хочется верить, что ты не знал, кого столь бесчеловечно наказываешь в своём ослеплении и безумии. Ты не имел права так жестоко отплатить за великодушный поступок, продиктованный сочувствием. Франциск требовал от настоятелей благоразумия и умеренности. Ты же лишён и того и другого. Ты больше не будешь настоятелем. Твои обязанности отныне будет выполнять брат Антоний, ты же должен просить у него прощения за столь недостойное обхождение.

Брат Марк встал на колени перед своим бывшим узником. Антоний же поднял его и поцеловал в знак примирения.

Братья вновь выкопали колодец, и под мягкой властью нового настоятеля в монастыре снова забил источник радости.

Антоний основал на Сицилии несколько новых обителей. В Патти, Лентини, Ното, Чефалу появились цветущие монастыри, в которых сыновья святого Франциска жили в бедности и радости.

Своими руками сажал слуга Божий кипарисы, оливковые и апельсиновые деревья, за которыми братья ухаживали с радостью и благодарностью в сердце. В монастырях, основанных Антонием, царило никогда не меркнувшее ликование.

Не мог остаться незамеченным «Светоч ордена» и на Сицилии. Епископы приглашали великого проповедника для провозглашения слова Божьего и обращения сердец к Господу.

В это время на Сицилии буквально земля горела под ногами. У императора Фридриха II58, содержавшего в Палермо свой великолепный двор, возник конфликт с Папой Римским по поводу очередного крестового похода, который тот объявлял уже много раз, но постоянно откладывал.

В конце концов Григорий IX отлучил его от Церкви и наложил интердикт59 на его владения. Отныне где бы ни появлялся император, там умолкали колокола и намертво запирались ворота храмов. Но в связи с этим во многих городах народ привык обходиться без богослужений и благословения Церкви.

Предводитель императорских войск, Рональд де Сполето, огнём и мечом сеял опустошение во владениях Церкви. Священникам, хранившим верность Папе, он приказывал выкалывать глаза, отсекать руки и ноги, распинать их на крестах. Когда же император, смеясь над интердиктом Папы, с небольшой свитой отправился в Святую Землю, Григорий IX в ответ напал на его замок, использовав свои войска на Сицилии.

Все дороги на острове были переполнены из-за обилия тевтонских рыцарей, ландскнехтов, служивших под знаменами императора, а также воинов Папы, со знаками золотых ключей апостола Петра.

Перемещение всех этих толп людей вносило ужасный беспорядок в жизнь городов. Неоднократно дело доходило до вооружённых столкновений на улицах. Сторонники императора сражались с приверженцами Папы, одни - во имя власти, другие - во имя Церкви. Звук военных барабанов сливался с флейтами уличных танцоров. Жадность и ростовщичество пользовались нищенским состоянием людей. Тяжкий ущерб терпела святая вера. Священников и монахов презирали, издеваясь над ними. Больше всего доставалось францисканцам, ведь их считали наиболее преданными Риму.

Пришло время провозглашать покаяние, возрождать добрые традиции и послушание у этого заблудшего народа.

В годы охватившего страну пожара войны Антоний выступал в церквях и на городских площадях, и голос его, подобно грому небесному, разносился далеко вокруг.

С уст того, чьё сердце было исполнено любви и доброты, срывались грозные испепеляющие слова древних пророков. Он предвещал миру, погрязшему в грехах, грядущий суд Божий, но вместе с тем милосердие и спокойствие для тех, кто всем сердцем обратится к истинной вере.

Его слова сопровождались многочисленными чудесами, и вскоре народ на Сицилии начал почитать его как святого. Но дьявол всё ещё преследовал его.

Не раз Антонию, глядевшему издали на дым, поднимавшийся над Этной, казалось, что в клубах дыма он видит князя тьмы, который готовится уничтожить его дело.

Дьявол же вновь начал свои происки, с помощью которых он надеялся выставить на посмешище провозвестника покаяния и отнять у него очарование святости.

Один вельможа, желая унизить Антония, пригласил его к своему столу и, дабы посмеяться над ним, приказал ему вместо жаркого подать старую, жилистую сову. Монах вежливо поблагодарил и начал есть, к огромному удовольствию хозяина и его гостей. Все хохотали до упаду, а вельможа, уже слегка опьяневший, приблизился к нему неверным шагом и спросил:

- Ну что, монах, по вкусу ли пришлась тебе твоя порция? Хороша эта старая сова?

- Ты шутишь, брат, - с улыбкой ответил Антоний. - Ведь я ем отборного гуся, сочного и мягкого.

- Гуся? - с изумлением воскликнул вельможа, удивлённо глядя на жаркое, от которого шёл аппетитный запах.

В благословенных руках святого старая ночная птица превратилась в превосходного гуся.

Вельможа сразу же протрезвел, упал на колени перед Антонием, моля его о прощении, в то время как гости, сбитые с толку, начали расходиться.

В Мессине случилось так, что один маловер пожелал посмеяться над святым и пригласил его к себе на обед. Была пятница, и Антоний был слегка озадачен, когда ему подали индюка.

- Перед тобой трудный выбор, человек Божий, - издевался маловер. - Сегодня пятница, и нельзя есть мяса, но Иисус Христос повелел апостолам есть то, что подадут им на стол. Что же ты сделаешь, чтобы не нарушить законов Церкви и не противоречить повелению твоего Учителя?

- Я буду есть то, что ты мне подал, - спокойно ответил Антоний и начал есть.

«Теперь ты у меня в руках, притворщик», - с язвительной усмешкой подумал маловер, когда Антоний встал из-за стола.

Вечером Антоний должен был со ступеней кафедрального собора обратиться к народу со словом Божьим. Бесчисленные толпы заполнили обширную площадь перед собором. Но, как только проповедник поднялся по ступеням возвышения, маловер с торжествующим лицом подошёл к епископу, бывшему там в окружении духовенства, и громко, чтобы все присутствующие могли его услышать, воскликнул:

- Достойный отец и вы, правоверные христиане Мессины! Смотрите! Вот то, что осталось от обеда, который сегодня, в пятницу, ел этот святой человек, - и он развернул перед епископом салфетку, в которую собрал кости индюка, поданного Антонию за обедом.

- Что это? - спросил епископ, нахмурив брови.

- Кости индюка! - закричал маловер. - Сегодня в моём доме Антоний ел жаркое из индюка.

- С каких это пор у индюков рыбьи кости? - спросил с недоумением епископ, рассерженный неудачной шуткой.

- Рыбьи кости? - язвительно повторил тот, но внезапно слова застряли у него в горле, потому что он увидел, что действительно в салфетке не было ничего, кроме рыбьих костей.

- Это колдовство! Колдовство! - бормотал он в замешательстве, поспешно пробираясь сквозь толпу. При этом он получил по заслугам от собравшихся на площади людей.

Антоний же спокойно улыбнулся и сказал:

- Господь Бог ещё раз испортил радость сатане.

Затем он благоговейно перекрестился и начал проповедь. Ад снова потерпел поражение, и тот, кто замышлял выставить святого на посмешище, стал жертвой собственной злобы.

Праздник Пасхи в 1228 году Антоний провёл вместе со своими братьями в Мессине, а потом отправился в Ассизи на генеральный капитул, который по традиции должен был состояться в день Пятидесятницы. В сопровождении Луки Беллуди Антоний сел на корабль и через некоторое время прибыл в Италию.

В жаркие летние дни он без устали совершал свой путь, посещая монастыри ордена и укрепляя в них истинный францисканский дух.

В эти годы молодой орден то и дело сотрясали баталии за идеал бедности. Во всех провинциях обнаружился гибельный раскол. Всюду, куда бы ни пришёл Антоний: в Равенне, Римини, Аквилее - во всех монастырях шли ожесточённые дискуссии.

Одни провозглашали абсолютную бедность своего основателя и ревностно следили за соблюдением обета совершенной бедности, другие склонялись к тому, что нужно сменить ненадёжное существование, зависящее от поданной милостыни, на более достойный и обеспеченный образ жизни. Были и такие монахи, а точнее бродяги, которые скитались по свету, считая своё безделье угодным Господу.

В рощице у дороги, ведущей к Тулузе, Антоний наткнулся на двоих таких «пташек небесных».

- Куда направляетесь, братья? - спросил он.

- Всюду и никуда, - ответил один из братьев, на животе которого едва сходилась францисканская верёвка.

- Мы с братом Маурицио руководствуемся Святым Духом и запахом шипящего в печи сала, - объяснил со смехом другой.

- Это всё, чем вы занимаетесь?

- Ещё мы с братом Энцо восхваляем Господа за то, что Он приказал светить солнцу и создал для нашего брата свининку и солонинку.

- Да, вы и вправду похожи на рьяных искателей солонинки, - вознегодовал Антоний.

- О! - сказал Энцо. - Мы истинные сыновья нашего отца Франциска, научившего нас питаться тем, что мы не сеяли и не убирали.

- Во всяком случае мы лучшие братья меньшие, чем ты, - добавил Маурицио, - поскольку я вижу у тебя в руках книжку. Несомненно, это - твоя собственность, любопытный францисканец.

- Эта книжка принадлежит всем братьям, и если она вам нужна, я могу отдать её вам.

- Бог с ней! - воскликнул младший из них. - Знания - это такое богатство, которое противоречит нашему идеалу бедности.

- Очевидно, ваш идеал бедности - бродить по свету и бездельничать, не так ли?

- Наш отец Франциск поступал именно так, - сказал Энцо.

- Ты так полагаешь? Разве ты забыл, что Франциск жил трудом своих рук, ухаживал за больными, исцелял прокажённых и говорил, что Бог отторгнет от себя бездельников.

- Э, да ты становишься брюзгливым и надоедливым, - буркнул старший. - Ты слишком много учился и потому плохо понимаешь Франциска - это знания затмили твой разум. Истинный францисканский дух сохранился ныне лишь у странствующих братьев, а не в больших монастырях, где потихоньку начинают устраиваться поудобнее и хотят вести спокойную жизнь.

- А знаешь, как бы тебя назвал наш основатель?

- Нет. А как?

- Братом-мухой, - с горечью ответил Антоний. - Вы действительно вьётесь по всей стране, как назойливые мухи, перелетая от тарелки к тарелке, и нет от вас никакой пользы, но есть только грязь, оставляемая вами.

- Ты не можешь быть меньшим братом, слишком грубы твои слова, - сказал Энцо, разворачиваясь к нему спиной.

- И потом, кто ты такой, чтобы читать нам нотации, - оскорблённым тоном спросил старший.

- Если вы хотите знать, я - провинциал Романьи и вскоре издам приказ, чтобы подобных вам не принимали ни в одном монастыре. На вас ряса нашего отца, но вы запятнали её позором, и Франциск палкой выбил бы из вас эту лень.

Бродяги раскрыли рты, в изумлении глядя на Антония, который отвернулся и с тяжёлым сердцем продолжил свой путь.

Боже мой, что же это происходит, если эти бродяги считают себя истинными учениками Франциска! Из лени и невежества сотворили они себе добродетель.
***

Но даже в монастырях находились те, кто обвинял Антония в отходе от идеала бедности только на основании того, что видели в его руках книгу.

- Но как же сможет орден изменить облик мира, как сможет он бороться с ересью и предрассудками, если откажется от науки и культуры?

При этом Антоний вынужден был признать, что во многих монастырях уже почти исчез былой идеал бедности. Кое-где братья меньшие жили в достатке, не довольствуясь лишь сегодняшним днём, а желая быть уверенными в завтрашнем дне.

Он прибыл в Тревизо, где его сердечно встретил настоятель. За ужином у провинциала раскрылись глаза от удивления, - стол был накрыт весьма обильно. Очевидно было, что братья живут богато, имея всегда под рукой еду и напитки. Спали они уже не как прежде, на простых матрасах, набитых сеном, но в мягких кроватях. Всюду был виден достаток, который наверняка неприятно поразил бы нищего отца Франциска.

- Где я - у прелатов или у Братьев Меньших? - обратился он возмущённо к настоятелю.

- Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, отец провинциал, - ответил настоятель. - Монастыри не могут дольше пребывать в абсолютной бедности нашего основателя. Мы ведь люди, и нам необходим и хороший стол, и хорошая постель.

Несмотря ни на что, Антоний неустанно провозглашал во всех монастырях истинную бедность и следил за строгим её соблюдением. Настоящим утешением стал для него маленький монастырь, где братья жили в бедности и в радости. Он основал в Триесте, Гориции и других городах новые монастыри, где беззаветно и преданно поддерживался дух Бедняка из Ассизи.

У Антония было много дел и забот, но всегда находилось время для проповедей в городах Италии и для указания пути к единению с Богом. Всюду видел он народ, втянутый в ожесточённую борьбу партий.

Гвельфы сражались с гибеллинами60, приверженцы Папы со сторонниками императора, дворяне с мещанами, богатые с бедными. Особенной жестокостью отличались сражения во Флоренции. Патриции превратили свои дворцы в настоящие крепости, засели в башнях и замках, откуда городу грозили смерть и пожар.

Вся Флоренция была разделена на два враждовавших лагеря. Наёмники сновали ночью по улицам города, нападая на дома противников своего господина, и грабили, уничтожали, убивали, жгли. На городских площадях среди бела дня велись настоящие сражения. Мечи, копья и топоры вершили свою кровавую жатву. Люди опасались за свою жизнь даже в церкви, и не раз случалось, что кто-то падал во время богослужения, пронзённый кинжалом.

С годами забыли, во имя чего ведётся борьба - осталась лишь свирепая ярость.

Мещане брали пример с дворян. Даже цехи ремесленников, объединявшие богатых и бедных, боролись друг с другом: кузнецы, ткачи, канатчики и каменщики воевали против продавцов сукна и шёлка, банкиров и купцов. Только ростовщики великолепно наживались на всеобщей вражде, вытягивая деньги как из дворян, так и из мещан. Они крепко держали в когтях обе партии, сдирая со своих должников тридцать процентов со ста, и тем самым доводили их до полного разорения. Тот, кто не мог заплатить, оказывался вместе со всей семьёй в настоящем рабстве.

Так обстояли дела во Флоренции, когда туда прибыл слуга Божий Антоний. В кафедральном соборе и на городской площади он произносил свои проповеди.

- О несчастный город, как же предстанешь ты перед глазами Спасителя? Ведь Он решился принять жесточайшую из казней, дабы мы обрели покой. Его раны исцелили нас. Он позволил пробить Себе гвоздями руки и ноги, чтобы мы могли жить в мире. А ты, Флоренция! Ты взываешь ко Крови Господней не как к источнику благословения, но как к пламени мести, которое уничтожит тебя дотла, если ты не осознаешь, в чём твоё спасение. Под знаком распятого Христа ты обнажаешь меч и убиваешь тех, кого Он искупил Своей смертью.

... Перед Его всевидящим оком ты предаёшься безумству ненависти и не щадишь даже невиновных. Перед лицом Господа нашего, увенчанного тернием, тебя обуяла безрассудная гордыня, ты кичишься кровью, текущей в твоих жилах, презирая брата своего, которого Бог любит как собственное дитя. О, несчастная Флоренция! Твоё высокомерие ослепило тебя. Тебя прельстил блеск золота. Твоя спесь и жадность заставляют тебя воровать, убивать и превращать город в укреплённый лагерь сатаны. Там, где мог бы цвести райский сад покоя, вы сами создали себе ад.

... Флоренция! Великий и прекрасный город! О если бы ты могла наконец понять, что принесёт тебе покой! Но как же ты можешь достичь единства с Богом, если твои дети не объединятся друг с другом? Смотри! Наш Спаситель протягивает к тебе руки с креста. Решай сама, чего ты достойна: благословения или проклятия.

... Флоренция! Флоренция! Обрати сердце своё к Господу Богу.

Не раз наёмные убийцы готовы были заставить замолчать глашатая истины. Антоний ежеминутно подвергал опасности свою жизнь.

Но вот настал день, когда гибеллин Уберти в кафедральном соборе у алтаря протянул руку гвельфу Буондельмонти, и мастера цехов пришли к согласию.

Убийцы покинули город. Антоний положил конец ненависти, царившей десятки лет. Во Флоренции воцарились мир и спокойствие.

Но в этом шумном и оживлённом городе Антония охватила непреодолимая тяга к тишине и уединению.

Как только борющиеся партии примирились, он направился в горы Тосканы, на ту вершину, где Франциску явился Господь, оставив на его руках и ногах священные стигматы.

Братья крохотного монастыря у горы Верна приняли его с радостью.

- Оставайся с нами, отче, и говори нашим душам, - просил его настоятель.

Но Антоний покачал в ответ головой и сказал:

- Мои дорогие братья! Я пришёл сюда не за тем, чтобы говорить, а за тем, чтобы молчать. Теперь Бог будет говорить с моей душой, и мне необходимо прислушаться к Его голосу, ибо недалёк тот день, когда Господь призовёт меня на Свой суд.

- Тебе всего лишь тридцать лет, а ты говоришь о смерти? - удивился настоятель.

- Я знаю, что жить мне осталось немного, - повторил Антоний. - И потому прошу вас, братья, позвольте мне побыть немного в тишине и молчании, которые столь необходимы моей душе.

- Ну конечно! Раз ты жаждешь уединения, мы с радостью предоставим тебе грот, в котором жил Франциск, когда ему явился Господь.

- О нет, братья мои! Только не этот грот, - смиренно возразил Антоний. - Я недостоин пребывать там, где молился святой.

Тогда монахи указали ему другой грот.

В своём благословенном уединении Антоний проводил дни в молитве, размышлении и покаянии. Сердце его было переполнено невыразимым блаженством. Он ощущал рядом сладостное присутствие Спасителя и Ему отдавал все свои мысли, чувства и желания.

Братья приносили ему еду, но Антоний ел очень мало: он жаждал лишь пищи небесной.

Был канун весны 1229 года, солнце давало ещё слишком мало тепла, а ночью в горах дул холодный ветер. Но Антоний не чувствовал ни холода, ни мороза, поскольку он говорил с Богом, и сердце его горело чудесным огнём, подобным огню, запылавшему в сердцах апостолов, которым воскресший Господь явился по дороге в Эммаус.

Гора Верна стала для Антония горой Фавор, где Господь являл ему Свой лик и раскрывал перед ним глубины Своего израненного сердца.

Пятнадцать дней провёл Антоний в этой благословенной тишине. Но вот однажды утром, на рассвете, он вышел из грота и окинул взглядом долину, раскинувшуюся у его ног во всём блеске пробуждавшейся природы.

Оттуда взывал к нему обездоленный народ, жаждавший слова Божьего, как жаждут побеги солнечного света.

Приближался Великий пост, и Антоний решил вновь проповедовать во Флоренции.

- Оставайтесь с Богом, братья мои, - сказал он в тот день братьям. - Молитесь за меня, а мой путь лежит в долину людских страданий, там моё место, пока Господь наш не призовёт меня к Себе. Да пребудет вечно Бог перед очами ваших душ, и любите бедность, которую завещал нам святой отец Франциск.

Благословляя, он поднял руки над этой маленькой монашеской общиной на горе Верне, которая стала так дорога ему.

Он ненадолго остановился в Ареццо, городе, расположенном в долине Кьяна, там он выступил с проповедями, направленными против катаров, которые сбивали с толку народ своим ложным учением.

Потом отправился дальше, во Флоренцию. В течение всего Великого поста он оставался в этом многолюдном городе и волновал сердца своими проникновенными проповедями о Страстях Господних.

Свет, почерпнутый на горе Верне, он нёс во тьму, объединяя людей, давая им возможность единения с Богом.

После Пасхи он направился в Милан, который, как и Флоренция, был раздираем на части ожесточённой борьбой гвельфов и гибеллинов.

Он возвратил покой тем, кто его утратил, принёс утешение униженным и свет Божий тем, кто был ослеплён ненавистью.

В Верчелли он посетил монастырь Братьев Меньших, где ему представился счастливый случай встретиться со своим учителем, Фомой Галлоном, который получил сан аббата августинцев. Старый профессор приветствовал своего любимого ученика с огромной радостью.

- Я много слышал о тебе, брат Антоний, - сказал он взволнованно. - Как же ты счастлив, принося столько пользы ради Царства Божьего. Насколько ничтожна моя участь по сравнению с твоей! Тем более, если учесть, что мои дни уже клонятся к закату, а ты лишь начал жить.

- Нет! Нет! - ответил Антоний, - я знаю, что умру раньше, чем ты. Я дам тебе знать, когда придёт мой час, чтобы ты помолился за мою бедную душу.
***

В Варесе и Кремоне проповеди Антония имели такой успех, что жители этих городов в знак благодарности на свои деньги построили францисканский монастырь, и многие юноши из знатных семей отреклись от мирской суеты, чтобы принять из рук провинциала рясу Меньших Братьев.

В Брешии Антоний обратился к тридцати тысячам слушателей, собравшимся на большой площади, и представители враждующих партий, взволнованные пламенными словами проповедника, подали друг другу руки в знак примирения.

В Вероне Антоний застал чрезвычайно мрачную картину. Один из самых могущественных сторонников императора, жестокий Эццелино да Романо61, захватил власть в городе и начал своё кровавое правление.

- Все тюрьмы забиты его противниками, - рассказывали братья из местного монастыря. - Они погибают в подземельях, терзаемые голодом, жаждой и паразитами. Ежедневно умирает более двадцати несчастных. Тиран даже запрещает хоронить их как христиан и приказывает выбрасывать их трупы в воду. Он навлёк на город беду. По ночам слышны ужасные крики людей, которых подвергают пыткам. У этого дьявола нет жалости даже к детям его врагов. Всюду бродят шпионы. Нигде нельзя чувствовать себя в безопасности, малейший шорох приводит в ужас людей, опасающихся внезапного ареста. Пожалуй, и в аду не будет хуже, чем в нашем несчастном городе.

- Может, тебе не стоит выступать с проповедями в Вероне, - посоветовал епископ. - Тиран снова увидит в этом провокацию, и много несчастных падут жертвами его мести.

Антоний с тяжёлым сердцем покинул Верону. Из Тренто, где он посетил францисканцев, провинциал направился в Удине. Но там его апостольская миссия закончилась весьма печально. Разъярённая толпа напала на слугу Божьего, жестоко избив и забросав его грязью.

***

Монахи этой скромной обители сохранили истинный дух святого Франциска, что стало для Антония огромным утешением. Он встретил среди них и своего любимого ученика, Луку Беллуди, верного товарища и друга: став священником, он возвратился в родной город. Никто лучше него не знал сердце слуги Божьего Антония. Глубокое родство объединяло эти две души. Антоний любил в вечерней тишине сидеть со своим другом у монастырского фонтана и поверять ему свои сокровенные мысли или в молчании вместе с ним смотреть на звёздное небо.

Здоровье Антония было подорвано. После нападения в Удине, когда толпа тащила его по грязи, избивая ногами, у него развилась болезнь почек, а израненное тело отказывалось повиноваться ему.

Но несмотря на это Антоний не оставался в Падуе в бездействии. Он построил новый монастырь Пресвятой Девы Марии, по воскресеньям и праздникам обращался с проповедями к народу, который собирался со всех концов города.

Вскоре стены церкви уже перестали вмещать верующих и амвон был установлен у дверей храма под открытым небом.

Нередко уже с самого раннего утра площадь была заполнена бесчисленными толпами прибывавших отовсюду людей, ожидавших вечерней проповеди Антония, провозглашавшего слово Божие при свете факелов, подобно ветхозаветным пророкам.

Послушать его приходили все: епископ и духовенство, купцы и ремесленники, ростовщики и светские дамы, дворяне и солдаты, и не было никого, кто не ушёл бы взволнованным до глубины души.

Женщины теснились вокруг него, отрывая кусочки его рясы, чтобы сохранить их на память, так что в конце концов Антоний вынужден был ходить в окружении братьев, чтобы безопасно пробираться сквозь толпу. Много времени он посвящал выслушиванию исповедей, помогая примирению грешников с Богом. Отдыху он мог уделить лишь краткие минуты, а люди в это время уже ждали его в церкви. Придя в Падую в поисках отдыха и тишины, Антоний нашёл там поле деятельности, чрезмерно утомительной для него, так что нередко он просто падал без сил, тем более что болезнь мучила его всё сильнее.

Тёмной январской ночью 1230 года тиран совершил нападение на замок Ди Фонте, принадлежавший графу Тисо де Кампосампьеро, перебил всю охрану, а поскольку графу удалось ускользнуть из его рук, в качестве заложника он захватил его маленького сына Вильгельма.

- Нет! Нет! Это невозможно! - воскликнул Антоний, когда ему рассказали об этом. - Эццелино обладает такой мощью, что и думать нельзя о восстании против него. На Падую обрушатся новые страшные испытания.

- Неужели мы должны в бездействии смотреть на это неслыханное насилие? - спросил граф Тисо у Антония.

В эту трагическую ночь он совершенно поседел, а глаза его выражали безмерное отчаяние раненого отцовского сердца.

- Прошу вас, сдержите свой гнев, - умолял графа монах.

- Я должен ждать, а в это время этот дьявол держит в тюрьме моего единственного сына? - возмущённо ответил граф. - Нет! Тысячу раз нет! Я не намерен ждать ни одного дня. Завтра же мы выступаем в поход на крепость Бассано, где обосновалось это чудовище.

- Хорошо подумай о том, что ты собираешься делать, - предостерёг его Антоний. - Прежде чем твои люди приставят лестницы к крепостной стене, твой сын умрёт в жестоких муках.

Граф в слезах упал в кресло и закрыл лицо руками.

- Что же мне делать? - голос его дрожал. - Умоляю, ради Бога! Что мне делать?

- Жди, - повелел Антоний. - Я сам пойду к тирану и потребую освобождения твоего сына.

- Ты не знаешь, что говоришь, - растерянно сказал граф. - Эццелино не потерпит ни малейших возражений.

- Господь Бог тоже не терпит возражений.

- Гнев тирана уничтожит тебя! - в отчаянии воскликнул Тисо. - Не ходи в Бассано, если жизнь тебе дорога.

- Для меня справедливость значит больше, чем жизнь, - решительно сказал слуга Божий.

Эццелино в окружении придворных беседовал со своим астрологом, Павлом из Багдада, когда ему доложили, что у ворот стоит брат Антоний и требует, чтобы его впустили к повелителю.

- Тысяча чертей! - рассмеялся Эццелино. - Старая мышь набралась смелости и решилась войти в логово ко льву.

- Прикажи впустить его, - посоветовал астролог. - Говорят, что Антоний святой, а закрывать дверь перед святым - это большой грех.

- Святой? Ну, тогда, может, мы станем свидетелями чуда! Было бы хоть какое-то развлечение, а то я уже начал скучать. Впусти его, - приказал он слуге.

Тиран тщетно пытался найти хоть малейшую тень страха на лице францисканца, который предстал перед ним в сопровождении Луки Беллуди.

- Я догадался, зачем ты пришёл, - усмехнувшись, сказал Эццелино. - Граф де Кампосампьеро прячется за монашескими рясами, ведь он боится встать на защиту своего сына с мечом в руках. А теперь говори, с чем ты пришёл, но помни, что поплатишься головой, если с твоих уст сорвётся хотя бы одно слово, неугодное мне.

Тиран обнажил меч и положил его себе на колени.

- Ты будешь не первым, кому я отрублю голову, - добавил он.

- Я знаю, - спокойно ответил Антоний. - Счастлив тот народ, чей правитель благороден. А ты! Ты восстал против Господа и справедливости, ты - кровопийца, насыщающийся страданиями своих жертв. Когда же наконец перестанешь ты проливать кровь невинных? Если нет в душе твоей жалости к матерям, чьих детей ты убил, к узникам, которых ты приказал замучить, то сжалься хотя бы над своей несчастной душой, которая, придавленная грузом бесчисленных преступлений, будет гореть в адском огне. Кровь твоих жертв взывает к небу об отмщении, длань Божия уже простёрлась над тобой и готова покарать тебя.

... Ты думаешь, Эццелино, я испугаюсь твоего меча, который может лишь открыть мне врата небесные? Какой же ужас охватит тебя, как только Бог произнесёт слова: «Прочь от меня, проклятый! Твоё место в аду»!

Эццелино побледнел и судорожно схватился за рукоять меча. Никто из присутствовавших не сомневался, что сейчас меч пронзит горло бесстрашного монаха. Казалось, тиран вот-вот бросится на Антония, но силы оставили его.

- Я прикажу разорвать твою кожу на части бичами, если ты осмелишься произнести ещё хотя бы слово, - глухо выдавил он из себя.

- Я знаю, что ты любишь называть себя бичом Божьим, как предводитель гуннов Аттила, который некогда опустошил эту страну огнём и мечом, но я не боюсь твоих ударов. Я боюсь лишь гнева Божьего, который несомненно падёт на мою голову, если я буду молчать... Эццелино, мой несчастный, заблудший брат, - взволнованно продолжал Антоний, - ведь и ты некогда был совсем другим. В юности ты был добрым, чистым и милосердным, и все благословляли твоё имя. Это зачтётся тебе на справедливом Божьем суде. Почему бы тебе не вернуться к дням твоей юности, и добродетельно и благородно держать в руках скипетр, полученный от Господа? Почему закрыто твоё сердце для ангела-хранителя, а сам ты отдал себя в руки дьявола, который развращает твою душу?

... Твои руки запятнаны кровью, омой же их слезами покаяния, очисти своё сердце в горниле любви. Следуй примеру твоего отца, который оплакивал грехи в монастырской келье. Обратись к вере и вновь стань тем, кем ты был в дни юности. Вновь стань человеком, Эццелино!

Тиран сидел молча и не смел поднять глаз от земли. Гнев боролся в нём с каким-то странным волнением, которому он не в силах был противостоять. Перед его мысленным взором пронеслись образы прошедшей молодости, воспоминания о которой, казалось, безвозвратно поглотило море пролитой им крови. Его молодость! Его счастливая молодость, не запятнанная ни одним злодеянием, вышла ему навстречу из глубины лет и проникла в душу, как отдалённый звон колокола: «Обрати своё сердце к Богу! Стань, как прежде, человеком!»

Никто из окружения тирана не мог понять, что значит это молчание. Все как будто окаменели и не смели даже дышать. Лишь астролог понял, что происходит в душе правителя, и глазами подал ему едва заметный знак.

И тогда случилось нечто невероятное. Жестокий человек, которого вся Италия называла дьяволом, встал, приблизился к францисканцу, взял его верёвку и положил её себе на шею, а затем преклонил колени.

- Я в твоей власти, Антоний, - тихо сказал он, - Только твоё заступничество может ещё спасти меня от гнева Божьего. Скажи, что мне делать?

Улыбка осветила лицо Антония. Он склонился, поднял Эццелино и поцеловал его в лоб.

- Бог желает не смерти грешника, но его спасения, - сказал он ласково. - А теперь поступай так, как велит тебе сердце.

Эццелино немного помолчал, а потом обратился к придворным:

- Приведите ко мне Вильгельма, сына графа де Кампосампьеро.

Привели ребёнка, дрожавшего от ужаса. Эццелино велел ему подойти и ласково сказал:

- Ты свободен, Вильгельм. Антоний отведёт тебя к отцу.

Маленький Вильгельм радостно вскрикнул и бросился в объятия Антония, который прижал его к себе и заботливо положил ему руку на плечо.

- Эццелино, - сказал Антоний, - я не знаю, будешь ли ты и впредь слушать своё сердце, как сегодня. Но, какой бы ни была твоя жизнь в будущем, в день смерти ты благословишь свой сегодняшний поступок.

Тиран после минутного размышления сказал:

- Постой, не уходи! Подожди немного! - и знаком приказал людям из свиты задержать его.

- Ты хорошо сделал, что не причинил вреда святому, - сказал подошедший к нему Павел из Багдада. - Это могло бы повлечь за собой несчастье.

Эццелино провёл рукой по лицу, как будто пробуждаясь от какого-то странного сна, и сказал:

- Святой? Да! Я вынужден в это поверить, поскольку в глазах его сиял свет, который и бросил меня перед ним на колени. Я впервые встретил такого человека. Никогда ещё я не унижался так, как унизился сегодня перед ним, и, если бы он не был святым, его ждала бы смерть. Но я хотел бы ещё испытать его.

- Знаю, как ты можешь это сделать, - задумчиво произнес астролог. - Прикажи принести сюда самые ценные из твоих сокровищ: жемчуга, алмазы, драгоценные камни. Если он и в самом деле святой, то откажется от твоих даров.

- Если же он примет их, тут же пронзите его сердце мечом, - приказал придворным Эццелино.

И вот слуги принесли Антонию драгоценности из сокровищницы тирана и сказали:

- Бери, это твоё! Эццелино да Романо приносит тебе в дар эти богатства.

Но Антоний отказался наотрез, сказав:

- Если бы я принял эти дары, обагрённые невинной кровью, Бог проклял бы меня. Верните это своему господину и скажите, чтобы он не испытывал терпение Господа, - сказав это, Антоний покинул замок вместе с Лукой Беллуди и Вильгельмом.

- Воистину, он святой! - признал Эццелино, когда ему передали ответ Антония.

Он приказал вернуть замок графу Тисо де Кампосампьеро и призвал к себе представителей города Падуи. На следующий день он поклялся перед жителями Падуи, что больше не допустит против них вооружённого насилия. В подтверждение своих слов он освободил всех узников и возвратил награбленные богатства.

Город ликовал. Со всех башен раздавался радостный перезвон колоколов, в храмах пели гимн «Тебя, Бога, хвалим».

Граф Тисо со слезами благодарил Антония за спасение сына.

- Проси всё, что хочешь, - сказал он. - Клянусь честью, я дам тебе всё, чего бы ты ни пожелал!

- Будь добр к моим братьям... нищим, - с улыбкой ответил монах.

Лука Беллуди сердечно поздравлял своего учителя, но Антоний лишь печально качал в ответ головой:

- Эццелино ненадолго стал человеком. Я боюсь, что он снова превратится в дикого зверя.
Защитник бедности
В сопровождении верного Луки Беллуди шёл Антоний по горным тропам Тосканы и Умбрии, направляясь на генеральный капитул ордена.

Весь этот обширный край был залит солнечным светом, каждый его уголок наполняли ароматы цветов и пение птиц. Антоний, обычно с такой радостью любовавшийся красотой природы, теперь казался равнодушным к симфонии красок и звуков. Длительное путешествие было слишком утомительным для него из-за плохого состояния здоровья. Но его угнетала не только усталость. Он думал об отсутствии согласия в ордене, о расколе, вызванном спорами об идеале бедности.

- Почему ты так печален, ведь мы идём на великий праздник! - упрекнул его Лука, когда в полдень они присели отдохнуть в тени пинии. - Это будет самый торжественный генеральный капитул из всех, которые когда-либо проходили в ордене. Подумай только, мы идём к нашему отцу Франциску, который будет удостоен величайшей после его канонизации чести - перенесения мощей в базилику, которую построил генеральный настоятель, брат Илия.

- Брат мой! Горе нашему ордену, если он не вернётся к чистоте и величию своего былого идеала.

- Бог просветит генеральный капитул, дабы он обрёл верный путь, - сказал в утешение Беллуди.

- Всеми силами души желаю я этого и буду молить об этом Бога.

И они тронулись в путь, храня молчание.

У ворот Ассизи Антоний встретил своего старого друга, Адама де Марико, вместе с которым в Верчелли они слушали лекции славного профессора Фомы Галлона.

Перед глазами братьев предстал огромный монастырь, построенный в Ассизи под руководством брата Илии, и великолепная базилика, высокие своды и стрельчатые колонны которой должны были дать последний приют святым останкам Ассизского Бедняка.

Когда-то место, на котором ныне возвышалась мощная базилика, было городской свалкой, и его презрительно называли «Адским холмом». Франциск желал быть похороненным именно на этом презренном месте. Бедность должна была стать единственным украшением места его погребения.

Многие из братьев, прибывших в Ассизи, печально качали головами при виде роскошной базилики и нового монастыря, другие же придерживались мнения, что всего великолепия, существующего на земле, недостаточно, чтобы оказать почести святому основателю ордена и украсить его усыпальницу.

Но и те, и другие с истинным благочестием приняли участие в торжественном перенесении священных останков Патриарха ордена.

Во всех ассизских храмах зазвонили колокола, как только открылись врата церкви Святого Георгия и оттуда вынесли мощи святого Франциска. Торжественная процессия направилась к базилике. Дорога к месту погребения была усыпана цветами и зелёными ветками. В этот ясный солнечный день далеко разносился звук серебряных труб. Жители Ассизи в праздничных нарядах вышли на улицы, чтобы почтить славного сына своего города, над которым они некогда насмехались, считая его безумцем. К ним присоединились паломники со всего мира.

Сыновья святого Франциска и дочери святой Клары шли со свечами в руках и пели прославляющие Бога гимны. За ними следовали священники и епископы в золотых ризах, кардиналы в роскошных пурпурных одеяниях. Окружённая венцом пылающих факелов, шествие замыкала драгоценная рака со святыми мощами, которую несли юноши из самых знатных ассизских семей.

Когда процессия вошла в огромный неф, базилика озарилась светом тысяч свечей. Раку установили у алтаря. Кардинал-легат взошёл на кафедру и прочитал послание Папы Григория IX, покровителя и защитника ордена: «... Среди мучений и страданий, безжалостно терзающих наши сердца, с радостью слагаем мы хвалу Спасителю за то, что он исполнил Своей милостью блаженного Франциска, отца нашего, ещё при его жизни, а после смерти окружил его сиянием небесной славы. С каждым днём наши сердца охватывает всё большая любовь к святому и надежда, что Франциск, который так любил нас на земле, будет любить нас и на небе. И к вам, кого святой Патриарх сделал наследниками своей возвышенной бедности, мы привязаны всем сердцем и искренне желаем расцвета вашего ордена, питая надежду на то, что ваши молитвы, обращённые к Господу, станут для нас опорой в испытаниях и принесут избавление всему миру... Заклинаем и обязываем вас настоящим письмом, чтобы вы, подобно вашему благословенному отцу, носили в сердце крест Христа, дабы Его жизнь была для вас примером для подражания. Пусть истинное смирение станет вашей славой, терпение - вашим оружием, послушание - вашей путеводной звездой, ибо вы посвятили жизнь Богу...»

Закончив чтение послания Папы, легат обратился к жителям Ассизи с просьбой разрешить дать новое название месту, на котором построили базилику.

- Некогда вы называли его «адским холмом», отныне он будет зваться Райским холмом.

Под звуки труб и аккорды органа к сводам базилики вознеслось торжественное «Тебя, Бога, хвалим».

Но торжества эти омрачены были какой-то тенью. Антоний с болью заметил, что на генеральном капитуле уже нет былого согласия. Остро столкнулись мнения по поводу идеала бедности.

Несколько недель спустя Антоний прибыл в Рим, где он вместе с другими братьями был приглашён на аудиенцию к Папе Григорию IX. Папа, обратившись к Антонию, сказал:

- А что касается тебя, сын мой, я хочу, чтобы впредь ты посвятил себя исключительно богословию. Ты прав, утверждая, что для искоренения грехов в наше время орден нуждается не в материальных благах, но в духовной броне святой науки. Поэтому мы позволили меньшим братьям всех монастырей приобрести необходимые книги. Чтобы ты мог наилучшим образом выполнить возложенное на тебя задание, мы освобождаем тебя от всех обязанностей и хотим, чтобы ты оставался в нашей курии в качестве советника по делам Ордена францисканцев.

... Что же касается идеала бедности, пусть он сохраняется меньшими братьями в неприкосновенности. В одежде, в жилище и в образе жизни должна соблюдаться наивысшая скромность и умеренность, но, разумеется, не будет противно воле Божьей, если орден для блага братьев там, где это будет необходимо, возведёт большие каменные обители. Главное, чтобы в них царила такая же бедность, как в хижинах из глины и соломы, которые Франциск строил для жилья себе и своим братьям.

Антоний, услышав о своём назначении, пал на колени и обратился к Григорию IX с просьбой:

- Святейший Отец! У тебя достаточно советников в курии. Умоляю, позволь мне возвратиться в Падую к моим братьям, где бы я мог служить Богу в тишине моей кельи, ибо смерть моя уже недалеко.

Папа согласился, но попросил Антония перед тем, как он покинет Вечный город, выступить с проповедями в храмах Рима.

Когда стало известно, что слуга Божий, слава о котором разнеслась по всей Италии, будет провозглашать в Риме слово Божие, толпы людей направились туда, чтобы услышать его. Город был наполнен паломниками со всего мира: греками, французами, испанцами, немцами, англичанами, фламандцами, швейцарцами, славянами.

Здесь собрались крестоносцы, священники, епископы. Базилика Святого Петра едва могла вместить такое количество людей. Чтобы послушать великого проповедника, прибыл сам Папа в окружении кардиналов.

Проповеди Антония сопровождались чудесами. Все присутствовавшие на проповедях слышали Антония, обращавшегося к ним на их родных языках, как некогда слышали слова апостолов прибывшие в Иерусалим в день Сошествия Святого Духа.

У гробницы святого Петра Антоний говорил об апостолах, слова которых были подобны трубе Господней, призывающей к борьбе с грехом, приглашающей на пиршество духа в славе небесной. В своей проповеди он проявил столь глубокое знание Священного Писания, что Папа, неимоверно взволнованный, говорил кардиналам:

- Я никогда прежде не встречал человека, столь великого в словах и на деле. Воистину, в наши дни, подобные временам потопа, он стал ковчегом Ветхого и Нового Заветов, сокровищницей Священного Писания.

Генеральный капитул избрал главой ордена Иоанна Паренти63, человека безукоризненной честности и истинного благочестия. В ордене вновь воцарилось согласие.

Антоний покинул Вечный город и в обществе брата Луки Беллуди направился в Падую.

Он хотел оставить завещание и передать потомкам свою последнюю волю. Однажды он сказал Луке Беллуди:

- Ещё в Риме кардинал Ринальдо, епископ Остии, просил меня, чтобы я записал свои проповеди. Я хочу исполнить его просьбу. Может быть, мои жалкие слова принесут хоть каплю добра после моей смерти.

До глубокой ночи просиживал он в своей келье над книгой, нередко откладывая перо лишь тогда, когда монастырский колокол призывал к заутрене.

Пришло Рождество Христово. Антоний знал, что в последний раз отмечает этот праздник на земле.

Когда он встал на колени перед яслями, по примеру святого Франциска64 установленные в соборе Пресвятой Богородицы, его охватило небывалое волнение.

- Младенец Иисус, - говорил он со слезами на глазах. - В Своей благословенной бедности Ты как истинный меньший брат. Твой трон - охапка сена и соломы, с него протягиваешь Ты нам драгоценные дары нищеты, а ангелы поют «Слава в вышних Богу». Моя жизнь была бы несказанно бедной, если бы Твоя любовь не обогатила её. Оставайся же со мной в моём уединении и в мой последний час пришли ко мне ангела, который возвестил бы мне радость обретения Тебя и праздник Твоего небесного Рождения.

После того как пропели слова Евангелия, он взошёл на кафедру.

Бешеный ветер неистовствовал за воротами храма. Замёрзшая земля спала под снежным саваном. Но когда Антоний начал говорить, голос его зазвенел солнечной радостью:

- Благодарим Тебя, Господи, Отче Предвечный, за то, что суровую зиму Ты превратил в весну, излучающую радость Рождества Сына Твоего, Иисуса. Сегодня Пресвятая Богородица, эта благословенная Земля, произвела на свет цветущую Ветвь. Сегодня ангелы играют на арфах и поют: «Слава в вышних Богу!», сегодня мир вновь обрёл спокойствие и утешение. Воистину, сегодня всё озарено улыбкой, всё излучает радость. Вслушайтесь в слова ангела, обращённые к пастухам: «Он возвещает грядущее ликование».

За несколько дней до начала Великого поста Антоний завершил написание главного труда своей жизни. Он закончил сборник проповедей таким эпилогом:

«Во славу Бога, в назидание потомкам и для укрепления сердец читателей и слушателей, на основании текстов Ветхого и Нового Заветов построена была эта мистическая колесница, дабы душа, подобно пророку Илии, вознеслась над благами земными и благодаря этим небесным размышлениям приблизилась к Богу. Я собрал эти тексты, следуя за вдохновением милости Божьей и со стыдом и страхом добавляя то, на что способно моё жалкое красноречие, ибо я слишком ничтожен и слаб для выполнения этого задания, подавляющего своим величием, но я руководствовался смирением и внимательно прислушивался ко мнению моих собратьев и тех, кто склонил меня к написанию этого труда».

На следующее утро Антоний протянул вошедшему Луке Беллуди законченную рукопись и сказал:

- Брат, прими мой труд. Он слишком ничтожен и несовершенен, ибо перо было не очень хорошим орудием для передачи того, что внушал мне Дух Божий, когда я обращался к людям. Но я вложил в эту рукопись всё моё сердце и ты всегда сможешь найти его там, взглянув на эти листки после моей смерти.

Лука Беллуди упал на колени, припал губами к руке, подавшей ему рукопись, и разрыдался.

В тот же день Антоний направился в монастырь Святой Клары, расположенный по соседству с монастырём францисканцев.

Там жила избранница Божья, Елена Энцельмини. Она была родом из знатной семьи, но отреклась от богатства и роскоши, чтобы принять монашеское одеяние Ордена кларисс.

Как некогда Мария из Вифании, сидя у ног Господа, безмолвно внимала Его словам, так и Елена ловила каждое слово брата Антония. В то утро он принёс ей цветущую ветвь миндального дерева.

- Сестра, прими в дар эти первые весенние цветы. Они возвещают тебе спасение Божие. Посмотри, как прекрасна эта ветвь. Кажется, вся нежность нашего Спасителя сосредоточена в этих цветах. Возьми же её в руки и склонись над нею, и тогда ты услышишь, как цветы тихонечко шепчут: «Бог любит тебя».

- Благодарю, отче! - ответила юная монахиня, сияющая от радости. - Да вознаградит тебя Господь венцом вечной славы.

- Да, я уже на пути к Вечной отчизне, - задумчиво произнёс Антоний. - В последний раз встречаю я весну на этой земле. Когда же цветы увянут под палящими лучами летнего солнца, я вернусь к Господу. Но и ты, прежде чем придёт зима, последуешь за мной.

- Величит душа моя Господа, - ответила монахиня в порыве радости.

Антоний погрузился в молчание, а потом начал тихо говорить, как будто обращаясь к самому себе:

- Река жизни так быстро низвергается с горных вершин в долину! В юности мечты вознесли меня высоко-высоко, прямо к солнцу, и я уподобился орлу, который не прячет глаза от его ослепительного блеска.

... Но я был похож не столько на гордого царя птиц, сколько на жаворонка, который невысоко поднимается над вспаханной землей, но слагает звонкую песнь во имя Бога. В юности я протянул руку к прекраснейшему из венцов. Я надеялся, что покину этот мир как мученик. Увы! На моём челе нет венца и руки мои пусты. Я ничего не могу принести Господу, кроме простой ветви миндального дерева, украшенной цветами немногих добрых дел. Я подобен нищему, который возвращается к Нему, не имея ничего, кроме букетика полевых цветов, собранных у дороги. О, если бы Бог прижал их к Своему сердцу так же нежно, как ты, сестра Елена, прижимаешь ветку, подаренную мной.

- Отче! - воскликнула она, - ведь ты приносишь Богу саму весну, целый сад благоухающих цветов. Тебе предшествовало столько душ, обращённых тобою в истинную веру! Они украсят тебя цветами благодарности, а Бог увенчает тебя венцом милосердия.

- Все мои поступки ничтожны, - возразил Антоний, качая головой, - но милосердие Божье безгранично. И потому я иду вперёд уверенно, подобно ребёнку, который после долгого блуждания возвращается к отцу и знает, что каковы бы ни были его ошибки, навстречу ему раскроются объятия всепрощающей любви.

В последний раз наступили для Антония дни Великого поста. Он вновь выступал с проповедями о Страстях Господних. Его слова своей мощью сотрясали сердца и открывали их для света Божьего, который рассеивал окутывавший их мрак.

Заблудшие души обретали покой и любовь Господа. В тени исповедальни открывали они священнику свои грехи. Ростовщики возвращали деньги разорённым ими людям. Прекращались исполненные взаимной ненависти тяжбы из-за наследства. Молодые люди разрывали позорившие их связи. Падшие женщины отрекались от своих грехов и вступали на путь покаяния. В Падуе расцвела истинная весна милости Божией.

Антоний спускался и в тюремные подземелья. Он приносил надежду и утешение отчаявшимся людям. Ради них стучался он во все двери, моля о подаянии, чтобы полученными деньгами выплатить долги и добиться их освобождения. На Страстной неделе городской совет Падуи по настоянию Антония издал новый закон, согласно которому впредь никого нельзя было бросить в тюрьму лишь на основании невыплаченных долгов.

В Страстную пятницу Антоний, превозмогая усиливавшуюся болезнь, выступил с очередной проповедью и говорил он с такой небывалой силой, что взволновал все сердца.

Лавки и цеха были закрыты. Тридцатитысячная толпа затопила площадь, посреди которой возвышался огромный крест, являвший глазам собравшихся распятого Спасителя. Антоний вдохновенно комментировал текст Священного Писания: и предадут Его в руки язычников, а они будут глумиться над Ним, бичевать и оплёвывать Его, и после бичевания они убьют Его...

В это время в перелеске у городских ворот обосновалась зловещая шайка. Это была банда убийц и грабителей, которая кружила в окрестностях Падуи, убивая всех на своём пути, не щадя даже грудных младенцев.

- Хороший улов ждёт нас сегодня в Падуе, - сказал, смеясь, главарь шайки. - Все дома остались без охраны. Эти глупые людишки сбежались к монаху, чтобы послушать проповедь.

- Ну, тогда нам будет чем поживиться, - заметил один из разбойников, некогда принадлежавший к воинам Эццелино.

- Звон колоколов будет для нас сигналом к отступлению, - добавил другой.

Какой-то молодой разбойник громко рассмеялся в ответ на это:

- Нам придётся долго ждать! Ведь сегодня Страстная пятница, и колокола не звонят.

- Страстная пятница... - внезапно задумавшись, повторил седой разбойник с лицом, изуродованным шрамами. - Это день, когда Его распяли. Может, сегодня не надо бы?..

- Что ты несёшь, старый осёл! - воскликнул главарь. - У нас больше не будет такой прекрасной возможности. Даже городская стража пошла слушать своего святого.

- Он и в самом деле святой? - спросил другой разбойник.

- Конечно, ты можешь быть уверен в этом, - ответил седой. - Во всех придорожных трактирах рассказывают о чудесах, совершённых им. Вот, например... Жила маленькая девочка. Ей было всего четыре года. Обе ноги её были парализованы, и она ползала на четвереньках, как зверёныш. И что же вы думаете? Монах осенил её крестным знамением, и эта несчастная тут же выздоровела - она выпрямилась и начала ходить, как все дети.

- Говорят, он возвращает зрение слепым и воскрешает мёртвых, - добавил другой.

- Рассказывай сказки! - рассмеялся кто-то в ответ. - Чего только не порасскажут на постоялых дворах и в трактирах. Всё это сплошная ложь.

- Хотел бы я когда-нибудь с ним встретиться, - отозвался молодой разбойник. - Не каждый день можно встретить святого и чудотворца.

- Нам нечего у него искать, - резко ответил главарь. - Эта благочестивая толпа развесит нас на деревьях.

- Хотелось бы знать, не тот ли это, случайно, святой... - пробормотал Луиджи, у которого был перевязан левый глаз.

- Что ты там бормочешь? - спросил главарь.

Луиджи сосредоточенно загибал пальцы на руке.

- Восемь, а может, девять лет назад, - сказал он наконец, - я был в одной славной банде. Однажды вечером мы расположились возле небольшой лесной часовни в графстве Тревизо, когда какой-то монах попал к нам в руки. Он был похож на святого и, кажется, вправду был им. Сначала мы хотели поджарить его на костре, но потом, черт знает почему, мы все исповедались ему и дали обещание исправиться.

- Вы, наверное, хорошенько напились перед этим, - язвительно заметил молодой разбойник.

- Как бы там ни было, твоё обращение на путь истинный было не слишком продолжительным, - заметил главарь.

- Сначала мы серьезно взялись за дело. Наша банда рассеялась. Я поступил матросом на генуэзское судно. У побережья проклятой Корсики на нас напали пираты. Мы отчаянно защищались, и они были вынуждены отступить с тяжёлыми потерями. Но один из этих негодяев кинжалом полоснул меня по лицу, и я потерял левый глаз. Долго провалялся я в морском госпитале в Генуе. Когда же выздоровел, мне уже порядком надоела служба на христианских судах. С моим изуродованным лицом я не мог найти никакой работы. Какое-то время просто бродил по стране, пока не присоединился к вам. И всё-таки хотелось бы мне знать, не тот ли это монах, который приказал нам бросить оружие в огонь.

- С меня хватит этой болтовни! - оборвал его главарь. - Нам пора. В путь!
***

Когда разбойники приблизились к собору Пресвятой Богородицы, их охватило любопытство. На огромной площади слышен был только громкий голос проповедника, и слова его настолько захватили слушателей, что никто даже не заметил появления осторожно приблизившейся к ним подозрительной группы.

Антоний обратился к пастве:

- Господь наш собственной кровью записал наши имена на Своих ладонях, чтобы показывать их Отцу и молить о милосердии. Пророк Исайя говорил: «Забудет ли женщина грудное дитя своё, чтобы не пожалеть сына чрева своего? Но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя. Я начертал тебя на дланях Моих»65.

Вдруг проповедник остановился и поднял глаза к небу. В воздухе слышен был писк, и люди, проследив за его взглядом, увидели, как два ястреба преследуют смертельно перепуганную голубку.

- Хищные птицы кружат над нами! - воскликнул Антоний. - Я приказываю вам, братья ястребы, оставьте в покое эту бедную голубку. Иди ко мне, сестрица! Я буду твоей защитой.

Хищники остановились в полёте, а голубка опустилась и села у ног проповедника, который осторожно поднял её и прижал к груди.

Ястребы сделали несколько кругов и улетели.

- Бедная сестрица голубка, - сказал Антоний. - Больше тебе ничто не грозит. Расправь крылья и лети к своему гнезду.

Белоснежная голубка взлетела и исчезла в небе.

- Хищные птицы кружат над нами, - продолжал Антоний проповедь своим проникновенным голосом. - У них не осталось уважения даже к священному дню, когда умер Спаситель. Братья мои! Ястребы убивают, чтобы насытиться, но есть и такие, которые убивают только из-за жестокости. А ведь Христос Своей кровью заслужил спасение и для тех разбойников, которых распяли вместе с Ним.

- О чём он говорит? - раздавалось в толпе. - Что он хочет этим сказать?

- Это он! Это тот монах, который пришёл к нам и наставил нас на путь истинный, - шептал взволнованно Луиджи.

Пламенный взгляд Антония, подобно огненному мечу, настигал затерявшихся в толпе разбойников.

- Внемлите словам моим, как те ястребы, которые прервали свой преступный полёт и оставили в покое бедную голубку. Обратитесь на путь истинный, как тот добрый разбойник, и вам даровано будет прощение.

Когда он закончил проповедь и толпа начала расходиться, Луиджи пробрался в этой толчее к святому и, рыдая, упал к его ногам:

- Отче, прости меня ещё раз! Я согрешил против неба и перед тобою!

Как будто движимые некой таинственной силой, остальные разбойники последовали примеру Луиджи и, низко склонив головы, предстали перед Антонием. Люди, ещё остававшиеся на площади, подозрительно присматривались к ним.

Вдруг какая-то женщина пронзительно закричала:

- Это они! Это они! Те самые разбойники, которые сожгли мой дом и увели скот.

- Держите их! Держите!

- Повесить их!

- Предать суду! - неслось со всех сторон, но Антоний встал между разбойниками и разъярённой толпой и сказал строго и внятно:

- Не судите, да не судимы будете! На небе с б°льшей радостью встречают одного раскаявшегося грешника, чем девяносто девять праведников, не нуждающихся в покаянии.

Потом он накрыл краем своего плаща головы людей, стоявших перед ним на коленях, и с глубоким волнением произнёс:

- Брат мой умер, но теперь воскрес; он был потерян, но нашёлся. - Потом он обратился к главарю шайки и приказал: - Отдай этой женщине то, что вы отняли у неё.

Тогда предводитель разбойников отвязал от пояса кошелёк и бросил его женщине, которая всё ещё стояла, окаменев от изумления.

- А теперь следуйте за мной на суд покаяния и прощения, - сказал Антоний и во главе этой странной процессии направился к собору Пресвятой Богородицы.

Луиджи исповедовался первым. Когда он закончил, святой сказал ему:

- Хорошо, сын мой. И к тебе ныне обращены слова Господа: «Ты будешь со Мной в раю».

Банда, пришедшая грабить город, обрела в нём покой и спасение.
Чудо в Муссоне
Всю Страстную субботу Антоний принимал исповедь в храме Пресвятой Богородицы.

Бездонное море грехов открывалось его душе, но он возвращал покой несчастным грешникам. Силы его уже были на исходе, и, быть может, поэтому наставления, которые он давал каявшимся, казались на первый взгляд слишком короткими.

- Хорошо, сын мой! Ежедневно читай эту молитву: «Господи, Спаситель мой, помилуй меня!»

- Прибегни к помощи Пресвятой Богородицы, дочь моя! Она подобна неприступной крепости, и у Неё ты обретёшь безопасный приют.

Один юноша, который не смел признаться в своих многочисленных грехах, написал их на листке бумаги и подал Антонию. По мере того как святой читал эту горестную исповедь, с бумаги исчезали записанные там грехи, и когда он закончил чтение и отдал лист бумаги, на нём не было ни строчки.

- Что это значит, отче? - прошептал изумлённый юноша.

- Бог забыл всё, - ответил Антоний. - Твоё имя Он начертал на Своих ладонях, грехи же - на песке. Горячее дыхание Его любви стёрло всё и не оставило следа. Возлюби же Господа всем сердцем своим, сын мой.

Близилась полночь, вот-вот должно было наступить Пасхальное воскресенье.

Началось торжественное богослужение.

В последний раз Антоний взошёл на кафедру, чтобы возвестить миру радостную весть. Лицо его было бледно, он с трудом переводил дыхание, но глаза его сияли неземным светом.

К концу проповеди голос его окреп и неожиданно стал подобен торжественному песнопению. Перед его глазами предстал Спаситель во славе Своего Воскресения.

После богослужения Антоний, тяжело опираясь на руки братьев, едва дошёл до своей кельи.

- Да вознаградит вас Господь, - тихо прошептал он, когда его положили на постель. - Это только минутная слабость, она скоро пройдёт.

Но брату Луке Беллуди он сказал:

- Сегодня смертельный холод охватил моё сердце.
***

По городу мгновенно разнеслась весть о том, что святой при смерти.

Пасхальный перезвон колоколов внезапно стали напоминать похоронный звон. В церквях собирались толпы людей, умоляя Бога сохранить жизнь великому проповеднику.

По прошествии нескольких дней в монастырь прибыл чрезвычайно взволнованный граф Тисо де Кампосампьеро, но Антоний сам вышел ему навстречу, опираясь на посох, и с улыбкой произнёс:

- Друг мой, не печалься, мне уже гораздо лучше.

- Поселись в моём доме, отче, - умолял граф. - В Падуе ты всё равно не найдёшь тишины. Я приглашаю тебя в мой замок в Муссоне. Он расположен вдали от дорог, среди цветущих деревьев. Там ты сможешь восстановить свои силы. Богослужения ты мог бы совершать в часовне, а братья меньшие из небольшого монастыря, который я выстроил для них неподалёку от замка, будут посещать тебя.

- Благодарю тебя, друг мой, - ответил Антоний. - Я с радостью воспользуюсь твоим предложением.

В сопровождении брата Луки Беллуди он покинул Падую и через четыре часа находился уже во владениях графа де Кампосампьеро.

- Но только не здесь, брат мой, - попросил Антоний, увидев великолепный замок. - Бедность не может соседствовать с роскошью. Я боюсь, что она покинет меня. Может, комнатка кого-нибудь из твоих слуг могла бы на время послужить мне кельей?

- Ты знаешь, в башне есть каморка, в которой никто не живёт, - вмешался маленький сын графа, Вильгельм.

- Там много рухляди, но её можно убрать. - поддержал его граф. - Там царит тишина и покой, а из окна открывается прекрасный вид на долину делла Бронте и горные вершины.

- О да, это просто замечательно, - обрадовался Антоний.

Граф приказал убрать из каморки старое оружие, которое было там свалено в огромном количестве.

- Я велю установить здесь удобную кровать, - сказал он Антонию.

Но Антоний не хотел даже слушать об этом. Он просил, чтобы ему оставили тюфяк, набитый сеном, и в конце концов согласился на шкуру медведя.

- Мой отец сам убил этого медведя на охоте, - с гордостью произнёс маленький Вильгельм. - Когда я вырасту, я обязательно убью медведя. Нужно только попасть медведю прямо в глаз, и тогда он умрёт.

- Ты, наверное, мечтаешь стать рыцарем и совершать великие подвиги, - с улыбкой сказал Антоний.

- Конечно! Я очень этого хочу! - воскликнул мальчик. - Отец научил меня ездить верхом, фехтовать, владеть мечом, я умею даже натягивать тетиву на настоящем большом луке.

- Когда мне было столько же лет, сколько тебе, отец тоже учил меня всё это делать, но теперь я уже всё забыл, - признался монах.

Антоний смотрел на этого ребёнка, полного жизни, и узнавал в нём себя - он вновь видел своё детство, свою пылкую молодость, когда его переполняли мечты о великих подвигах.

Бог исполнил его мечты, но как же сильно отличалась его теперешняя жизнь от той, которая ему грезилась в детстве. Он действительно стал искателем приключений и отправился на поиски счастья, на поиски наивысшего счастья - Бога.

Он шёл по бесконечным дорогам - то по пескам пустыни, то по горным ущельям, под палящим солнечным зноем и в снежные бури, подобно святому Павлу, великому страннику Божьему. И слова апостола Павла, с которыми он обращался к жителям Коринфа, в полной мере относились ныне и к нему:

«Всё время в пути, в опасностях, угрожавших мне на реках, в опасностях от разбойников, в опасностях от единоплеменников, в опасностях от язычников, в опасностях в городе, в опасностях в пустыне, в опасностях на море, в опасностях между лжебратьями, в труде и в изнурении, часто в бдении, в голоде и жажде, часто в посте, в холоде и в наготе. Кроме посторонних приключений, у меня ежедневно стечение людей, забота о всех церквях66.

И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился. Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня. Но Господь сказал мне: Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи»67.

- Я хочу показать тебе мой лук и меч, и ещё моего коня, - неожиданно сказал мальчик, пытаясь вырвать монаха из задумчивости.

- Оружие для нашей борьбы не принадлежит этой бренной земле, - ответил Антоний словами святого Павла. - Только Бог даёт нам силы для отражения вражеских нападений.

- Я штурмом овладею замком Эццелино и одержу победу над ним, - с гордостью сказал мальчик.

- Я разрушу крепость гордыни и смиренно подчиню все мои мысли воле Христа, - задумчиво произнёс монах, всё ещё размышляя над словами святого Павла.

- У тебя, наверное, жар. Тебе нужно лечь в постель, - посоветовал ему маленький Вильгельм, который пока не мог понять слов святого. - Мне пора, я должен накормить папиных соколов.

Мальчик вышел, оставив Антония одного. Стоя у окна, он смотрел на горы, сверкавшие вдали белизной снежных вершин.

- Мой жизненный путь приближается к концу, - вздохнул он. - Мне остаётся взойти на последние вершины. Господи, укрепи моё измученное сердце, чтобы я не упал без сил, когда Ты призовёшь меня на величайшую из высот.

В своей уединённой башне Антоний проводил дни в удивительном спокойствии. Он обрёл, наконец, тишину, которая была столь необходима человеку, готовящемуся к смерти. Он часто беседовал с братом Лукой о счастье вечной жизни.

- Скоро Господь откроет, наконец, темницу тела, и душа моя, подобно жаворонку, взлетит в небеса.

В башню Антоний взял с собой только Священное Писание и там искал сокрытых сокровищ истины. Никогда прежде он не чувствовал себя таким счастливым и богатым, как в башне замка в Муссоне.

Он читал Новый Завет, и ему являлся Господь во всём сиянии Своей любви, бедности и величия. Антоний видел Его не только внутренним взором, он наяву слышал Его слова и говорил с Ним, подобно апостолам на дорогах Палестины, подобно Пресвятой Богородице, Которая обращалась к Младенцу Иисусу со словами, исполненными нежности и любви.

Однажды вечером граф Тисо, возвращаясь с охоты, не на шутку перепугался, увидев, как из окна каморки в башне, где жил Антоний, льётся странный свет, озаривший всё вокруг.

- Господи! Пожар! - воскликнул Вильгельм, который ехал рядом с отцом. - Огонь в комнате Антония!

Они соскочили на землю и бросились к лестнице, Подбежав к двери каморки, граф резко распахнул её.

- Боже мой! Боже! Что это? - воскликнул мальчик, пятясь от ослепительного света, заливавшего комнату.

- Чудо! Чудо! - шептал граф.

Антоний стоял на коленях с поднятыми вверх руками, глаза его были устремлены ввысь. На книге, лежавшей перед ним, стоял ребёнок дивной красоты, излучавший неземной свет, и улыбался монаху.

Антоний протянул руку и жестом, исполненным нежности, прижал Дитя к своей груди, прошептав:

- Ах! Мой маленький Господь! Дорогой мой Меньший Брат! Ты так прекрасен в Своей бедности! Ты подаёшь мне знак. Ты протягиваешь руку, чтобы указать мне дорогу к небу. Да, я знаю, что скоро Ты придёшь за мной, чтобы отвести меня на небо к Своим ангелам... Я приду, приду к Тебе, дорогой мой маленький Господь.

Внезапно неземной свет погас, и чудесный ребёнок исчез. Только лампа с оливковым маслом тихо горела рядом с книгой.

Дрожащими руками граф попытался тихо прикрыть дверь и незаметно покинуть комнату, чтобы не мешать святому, но Антоний встал с колен.

- Ты видел? - обратился он к графу.

- Чудо! Чудо! - повторял граф Тисо.

- Это был Младенец Иисус? - спросил взволнованный Вильгельм. - Он часто приходит к тебе?

- Когда я читаю Евангелие от святого Луки, Он всегда является мне, - сказал Антоний, - и тогда Он так же близок ко мне, как и минуту назад.

- Это настоящее чудо! - воскликнул граф. - Наш Господь явился к тебе, и я видел Его своими собственными глазами.

- Пожалуйста, никому не говорите о том, что вы сегодня видели, - попросил Антоний. - Есть вещи столь хрупкие, что даже одно-единственное неосторожное слово может разрушить их. О них можно говорить только с Богом. Они подобны цветам, которые мгновенно утрачивают свою свежесть, как только к ним прикоснётся грубая рука.

- Он сказал тебе, что ты скоро умрёшь? - спросил после минутного молчания Вильгельм.

Антоний ничего не ответил. Он подошёл к окну и настежь распахнул ставни.

- Звёздные врата уже открыты, - прошептал он, - скоро Господь пришлёт огненную колесницу страдания, которая заберёт меня на небеса.

- Он приказал бросить в тюрьму в качестве заложника города графа Рикардо де Сан Бонифацио, моего родственника и друга. Я не уверен, что он ещё увидит когда-нибудь солнечный свет.

- Эццелино, Эццелино! - издал монах горестный вздох. - Сколько добра ты мог бы совершить, если бы обратил свою энергию к благородным целям! Но гордыня низвергла тебя в пропасть из возвышенной страны твоей юности, и ты уподобился Люциферу - стал князем тьмы и проклятия.

- Твои слова не принесли пользы его душе.

- Семена моих слов пали среди терниев, которые выросли и заглушили добрые ростки...

- Но что же будет дальше? - взволнованно спросил граф.

- Я снова пойду к нему, - ответил Антоний.

- Дорога до Вероны далека, возьми моего коня.

- Нет, друг мой! Я пойду пешком! Брат Лука будет сопровождать меня, а Господь поддержит меня в пути.

Антоний отправился в дорогу, чтобы утешить несчастных и возвратить им покой. В духоте летнего зноя пробирались путники через горы. Они вынуждены были часто останавливаться, поскольку Антония нередко оставляли силы. Но как только силы возвращались к нему, он вновь трогался в путь, и так до тех пор, пока перед ними наконец не открылись ворота Вероны.

- Святой, с которым ты когда-то беседовал в крепости Бассано, хочет видеть тебя, - доложили Эццелино.

- Нет! Нет! - вскричал правитель. - Я не желаю его видеть.

- Ты боишься его? - спросил астролог, Павел из Багдада.

- Да, я его боюсь, - ответил тиран. - Я никого не боюсь - ни Бога, ни черта. Но его я боюсь! Боюсь его глаз!

- Ты можешь ослепить его! - услужливо подсказал ему один из придворных льстецов.

- Вырви ему язык, и он больше не сможет порицать тебя! - советовал другой.

- Незрячие глаза тоже могут наводить ужас, а молчание подчас бывает более красноречивым, чем самое изысканное ораторское искусство, - произнёс мудрец из Багдада.

- С его головы не должен упасть ни один волос! - воскликнул Эццелино. - Все слышали?! Вы отвечаете головой за его жизнь и безопасность. Но всё же видеть я его не желаю... Я знаю, в его присутствии я сделаю всё, чего бы он ни пожелал. Павел, ты будешь говорить с ним от моего имени, - приказал он астрологу. - Ты воздашь ему надлежащие почести, но попросишь его удалиться. Я не выношу его присутствия.

Тиран вытер пот, выступивший у него на лбу. Когда астролог вышел, он в изнеможении упал в кресло.

- Мой господин прислал меня узнать, чего ты хочешь, - сказал Павел из Багдада, низко склоняя голову перед Антонием.

- Проведи меня к нему.

- Мой господин не может говорить с тобой.

- Неужели он настолько боится меня? - улыбнулся Антоний.

- Я знаю, что Эццелино никогда не согласится говорить с тобой, - ответил астролог. - Поэтому не стоит тратить слов понапрасну, иди с миром.

- Я много выстрадал из-за твоего господина, - сказал Антоний с тяжким вздохом. - Я долго молился и предавался самобичеванию за его грехи, ибо мне открылась страшная истина. Пока ещё этот гордый орёл высоко летает. И когти его всё глубже и глубже погружаются в тело бедной голубки. Но крылья его будут сломаны, и он рухнет с высоты. И тогда он будет сидеть без движения, как филин, ослеплённый солнечным светом, и птицы, на которых прежде он наводил ужас, будут издеваться над ним.

- Я знаю, что моего господина ждёт ужасный конец, - сказал астролог. - Я не раз вопрошал звёзды об уготованной ему судьбе. Но ты, слуга Всемогущего, иди с миром, а суд оставь Богу.

Совершенно обессилевший, вернулся Антоний к графу Тисо Кампосампьеро.

- Я не смог спасти ни графа Рикардо, ни правителя Вероны, - сказал он графу Кампосампьеро.

- Ты не смог спасти Эццелино? - спросил изумлённый вельможа.

- Да, ибо из них двоих он более несчастен, - ответил монах.

Вслед за этим он в глубокой задумчивости возвратился в свою крохотную келью в башне. Он вновь ощутил, как в его сердце проникает смертельный холод. Его блуждающий взгляд вдруг остановился на огромных раскидистых ветвях орехового дерева, откуда доносилось разноголосое пение птиц.

- Как же вы счастливы и веселы, братья мои птицы, - вздохнул он, - как же хорошо тебе, брат щегол, в твоём гнезде.

Взгляд его внезапно оживился.

- Друг мой, - обратился он к графу. - Прикажи соорудить мне маленькую келью в раскидистой кроне орехового дерева. Быть может, мне будет легче дышать, обитая рядом с птицами.

«Что за странная идея», - подумал граф.

Но, поскольку Антоний настаивал, граф вынужден был уступить его просьбе.

Среди ветвей огромного орехового дерева соорудили небольшую келью, в которую можно было подняться по лестнице. Сияя от радости, Антоний перебрался в свою новую обитель.

В Падуе очень скоро стало известно, что святой ныне обитает на дереве, подобно птицам, и вновь стали приходить толпы желающих посмотреть на это необычное зрелище.

Так келья Антония вновь превратилась в амвон, с которого он обращался к своим братьям. Но теперь он не был суровым провозвестником покаяния. Его проповеди представляли собой бесконечный гимн радости: «Восхваляйте и славьте!»

- Восхваляйте Господа с радостью в сердце! Славьте Его, ликуйте, пойте Ему хвалу.

И он пел песнь, которую пел святой Франциск в тот день, когда Бог на горе Верне даровал ему Свои раны.
***

Только дважды в день спускался Антоний со своего дерева: утром, чтобы служить Мессу, и в полдень, чтобы разделить трапезу с братьями.

Однажды, когда он сидел за монастырским столом, силы внезапно покинули его. Он ослабел и упал без чувств.

Придя в себя, он сказал настоятелю монастыря:

- С твоего позволения, брат Роджер, я направлюсь в Падую. Я хочу встретить свой смертный час в монастыре Пресвятой Богородицы.

- Ты очень огорчишь графа, если нас покинешь, - ответил настоятель, - и все мы будем весьма опечалены, если тебя не будет рядом с нами.

- И всё же, отче, не отказывай мне в этой милости, - попросил больной.

Граф Тисо в это время отсутствовал.

Антоний не желал доставлять хлопот владельцу замка. Братья устлали сеном и соломой небольшую тележку, положили на эту постель Антония, который уже был не в состоянии идти сам, и повезли его в Падую, от которой их отделяло четыре часа пути.

Когда они приблизились к городу, святой попросил братьев ненадолго остановиться. Долгим взглядом, исполненным нежности, он окинул этот великолепный город со множеством башен.

- Великая слава ожидает Падую в будущем, - сказал он своему верному товарищу, Луке Беллуди.

Потом он поднял руку и благословил раскинувшийся перед ним город, как некогда святой Франциск благословил Ассизи.

Они тронулись в путь, но по дороге встретили брата Винотто из маленького монастыря Арчелло. Удивлённый брат поинтересовался, что означает эта странная процессия. Когда же ему всё объяснили, он тут же предложил:

- Брат Антоний, поселись у нас! В нашем монастыре ты скорее обретёшь покой, чем в шумном городе.

Тогда Антоний попросил братьев развернуть тележку и отвезти его в Арчелло. Но путешествие по разбитой дороге окончательно подорвало его силы, он был совершенно измучен. Как только его уложили на постель, он потерял сознание.

Это была его последняя остановка перед смертью.

Антоний дышал уже с трудом. Капли пота обильно орошали его чело. Кровь пылала в его жилах. Боль неимоверно терзала его нервы. Он проводил ночи без сна, а долгожданное утро не приносило ничего, кроме новых страданий.

- Белое облако появилось сегодня на рассвете, - сказал Лука, чтобы хоть немного его утешить, - может быть, пойдёт дождь, и тебе станет лучше.

- Белое облако окутало Господа, когда он возносился на небо, - произнёс в задумчивости Антоний. - Может, оно и меня заберёт на небеса, к Богу...

Братья завесили окна влажными занавесками, но и это не помогло уменьшить невыносимую жару в келье.

Антоний закрыл глаза. Он долго лежал без движения и хранил молчание. Брат, сидевший у его постели, подумал, что больной спит. Но губы его двигались, как будто произносили какую-то неслышную молитву, и брат Лука, склонившись над ним, смог уловить эти слова:

и бежал покой от век моих -

я же лишь стенаю, одинокий,

как птенец, покинутый в гнезде,

как воробышек на крыше.

Боже мой! Тебя лишь я ищу!

Моя душа в уединении взывает лишь к Тебе!

Сердце моё жаждет Тебя, Господи, Тебя одного,

как жаждет выжженная земля,

как жаждет земля без воды.

Утром, наконец, пошёл долгожданный дождь. Холодный воздух принёс больному облегчение. Он смог даже немного поспать. Он проснулся окрепшим и оживлённым.

- Я хочу исповедаться тебе, брат, - сказал он Луке, слегка подымаясь на локтях в постели.

И в очередной раз начал винить себя за ошибки, совершённые в годы бурной молодости, за чрезмерно гордые мечтания, за свою необузданную жажду мученичества, которой воспротивился Сам Господь.

... Я провозглашал слова, которые обрушивались на души, подобно ударам молота, - говорил он. - И это не может стать утешением в тех тяжких страданиях, которые я испытываю ныне. Я вскипал гневом, направляя его против грешников, в то время как мне надлежало бить самого себя в грудь. Я мог бы принести гораздо больше пользы Царству Божьему, если бы меньше осуждал и чаще руководствовался любовью.

- Господь наш тоже свил из верёвок бич, а слова Его с небывалой силой обрушивались на души, погрязшие в грехе, - сказал Лука Беллуди, чтобы утешить Антония.

- Он был безукоризненно чист, брат Лука, а я? Я - грешник, который в чужом глазу видит сучок, в своём же и бревна не замечает, - вздохнул Антоний. - Ныне, стоя у врат вечности, я понимаю, что не строгость судьи покорит этот мир, но лишь милосердие любящего сердца... Боже, смилуйся надо мной, грешным, ибо я вершил неправедные дела.

- О, брат мой, - воскликнул растроганный Лука. - Ты ужасно несправедлив к себе! Отец, наказывающий своё дитя, делает это из любви. Ты сам говорил мне, что отец одной рукой держит сына, другой же бьёт его. Держит, чтобы он не упал, а бьёт, чтобы его не охватила гордыня.

- Ах, можешь мне поверить, брат мой, - тяжело вздохнул больной, - нередко я бил обеими руками. В последний час нас может утешить капля доброты, о которой мы вспоминаем, а не строгость. Воистину, что же доброго осталось бы после меня, если бы Господь судил меня без всякого снисхождения... Нет, нет, брат мой! Я не совершил за свою жизнь ничего хорошего.

- Ты предстанешь перед лицом Господа не с пустыми руками. Жатва твоя огромна и богата, - уверял его брат Лука.

- А как же Эццелино? - воскликнул Антоний. - Он склонился под ударами моих слов, но лишь на мгновение. Когда прошло первое впечатление, его вновь обуяла гордыня, и он стал ещё хуже, чем прежде. Может быть, если бы моя любовь была сильнее, я смог бы вернуть его на путь истинный.

- Среди апостолов был тот, кого не смогла обратить на путь истинный даже безграничная любовь Господа.

- В него вселился дьявол. Поверь мне, друг мой, мы не вправе осуждать наших заблудших братьев, проклятию подлежит лишь тот, кто подталкивает их ко злу, - Люцифер, держащий их сердца в своей власти. Ах, сколько раз я забывал об этом! Мне остаётся только надеяться на милосердие Божие.

- Это сатана пытается отнять у тебя смелость, - сказал в ответ на это Лука. - За столько лет он ничего не смог добиться от тебя. Сейчас же он хочет затмить твой разум, чтобы закрыть от тебя солнце Вечной любви.

- Ну что ты, - улыбнулся Антоний. - Это и сейчас не удастся ему. Несмотря на все мои грехи, я с упованием иду к Богу.

Глубоко взволнованный, произнёс Лука Беллуди слова отпущения грехов. Когда святой принял Причастие, в душе его исчезла последняя тень сомнения. Антоний освободился от всех тревог и не думал больше о своих ошибках. Каждый удар его сердца, казалось, издавал радостный звон единственного слова: любовь, любовь.

Он собрался с силами и, опираясь на руки братьев, отправился в монастырь Святой Клары.

- Возрадуйся вместе со мной, сестра, - обратился он к Елене Энцельмини. - Бог уже идёт, чтобы забрать меня.

- Ты покидаешь нас, - с грустью прошептала монахиня.

- Любовь Господа да пребудет с тобой вечно, а Рождество мы с тобой встретим уже на небесах.

- Ты ничего не боишься?

- Я покидаю этот мир без тени страха, - ласковая улыбка озарила лицо святого. - Знаешь, сестра, когда я был ещё совсем маленьким, то часто приходил к отцу со своей дощечкой, чтобы показать ему, что я написал. Часто она пестрела ошибками, поскольку я далеко не всегда хорошо учился. Но отец никогда не наказывал меня. Он лишь указывал на ошибки. Потом он стирал всё, что было написано, и говорил: «Пиши заново!». Господь Бог не менее милостив к моей душе, чем мой земной отец к моему телу. Он стёр всё с моей доски, дал мне в руки мел и Сам ведёт мою руку, чтобы я снова не наделал ошибок. И ныне я вместе с Ним пишу одно-единственное слово.

- Что же это за слово, отче?

- Любовь, любовь, любовь. Всё остальное будет стёрто, - произнёс Антоний с сияющим лицом. - С этим единственным словом на моей доске я смело предстану на небесном экзамене.

Когда Антоний возвратился в свою келью, он был настолько изнурён, что думал, что умрёт в тот же день.

- Может быть, ты хочешь принять таинство елеопомазания, отче? - спросил Лука Беллуди.

- Бог уже умастил моё сердце радостью, - ответил больной, - но сделай это, как велит нам наша Святая Церковь.

Брат Лука умастил cвятого священным елеем: глаза, видевшие бесчисленные людские страдания, уши, слушавшие исповеди стольких каявшихся грешников, уста, провозглашавшие Благую Весть, руки, совершавшие чудеса милосердия, ноги, прошедшие по сотням дорог в поисках Царствия Господня.

Прошло ещё несколько дней, на протяжении которых страдания больного чередовались с кратковременным облегчением. Наступила среда, 11 июня.

- Кажется, сегодня праздник святого Варнавы, - сказал утром Антоний. - Он был верным спутником апостола Павла и поддерживал его своим могучим плечом, когда тот, измученный и больной, шёл по горным тропам Тавриды. Хорошо бы было, если бы смерть наступила сегодня. Святой Варнава наверняка протянул бы и мне руку помощи в этом путешествии на высочайшую из вершин.

Но этот день прошёл, за ним прошёл и еще один.

В пятницу 13 июня больной почувствовал приближение смерти. Когда звон утренних колоколов возвестил наступление нового дня, Антоний воскликнул, обращаясь к своим братьям:

- Слушайте! Слушайте! Колокольный звон возвещает прибытие величайшего из царей. Господь призывает меня в Своё небесное воинство. Приветствуйте же Его, братья мои! Приветствуйте Его гимном радости.

Около полудня, когда зазвонили колокола, святой восславил в последний раз Царицу Небесную.

- Спойте для меня ещё раз гимн, написанный в честь Матери Божией, - попросил он братьев.

И слабым, едва слышным голосом он сам начал петь: «Славься, Царица...»

Монахи пели вместе с ним этот гимн, который был особенно дорог Антонию, ведь ему научила его мать, когда он был ещё ребёнком.

Умирающий начал терять сознание. Он прикрыл глаза, но потом вновь открыл их.

- Учитель Фома, - прошептал он, улыбаясь.

- Он думает о своём старом учителе, - объяснил братьям Лука Беллуди.
***

В это же время в Верчелли аббат августинцев поднял глаза от толстого фолианта, который он читал.

В тусклом свете, который просачивался сквозь тяжёлые оконные занавеси, он увидел монаха в серой рясе, который низко склонился перед ним и тихо произнёс:

- Отче! Я оставил моего осла в Падуе и теперь направляюсь на родину.

- Антоний! - хрипло воскликнул Фома Галлон. - Откуда ты? Ты хочешь ехать в Португалию? Но почему ты так странно смотришь на меня? Из-за моего голоса? Я действительно очень плохо себя чувствую. Меня очень беспокоит моя застарелая болезнь горла. Каждое произнесённое слово причиняет мне мучительную боль.

После этих слов брат меньший приблизился к нему и, дотронувшись рукой до его горла, низко поклонился и исчез, хотя двери даже не дрогнули.

- Может, это был сон? - спросил сам себя аббат, протирая глаза. Он дотронулся до маленького колокольчика, стоявшего рядом с ним. Вошёл послушник. - Ты случайно не видел входившего сюда монаха в рясе францисканцев?

- Нет, отец! Но я рад, что твоя болезнь наконец отступила. Твой голос стал вновь таким же звонким, как во времена молодости.

- Интересно, интересно, - пробормотал аббат. - Я совсем не ощущаю боли. Что бы это могло значить?

Аббат отпустил послушника и погрузился в размышления. Внезапно он вспомнил, что Антоний обещал сообщить ему, когда придёт его последний час. Ему стал ясен смысл слов, произнесённых Антонием. Осёл, о котором говорил монах, это его тело, а родина, на которую он направлялся, это вовсе не Португалия, это - небо.

Учитель Фома сложил руки и начал молиться.
***

Медленно сыпался песок в песочных часах. Братья читали покаянные псалмы. Зажгли свечу.

- Это время, когда Господь умер на Голгофе, - сказал Антоний. - Помолимся, братья, крест - наша единственная надежда.

Вдруг он слегка приподнялся, поддерживаемый Лукой. Глаза его были широко раскрыты и взор прояснился, как будто Святой видел дивное явление. Он поднял руку и протянул её вперед.

- Что ты видишь? - спросил Лука.

- Что ты видишь, брат? - повторили вслед за ним монахи.

Антоний молчал. Ему явился Господь в сиянии, как на горе Фавор. Таким же видел его святой Франциск на горе Верна.

- Что ты видишь? - повторил ещё раз Беллуди.

- Я вижу Господа моего, - прошептал Антоний, не отводя глаз.

Видение длилось ещё какое-то время. Наконец руки святого опустились, и брат Лука помог ему лечь. Антоний издал последний вздох, и сердце его перестало биться.

Бог принял душу Своего слуги.
***

После полуденной сиесты улицы Падуи вновь оживились.

Зазвонили колокола церкви Пресвятой Богородицы. Им вторил звон колоколов кафедрального собора. И вскоре ото всех городских храмов раздались чёткие, звенящие, как медь, звуки.

- Что случилось? Что случилось? - спрашивали друг у друга испуганные жители Падуи.

- Пожар! - закричал кто-то.

- Эццелино да Романо у ворот города! - неслось отовсюду.

Люди выбегали из домов на улицу. Тревога охватила все сердца.

На городской площади появилась группа детей.

- Святой умер! Святой умер! - восклицали они.

Люди окружили их и пытались выяснить, откуда им это известно, но дети повторяли лишь одно и то же:

- Святой умер! Святой умер!

Обитатели предместья Каподипонти бросились в Арчелло, за ними последовали жители Падуи.

Бесчисленная, постоянно увеличивавшаяся толпа окружила крохотный монастырь Братьев Меньших. Все эти люди пришли сюда, движимые одним желанием, - ещё раз увидеть своего отца.

Монахи встали на страже покоя усопшего, но не смогли устоять перед наплывом людей. Толпа ринулась в убогую келью.

Те, кто уже не мог войти туда через дверь, пытались влезть через окна. Свечи, стоявшие у изголовья святого, были опрокинуты и растоптаны. Даже телу слуги Божьего грозила опасность в этой толчее. Женщины пытались оторвать кусочки от его рясы. Плач и причитания наполняли комнату.

Но брату Луке всё же удалось наконец перекричать возбуждённую толпу.

- Братья и сёстры! Наш отец Антоний уже в раю. Если вы жаждете увидеть его, поднимите глаза к небу. Преклоните колени и молитесь!

Дрожь пробежала по толпе, все упали на колени, и со всех сторон неслось:

- Святой Антоний, молись о нас!

Францисканцы хотели, чтобы тело усопшего было похоронено у них в часовне, но они вынуждены были уступить настоятельным просьбам жителей Падуи и воле епископа.

Несколько дней спустя пышная процессия сопровождала бренные останки слуги Божьего из Арчелло в храм Пресвятой Богородицы, где они были помещены в мраморной усыпальнице, украшенной четырьмя резными колоннами. Пурпурные розы и белые лилии были рассыпаны на гробнице святого.

Сюда приходили больные и, дотронувшись до катафалка, вновь обретали здоровье. Среди рыданий в толпе раздавались восклицания:

- Святой Антоний, моли Бога о нас!

В следующем году в праздник Троицы Папа Григорий IX в подтверждение веры народа канонизировал слугу Божьего.

В 1263 году драгоценные мощи были перенесены в великолепный собор, который жители Падуи построили в честь своего святого. При этом оказалось, что язык великого проповедника остался в целости и сохранности.

Бонавентура, генеральный настоятель францисканцев, воодушевленный этим чудом, воскликнул:

- О благословенный язык святого, который всегда восхвалял Господа и учил других славить Его, твоя нетленность ещё раз доказала, насколько труд святого был угоден Богу.

16 января 1946 года, в праздник францисканских первомучеников, Папа Пий XII провозгласил Антония Учителем Церкви.

В базилике Святого Антония в Падуе нетленный язык святого хранится в реликварии и словно взывает к благочестивым паломникам:

- Восхваляйте и славьте Господа!

Примечания
1 Древний город Лиссабон, основанный еще в доримскую, лузитанскую эпоху и называвшийся Olisipo, а римлянами названный Felicitas Julia, столицей Португалии стал только в 1256 г.

2 Св. Викентий Сарагосский (Викентий Августопольский) - один из наиболее почитаемых испанских мучеников, жил в III-IV вв., принял мученическую смерть во время гонений на христиан при императоре Диоклетиане.

3 Антоний, согласно легенде «Benignitas» (ок. 1276-1278), «родился в благородной семье, от отца Мартина, сына Альфонса, рыцаря, и матери по имени Мария, тоже не низкого происхождения». Более поздние писатели, не ограничиваясь рыцарским происхождением Антония, возвели его род к прославленному роду французских крестоносцев - де Буйон. В настоящее время биографами св. Антония эти легендарные сведения подвергаются сомнению.

4 Муэдзин - служитель мечети, с минарета призывающий мусульман к молитве.

5 Альфонс VIII (1158-1214) - король Кастилии. Активно участвовал в Реконкисте. Потерпел поражение в битве при Аларкосе в 1195 г. Участвовал в сражении при Лас-Навас-де-Толос, где в 1212 г. объединившиеся христианские войска Кастилии, Леона, Арагона, Наварры и Португалии одержали победу над армией халифа Мухаммеда ан-Насира.

6 Сид Кампеадор - герой кастильского героического эпоса XII в. «Песнь о моем Сиде». Исторический прототип Сида - Родриго (Руй) Диас де Вивар (1043-1099) - выдающийся военный вождь, герой, сподвижник кастильского короля Санчо II (1065-1072).

7 Дигений Акрит - герой византийского эпоса.

8 Святой Лаврентий - христианский мученик III в., архидиакон Римской Церкви.

9 Тахо (Тежу) - река в Португалии и Испании, самая длинная река на Пиренейском полуострове (1010 км).

10 Орден регулярных каноников св. Августина восходит корнями к IV в. Руководствуется уставом св. Августина. Реорганизован в XI в.

11 Гуго Сен-Викторский (ок. 1096-1141) - монах-августинец, богослов и экзегет, самый известный представитель школы аббатства Сен-Виктор в Париже.

12 «Ave Maria».

13 Пётр Ломбардский (ок. 1100-1160) - философ и богослов, епископ. Преподавал в Париже.

14 Альбигойцы (от названия французского города Альби) - средневековая ересь (XII-XIV вв.). Главным заблуждением альбигойцев было противопоставление духа материи и отрицание ценности всего материального. Иисус Христос, по их мнению, был чистым духом, принявшим только видимость плоти.

15 Вальд¶нсы - гетеродоксальное движение, появившееся в Южной Франции и Италии в конце XII в. Вальденсы призывали Церковь к апостольской бедности и вели жизнь бродячих проповедников. В 1179 г. Папа Александр III запретил вальденсам проповедовать без разрешения епископов, но они не подчинились решению Папы, за что в 1184 г. были осуждены Веронским собором.

16 Иннокентий III - Папа Римский (годы понтификата - 11981216). Содействовал развитию орденов францисканцев и доминиканцев. Прилагал все усилия для освобождения Святой Земли. Вел систематическую борьбу с гетеродоксальными движениями, наиболее значительным из которых были альбигойцы. В 1199 г. он издал декрет «Vergentis in senium», в котором приравнял ересь к государственной измене. Когда конфликт с альбигойцами из религиозной области перешел в политическую (после убийства ими в 1208 г. папского легата Петра де Кастельно), Иннокентий III решился на вооруженную борьбу с ними и придал военным действиям статус крестового похода.

17 Гимн «Тебя, Бога, хвалим».

18 Коимбра в конце XII в. была столицей Португалии. Монастырь Святого Креста в Коимбре был основан учеником св. Бернарда Клервоского, св. Теотонием, героическая жизнь которого восхищала св. Антония. Монастырь был построен в 11311185 гг. Эта обитель прославила Коимбру своими учеными еще задолго до того, как в этом городе в 1534 г. был открыт знаменитый университет.

19 Альфонсо I Капетинг (1109-1185) - первый король Португалии (с 1139 г.). Успешно воевал с арабами, в 1147 г. освободил Лиссабон.

20 Санчо I (1154-1211) - король Португалии (с 1185 г.), сын Альфонсо I.

21 Альфонсо II Толстый (1185-1223) - король Португалии. Сын короля Санчо I.

22 Антоний Великий (ок. 251-356) - святой, основатель отшельнического монашества.

23 Галисия - область на северо-западе Испании.

24 Андалусия - область на юге Испании.

25 Капитул - коллегиальный орган управления в монашеских орденах, являющийся собранием настоятелей и выборных делегатов с целью избрания новых настоятелей или решения дел всего монашеского ордена (генеральный капитул), его провинции (провинциальный капитул) или монашеской обители (монастырский капитул). Генеральный Капитул Ордена францисканцев, в задачи которого входили выборы генерального настоятеля (главы ордена) и правления, сохранение духовного наследия ордена и т.д., по традиции ежегодно созывался в день Пятидесятницы в Ассизи.

26 Умбрия - область в Центральной Италии.

27 Франциска называют Серафическим патриархом, потому что его любовь к Богу можно сравнить с любовью Серафимов - самых близких к Богу небесных созданий.

28 Илия Кортонский (Ѕ 1253 г.) - один из первых учеников и сподвижников Франциска Ассизского.

29 Провинция - структурная единица в ордене, объединение ряда монастырей на определенной территории.

30 Провинциал - настоятель провинции ордена, избираемый, как правило, на провинциальном капитуле.

31 Романья - область в Центральной Италии.

32 Монте-Паоло - монастырь, расположенный в 15 км от города Форли.

33 Согласно древнейшему житию св. Антония («Assidua», ок. 1234 г.), в Пасху 1222 г. Антоний присутствовал на рукоположении священников из орденов доминиканцев и францисканцев, состоявшемся в Форли. По этому случаю собравшимся было предложено прочитать проповедь, так как приглашенный проповедник по каким-то причинам не приехал. Но доминиканцы отказались от приглашения, сославшись на то, что они не подготовили текст проповеди. И тогда настоятель францисканцев обратился к Антонию. Когда Антоний начал свою проповедь, всем присутствующим стало ясно, что на горизонте взошло новое францисканское светило. Глубина его знания Священного Писания, а также тонкость аллегорического толкования священных текстов ошеломили всех, кто слушал проповедь. Так для Антония кончилось время безвестности, и его слава как ученого и проповедника начала расти с каждым днем («Assidua», III).

34 «Gloria Patri» - молитва «Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу».

35 Официальное название Ордена Францисканцев: Ordo Fratrum Minorum (лат.) - Орден Меньших Братьев.

36 Бревиарий - книга, содержащая тексты суточного круга богослужений (канонических часов).

37 Фома Галлон (Ѕ 1246 г.) - монах-августинец из аббатства Сен-Виктор, в 1219 г. приехал в Верчелли, где с ним и познакомился Антоний.

38 Сен-Виктор - августинское аббатство в Париже, при котором в XII в. была создана богословская школа, славившаяся выдающимися учеными.

39 Ср. Рим 1, 20.

40 Ин 5, 35.

41 Имя святого Антония открывает длинный ряд францисканских ученых. Св. Антоний был преподавателем во францисканских школах, предназначавшихся для обучения молодых монахов. Первой школой, где он начал преподавать, была школа в Болонье - городе, прославившемся своими факультетами свободных искусств и права.

42 В начале XIII в. в Болонском университете обучалось около 10 тыс. студентов.

43 КатЈры (от греч. лjхбтпч - чистый) - ересь, распространенная в Западной Европе в XII-XIV вв., прежде всего в Южной Франции, где их называли альбигойцами, а также в Северной Италии. Катары считали видимый мир созданием злого демиурга, отождествляемого с ветхозаветным Богом. В их понимании человеческая душа была подобна частичке света, находящейся в плену у тьмы - телесной материи, а целью жизни являлось освобождение души от тела, но не путем убийства, которое, согласно учению катаров, приводит лишь к перерождению в новое тело, а путем аскезы.

44 В 1224 г. Антоний был направлен во Францию, где читал лекции во францисканской школе в Монпелье (город в Лангедоке, исторической области на юге Франции). В 1289 г. в Монпелье был открыт университет.

45 Симон де Монфор, граф Лейчестерский, возглавлял войско крестоносцев в войне с альбигойцами. Отличался храбростью и жестокостью. Погиб в 1217 г. в битве под Тулузой.

46 Раймонд VI - граф Тулузы. В войне с альбигойцами, начавшейся в 1209 г., выступил на стороне альбигойцев, поддерживаемый королем Арагона Педро II.

47 Педро II Католик - король Арагона (с 1196 г.). Погиб в 1213 г. в сражении у замка Мюре.

48 Раймонд VII (1197-1249) - граф Тулузы, сын Раймонда VI.

49 О том, что Антоний был гвардианом в Ле-Пюи (древний римский город Анизий - Anisium), сообщается лишь в «Liber miraculorum» Арнольда Серрано (XXV) и в «De conformitate» Бартоломея Пизанского (III, 1), т.е. в источниках, датируемых концом XIV в.

50 Ср. Мк 6, 31.

51 Ср. Быт 41, 52.

52 Ср. Тов 4, 5.

53 Верна - гора в Италии, в пределах города Кьюзи (в обл. Казентино), на которой св. Франциску Ассизскому явился распятый Христос в облике Серафима. Как пишет св. Бонавентура, Франциск почувствовал острую боль: на его руках, ногах и в боку появились раны - следы Страстей Господних.

54 Порциункола (итал. porziuncola, дословно «частичка») - часовня Ангельской Божией Матери в окрестностях Ассизи, отстроенная святым Франциском, колыбель Ордена францисканцев.

55 Ср. Еф 6, 16.

56 Григорий IX, Уголино - Папа Римский. В ходе своего понтификата (1227-1241) все силы положил на то, чтобы утвердить принцип главенства Церкви в мире, но при этом встретил мощное противодействие со стороны императора Фридриха II. Григорий IX активно поддерживал новые монашеские ордена, а также уделял большое внимание развитию науки: учредил университет в Тулузе (1233), открыл центр аристотелевских исследований в Парижском университете.

57 Ср. 1 Кор 13, 1-2.4.

58 Фридрих II Штауфен - император Священной Римской империи (1212-1250).

59 Интердикт - одно из церковных наказаний, не являющееся отлучением от Церкви, представляющее собой лишение некоторых благ, предоставляемых Церковью.

60 Гвельфы и гибеллины - две враждовавшие партии средневековой Италии (как правило, гвельфы были сторонниками Папы Римского, а гибеллины - приверженцами императора Священной Римской империи). Наибольший размах столкновения гвельфов и гибеллинов приняли в 1-й половине XIII в., в период конфликта Римских пап и императора Фридриха II. Вся Италия оказалась расколотой на партии, чья вражда подпитывалась противоречиями между городами или между отдельными семейными кланами. Победа одной партии над другой сопровождались кровавыми репрессиями, изгнаниями и конфискациями.

61 Эццелино да Романо - граф Эццелино III, захвативший власть в Вероне. Его поддерживал император Фридрих II в борьбе против гвельфов. В «Божественной Комедии» Данте поместил Эццелино за его злодеяния в седьмой круг ада, в кипящую кровью реку (Ад XII, 106).

62 В Падуе св. Антоний прожил последние годы жизни. Впервые он приехал в этот город в конце 1227 г. и провел там всю зиму. Тогда им были написаны «Sermones Dominicales» («Воскресные проповеди»), которые он представил братьям на генеральном капитуле, проходившем в Ассизи в мае 1230 г. Публикация проповедей святого Антония стала настоящим событием в Ордене. На этом же капитуле Антоний отказался от должности провинциала. Поселившись в Падуе, он написал там второй сборник своих проповедей - «Sermones Festivi» («Проповеди на праздники»).

63 Иоанн Паренти был генеральным настоятелем Ордена францисканцев с 1227 г. по 1232 г.

64 Св. Франциск Ассизский впервые в истории христианства устроил рождественскую мистерию.

65 Ср. Ис 49, 15.

66 Ср. 2 Кор 11, 26-28.

67 Ср. 2 Кор 12, 7-9.
Содержание
Сердце среди бурь 5

Крест и полумесяц 23

Наследие мучеников 33

В шатре неверных 47

Свет в светильнике 59

Ученик и учитель 72

Чудеса в Римини 83

Святой и разбойники 101

О разбойнике и забытом «Аллилуйя» 115

Радуга над Тулузой 129

Провозвестник покаяния 144

Проделки дьявола 163

На выжженной земле 179

Всё время в пути 195

В логове льва 210

Защитник бедности 219

Ястребы и голубица 227

Чудо в Муссоне 242

Келья на ореховом дереве 252

Бог есть любовь 260