Михаил Леонович Гаспаров Записи и и выписки
Скачать 5,87 Mb.
|
- Навигация по данной странице:
- Ад, Адам
- Анапест
- Антипугало
- Аристократизм
- Благодарность
- Бострог
- Бейлис
- Большевики
- Варяги
- Время
- «Важно
- Вечный
КРИТИКА КАК САМОЦЕЛЬ (для дискуссии о литературных репутациях в журнале «НЛО») Говорят, что царю Птолемею показалось трудным многотомное сочинение Евклида, и он спросил, нет ли более простого учебника. Евклид ответил: «В геометрии нет царских путей». Но в филологии царский путь есть, и называется он: критика. Критика не в расширительном смысле «всякое литературоведение», а в узком: та [109] отрасль, которая занимается не выяснением, «что», «как» и «откуда», а оценкой «хорошо» или «плохо». То есть устанавливает литературные репутации. Это не наука о литературе, а литература о литературе. Б. И. Ярхо писал: «Можно и цветы расклассифицировать на красивые и некрасивые, но что это даст для ботаники?» Для ботаники, конечно, ничего, а для стихов и прозы о цветах — многое. Это форма самоутверждения и самовыражения: статьи Белинского о Пушкине и Баратынском очень мало говорят нам о Пушкине и Баратынском, но очень много — о Белинском и его последователях. Так и здесь, вероятно, разговор о литературных репутациях должен быть средством не столько к познанию, сколько к самопознанию. Однажды мне случилось сказать: «Не потому Лермонтов нам нравится, что он велик, а наоборот, мы его называем великим потому, что он нам нравится». Мне казалось, что это банальность, но В. В. Кожинова это почему-то очень возмутило. Мне и до сих пор кажется, что наше «нравится — не нравится» — недостаточное основание, чтобы объявить писателя великим или невеликим. Я бы предпочел считать, что тот писатель хорош, который мне не нравится, который выходит за рамки моего вкуса: ведь я не имею права считать мой вкус хорошим только потому, что он мой. Еще лучше было бы вместо своей эгоцентрической точки зрения реконструировать чужую, заведомо достойную уважения: а что сказал бы о таком-то современном поэте Мандельштам? Пушкин? Овидий? Такие гипотетические суждения, наверное, были бы интереснее; но обычно об этом не задумываются, вероятно, предчувствуя: ничего хорошего они бы не сказали. Вопрос «хорошо» или «плохо» всегда предполагает сравнение: «лучше» или «хуже» кого-то или чего-то другого. Когда такие сравнения делаются в пределах одной культуры, они бывают изящны: кто лучше, Эсхил или Еврипид, Корнель или Расин, Евтушенко или Вознесенский? Думаю, однако, что гораздо интереснее были бы сравнения между разными культурами, хотя их обычно избегают из-за трудности: кто талантливей, Дельвиг, Шершеневич или Юрий Кузнецов? А интереснее такие сравнения вот почему. Нам ведь только кажется, будто мы читаем наших современников на фоне классиков, — на самом деле мы читаем классиков на фоне современников, и каждый из нас в своей жизни раньше знакомится с Михалковым, чем с Пушкиным, и с Пушкиным, чем с Гомером. Отдавать себе отчет в том, где здесь прямая перспектива и где обратная, было бы очень полезно. И это относится ко всем векам: когда римляне осваивали греческую культуру, они заставляли себя читать Каллимаха, а уважать Гомера. Это очень мешает строить систему вкуса: в лучшем случае получается сознательное лицемерие, а в худшем бессознательное. Сейчас сопоставительное чтение одного текста на фоне другого полюбили постструктуралисты и деструктивисты. Но они не ставят целью выяснение генезиса собственного вкуса: они вместо этого создают художественные произведения и выдают их за научные. Где-то у Борхеса предлагается вообразить (кажется), что «Дао дэ-цзин» и «1001 ночь» написаны одним человеком, и реконструировать душевный облик этого человека. А у Ст. Лема предлагается литературная игра «Сделай сам»: можно поженить Гамлета с Наташей Ростовой и посмотреть, что из этого выйдет. Постструктуралисты занимаются почти тем же самым — только они реконструируют облик не одновременного писателя, а одновременного читателя таких про изведений, т. е. наш собственный (по большей части — малопривлекательный). Ничего нового здесь нет. Классики потому и считаются классиками, что каждое поколение смотрится в них, как в зеркало; а кто больше озабочен своей наружностью, смотрится сразу в два зеркала, это только естественно. Хуже то, что они уверя[110]ют нас, будто это их отражение и есть самое главное в зеркале классической литературы. Постструктурализм и деструктивизм — нарциссическая филология. Да, они справедливо напоминают, что филология нам дает не описание произведения, а описание взаимодействия произведения с исследователем. (Это взаимодействие любят называть «диалог»; об этой сомнительной метафоре — чуть дальше.) И они справедливо ссылаются на физику, которая признает, что прибор дает нам показания не об объекте, а о своем соприкосновении с объектом. Но что делает физик? Он старается выяснить специфику возмущающего влияния прибора (в какую дурную бесконечность уводит это выяснение — вопрос отдельный), чтобы потом вычесть ее из операций и по возможности сосредоточиться на объекте. А что делает филолог донаучной или посленаучной эпохи? Он сосредоточивается именно на взаимодействии между собой и произведением — на том взаимоотношении, которое честно формулируется словами «нравится — не нравится», а прикровенно — словами «хорошо — плохо». То есть на игре собственных эстетических переживаний. Право, если бы физику термометр начал изъяснять переживание им собственной ртути, то физик такой термометр выбросил бы. Когда мы говорим «хорошо — плохо», этим мы проясняем себе (и другим) структуру нашего вкуса. Это очень важный предмет, и самопознание очень благородное занятие. Но не нужно выдавать его за познание предмета, с которым мы имеем дело. Критик справедливо напоминает ученому, что не все можно взять разумом, а иное только интуицией. Но он забывает напомнить, что и наоборот, не все можно взять интуицией: она действует только в пределах собственной культуры. Попро буем перенести методы французских постструктуралистов с Бодлера и Расина хотя бы на Горация (не говорю: на Ли Бо), и сразу явится или бессилие, или фантасмагория. Они исходят из предпосылки: раз я читаю это стихотворение, значит, оно написано для меня. А на самом деле для меня ничего не написано, кроме стишков из сегодняшней газеты. Чтобы понять Горация, нужно выучить его поэтический язык. А поэтический язык, как и английский или китайский, выучивается не по интуиции, а по учебникам (к сожалению, для него не написанным). Если стихи классиков писаны не для нас, то что означает обычное наше ощущение: «я понимаю это стихотворение»? То же самое, как когда мы говорим: «я знаю этого человека». Этот человек заведомо создан не для меня, и я заведомо не притязаю читать у него в душе, я только представляю себе, каких неожиданностей от него можно ждать, а каких можно не ждать: набросится ли он в следующий миг на меня с кулаками и пойдет ли он на следующий день на меня с доносом. Вот так и филологическое понимание есть лишь самозащита от нападения на нас непонятного нам мира в лице такого-то стихотворения. Только в этом смысле я согласен с тем, что искусство есть насилие, и понимаю постмодернистских критиков, которые с этим насилием борются. Но мне хотелось бы бороться не встречным насилием. Для меня в этом мире не создано и не приспособлено ничего: мне кажется, что каждый наш шаг по земле убеждает нас в этом. Кто считает иначе, тот, видимо, или слишком уютно живет (замечает те книги, какие хочет, и не замечает тех, каких не хочет), или, наоборот, так уж замучен неудобствами этого мира, что выстраивает в уме воображаемый и считает его единственным или хотя бы настоящим. Так что вместо «нарциссическая филология» можно сказать «солипсическая филология». А я привык думать, что филология — это служба общения. [111] Общение это очень трудное. Неоправданно оптимистической кажется мне модная метафора, будто между читателем и произведением (и вообще между всем на свете) происходит диалог. Даже когда разговаривают живые люди, мы сплошь и рядом слышим не диалог, а два нашинкованных монолога. Каждый из собеседников по ходу диалога конструирует удобный ему образ собеседника. С таким же успехом он мог бы разговаривать с камнем и воображать ответы камня на свои вопросы. С камнями сейчас мало кто разговаривает — по крайней мере, публично, — но с Бодлером или Расином всякий неленивый разговаривает именно как с камнем и получает от него именно те ответы, которые ему хочется услышать. Что такое диалог? Допрос. Как ведет себя собеседник? Признается во всем, чего домогается допрашивающий. А тот принимает это всерьез и думает, будто кого-то (что-то) познал. Когда мы читаем старые «Разговоры в царстве мертвых» — Цезарь со Святославом, Гораций с Кантемиром, — мы улыбаемся. Но когда мы сами себе придумываем разговор с Пушкиным или Горацием, то относимся к этому (увы) серьезно. Мы не хотим признаться себе, что душевный мир Пушкина для нас такой же чужой, как древнего ассирийца или собаки Каштанки. Вопросы, которые для нас главные, для него не существовали, и наоборот. Мы не только не можем забыть всего, что Пушкин не читал, а мы читали, — мы еще и не хотим этого: потому что чувствуем, что из этих-то книг и слагается то драгоценное, что нам кажется собственной на шей личностью. Оттого мы и предпочитаем смотреть на дальние тексты сквозь ближние тексты, будь то Хайдеггер или Лимонов. Максимум достижимого — это учиться языку собеседника; а он такой же трудный, как горациевский или китайский. Конечно, это меня просвещает и обогащает — но ровно столько же, сколько обогащает изучение китайского языка. (Можно ли говорить о диалоге с учебником китайского языка?) Как разговариваем мы с живыми людьми? В любом так называемом диалоге поток мыслей моего собеседника начался до меня, я обязан поймать их на лету, угадать самоподразумевающееся для него, поддержать, не понимая, и обогатиться ненужным, а его отпустить довольным. Что ж, согласовывать наши языки хотя бы на материале литературных репутаций — это совсем не так плохо. Это все равно что составить многостолбцовый словарь: что значит «хорошо», «плохо» и все оттенки между этими краями для такого-то, и такого-то, и такого-то критика. Все равно наука всегда начинается с интуиции: с выделения того, что нам интуитивно кажется заслуживающим изучения. В нашем случае — хороших и плохих литературных произведений. А потом уже происходит поверка разумом: почему именно такие-то тексты вызвали именно такие-то интуитивные ощущения. Но этим обычно занимается уже не критика. [112] III. От А до Я Дайте волю человеку, Я пойду в библиотеку: Я в науку ухожу, Мысли удочкой ужу. Т. Бек Модное изобилие цитат — чрезвычайно раздражительное явление, ибо цитаты — векселя, по которым цитатчик не всегда может платить. В. Набоков, в рецензии …Пиши мне: мне всегда очень нужен кто-нибудь, кто бы меня понимал, хотя бы неправильно. И. Оказов. «Неотправленное письмо». От графа Сен-Жермена к Агасферу А «Чарушин писал просто, как будто врачу говорил «а»». (Дневник Е. Шварца). Аббревиатура Дочь организует группу Психологической Реабилитации Детей Трудного Поведения, сокращенно «предтруп». Ад, Адам Христос сходит в ад, но Адам не хочет выходить, он хочет отстрадать свое сам. Христос говорит: не впадай в гордыню, и тот смиряется (Апокриф). Аскетизм «Фиваидские киновии были школой смирения личности, как огромная коммунальная квартира», — сказала Т. М. Альтернативная поэзия — это И. Долгоруков, возникший параллельно с Карамзиным; его стиль — прообраз Шумахера и, если угодно, Саши Черного. В лирике его бытовой реализм не удержался, зато оплодотворил поэму, вплоть до «Онегина». Анаколуф «Приказываю дать Каткову первое предостережение за эту статью и вообще за все последнее направление, чтобы угомонить его безумие и что всему есть мера». Резолюция Александра III (Феоктистов, 253). Надпись в гостинице: «Не разрешается пребывание в комнате без разрешения коменданта в свое отсутствие посторонних лиц, а также давать посторон[113]ним лицам ключи от комнаты». Маяковский: «Москва не как русскому мне дорога, а как боевое знамя». Анапест Стихотворение Анненского «День был ранний и молочнопарный…» написано 5-ст. хореем, но должно было называться «Анапесты» — РГАЛИ, 6. 1. 21, 105. Апо «Мне писала как-то киевская неизвестная поэтесса: все бы ничего, да вот не могу довести себя до апогея…» (Гиппиус — Ходасевичу, 1.10.1926). Анти «Это не религиозные стихи, а антиантирелигиозные: это разница», — сказал (кажется) О. Р. — В. Парнах печатал антитеррорные стихи Агриппы д'Обинье как антифашистские (Агриппу у нас знали по Г. Манну), а «Еврейских поэтов — жертв инквизиции» — как антирелигиозные. Одновременно в 1934 г. «Песни I французской революции» вышли едва ли не ради десяти страничек «Ямбов» А Шенье в переводе Зенкевича (в приложении): эзопов язык переводчиков. Антипугало Вот уже второй человек и по другому поводу говорит мне: «Если бы не вы, я бы бросил эту (такую-то) затею». Агностицизм Г. Шенгели в воспоминаниях о Дорошевиче пишет: Хейфец, у которого тот печатался в Одессе, сказал: «Знаете, какая разница между Дорошевичем и проституткой? он получает за день, а она за ночь». Дорошевич, узнав, спросил: «А знаете, какая разница между Хейфецем и проституткой?» — Не знаем. — «И я не знаю». — Больше Хейфец не острил. Артист Слова Блока — вслед за Ницше — о человеке-артисте будущего нельзя правильно понять, не помня его анкету в 18 лет ваш идеал? — Быть актером императорских театров. — На ночь он мазал губы помадой и лицо борным вазелином (ЛДБ). Аристократизм тяга к нему — как Бальзак похож этим на Игоря Северянина! (Разговор с И. П.) Артикль «Се n'est pas un sot, e'est le sot», — говорил Талейран. Точный русский перевод «тот еще дурак». Заглавие Мопассана «Une vie» переводили «Жизнь» или «Одна жизнь»; точнее всего было бы: «Жизнь как жизнь». Аннотация для библиотечной карточки к книге «Избранное», 1978 (цит. с. 132, 153, 198). «Валентин Сорокин — поэт русской души. Он пишет о горчавой полыни, о том, как хруптят пырей хамовитые козы, когда дует сивер и у работника зальделый бастрик прислонен к дровнику. Он любит: «И заёкают залетки, зазудятся кулаки, закалякают подметки, заискрятся каблуки!» Он просит за себя: «Не сте[114]гайте меня ярлыком шовиниста, — кто мешает нам жить, тот и есть шовинист!..»» Вообще говоря, аннотаторам полагалось такие книги отбраковывать и писать скучные мотивировки их непригодности для районных, городских и областных библиотек. Но я предпочитал писать честную аннотацию, чтобы начальство посмеялось и отбраковало книгу само. Баранки Шестьдесят лет Вяч. Иванову: «Поди, пришел сосед Муратов, поставили самовар, попили чаю с римскими баранками, попели орфические гимны и разошлись» (Ремизов, «Петерб. буерак», 110). Благодарность «Обе книги заслуживают похвалы, обе заслуживают благодарности, и обе — больше благодарности, чем похвалы». Отзыв Хаусмена о двух изданиях Луцилия. Благодарность Как пруссаки ненавидят нас за свое спасение в 1813, так мы — весь Запад (Вяз. ЛП, 299). Близнец С. И. Гиндин сказал: половина «Близнеца в тучах» о дружбе и близнечестве — при переработке отпала потому, что Пастернак стал терять друзей. Обходиться без людей, потом обходиться без книг — как трагично это засыхание человека, который продолжал верить, что поэзия — это губка. Письма его многословны, как у молодого Бакунина с друзьями: чем больше он чувствовал себя равнодушным, тем больше старался быть деликатным. См. ВАТА. Бострог На кафтан или зипун надевали ферязь или терлик, а поверх того охабень или бострог (А. Терещенко, Быт…) Бихевиоризм Бихевиористская проза: поступки без психологии. Ее классики — Хармс, Хемингуэй и Николай Успенский. Бейлис В Киеве была конференция к 80-летию дела Бейлиса, Ю. Ш. написал мне: «Бейлис умер, но дело его живет». Булгарин У Фейхтвангера в каждом романе есть отрицательный персонаж с квакающим голосом, у Тынянова — брызгающий слюной. Я спросил Л. Я. Гинзбург, нет ли сведений, с кого он списывал Булгарина. Она ответила: «Были разговоры о том, что Т. изобразил Оксмана, с которым дружил. Очевидно, подразумевалось соотношение: Грибоедов — Булгарин… Не достоверность, а сплетня 1920-х гг.; впрочем, на Юр. Ник это похоже» (письмо 25. 06.1986). Булгаков Из письма К.: «Я нашла в Булгакове точное описание булгаковедения. В «Роковых яйцах» в «красной полосе» шла борьба за существование. «Побеждали лучшие и сильные. И эти луч[115]шие были ужасны». Поэтому постараюсь больше о Булгакове не писать». Большевики не исправили Россию за 70 лет, а христианство — за 1000 лет. Бы Бродский писал: позднего Мандельштама мог бы перевести поздний Йейтс. Вероятно, и наоборот: как «Улисса» мог бы перевести только А. Белый, никогда никого не переводивший. История упущенных невозможностей. (А от Б. В. Казанского я слышал: «Ах, если бы Ахматова перевела Сапфо, а Пастернак Алкея!») Бы Рассказ С. Кржижановского об артиллеристе, среди гражданской войны остановившем татар при Калке. Но там нет продолжения: и вот России подарили 700 свободных лет, и как она в них путалась, чтобы в конце концов уткнуться в ту же революцию и гражданскую войну. Кажется, на такую тему была пьеса Фриша под названием «Биография». Быть Когда Иван Грозный отменял опричнину, он прежде всего запретил упоминать, что она была: за упоминание — батоги (Штаден). Брегет «Желудок — верный наш брегет» — Uterus erat solarium, говорит парасит у Плавта (Гелл. III, 3, 5). «Что вы за человек?» — спросил я Дантеса. — «Что за вопрос!» — сказал он и начал врать. (В. Соллогуб, «Воспоминания») Все Николай I сказал генералу Назимову, попечителю Московского округа: «Я прочитал все книги по философии и убедился, что все это только заблуждение ума» (Феокт., 88). Все М. К. Морозова в своем философском салоне, может быть, понимала не все, но понимала всех (Степун, I, 260). Все «Здесь все стихи мне! почти все!» — говорила Анна Ахматова голосом Ноздрева у Л. Чук, 4X1.1962. Всякий «Считал ничтожеством всякого, кто соглашался, и наглым ничтожеством — всякого, кто не соглашался» (Дневник А. И. Ромма, 1939, РГАЛИ). Варяги «А вы знаете, как звали деда Гамлета? Рюрик», сказала Н. Бра гинская, переводя Саксона Грамматика для «Гамлета» в «Литературных памятниках». См. РЮРИК. Время В деревне, где летом живет О. С, восстанавливают церкви. Она спрашивала стариков: а когда ломали, то как по приказу, по [116] мобилизации? «Нет, сами». А почему? «Такое время было». Это напоминает апокрифический разговор: «Дедушка, а Христос был еврей?» — «Еврей, детка, еврей. Тогда все были евреями: такое время было». (Ср. в «Сумасшедшем корабле» про А. Волынского: «он еврей, но, как апостолы, русский»). И еще напоминает мою любимую сомалийскую сказку из статьи Жолковского. Был новый год, племя послало жреца гадать в лес, навстречу выползла змея и сказала: «Будет засуха, запасайте еду». Запасли, выжили; жрец пошел с подарками благо дарить змею, но у самой норы раздумал и повернул прочь. На второй год змея сказала: «Будет война, собирайтесь с силами». Собрались, победили; жрец пошел благодарить змею, но когда она выползла из норы, то передумал и хотел ее растоптать, но змея скрылась. На третий год змея сказала: «Будет большой урожай, готовьтесь к сбору». Приготовились, собрали, жрец пошел с тройными подарка ми благодарить и просить прощения. Но змея сказала: «Прошлое — не вина, а щедрость — не заслуга. Было бесхлебье — и ты пожалел мне корма. Была война — и ты хотел меня убить. Теперь всего много — и ты несешь мне подарки. Каково время, таковы и мы». Время «Днесь приходит время злое, время злое, остальное. После будет время злее, время злее, остальнее». Духовный стих, который любит С. Е. Никитина. Время Записки О. Фрейденберг: будто мрамор из самолюбия недоволен, что время вырубает из него статую, а он может только сопротивляться, — и начинает рубить себя сам, да еще кричит. Вера «Не вера стоит на сомнении, а сомнение на вере», — сказали медику, исключая его из духовной семинарии. Вера «Нас, символистов, обвиняют в религиозной писаревщине…» — писал А. Белый (ТиД, 1912, 1, 20). Вера Я не был близок с Ю. М. Лотманом, но однажды, когда мне было трудно жить, решил: спрошу его — может быть, он мне скажет какое-нибудь главное слово. Не удалось: поездка была короткая, а встречи многолюдные. Прощаясь, я сказал: хотелось кое о чем спросить, не получилось; может быть, в другой раз… Он посмотрел на меня и сказал: знаете, нужнее всего верить самому себе. Вот когда на фронте ты идешь со взводом из окружения, а навстречу тебе целый полк так и валит в окружение, очень трудно не повернуть и не пойти вместе со всеми. — Я уехал, и потом оказалось, что именно это мне и нужно было услышать. Л. Н. Киселева сказала: «У Ю. М. все фронтовые эпизоды начинаются: «когда мы драпали…»» Век А. К. Толстой говорил мысли XIX века языком XX века (лучшая его проза — в письмах жене, этой героине Достоевского, [117] которую Тургенев называл гренадером в юбке), а Случевский наоборот. «Важно не то, что важно, а то, что неважно, да важно, вот что важно» (слышано в детстве). Какая это риторическая фигура? Вдохновение О посредственности — запись в дневнике А. И. Ромма, РГАЛИ 1495.1.80, 73 об.: Ne pouvant se croire grande, elle s'imagine les autres mesquins pour les predominer… C'est comme cela qu'un imitateur litteraire ne croit pas a l'inspiration». Воспитание Там же: «С 6 лет меня воспитывали в мысли, что никогда из меня ничего не может выйти. И всех прочих я в грош не ставил (по существу) именно потому, что никто из прочих этого не думал». Ср. Волошин о мемуарах Боборыкина: «у Б. есть наивная убежденность в том, что из всех тех, кто были с ним знакомы, ничего порядочного выйти не может» (1989, 459). Вечный Дневник Веселовского: «Рим никогда не дает того, чего ожидаешь, потому что дает больше: вечный город — потому ли, что долго живет, потому ли, что долго умирает». Вот так и Заседание с отчетом общества (такого-то): такой хаос, что по здравому смыслу такая организация ни секунды существовать не может, однако существует и даже чаем поит. Значит, может существовать и дальше, но как — прогнозированию не поддается. А мы здесь почему-то занимаемся именно планированием. Вот так и весь мир — существует лишь в порядке фантастического исключения, а мы стараемся отыскать в нем правила и законы. (Ср. ИМЯ, цитата «Стихи Щипачева».) Верлибр «А «свободный стих» — это слюна, на которую обращаешь внимание только тогда, когда она — бешеная» (Пастернак, ВП 1982, 475: вариант из «Неск. положений»). Свободным стихам, переделанным из прозы, закончил П. Бессонов 10-й том Песен, собр. П. В. Киреевским (1874, с доп. титулом «Наш век в русских исторических песнях»). С. 490–491: «Конечно, и в помянутой, доступной нам области появляются своего рода «богатыри», и здесь веет духом или складом «эпическим», оживляющим Историческую Песню. Что, напр., может быть сходнее с народным богатырем, с его известными подвигами на лоне природы внешней на пользу исторической жизни, как не следующее объявление, довольно недавно (в 1869 г.) появлявшееся в газетах (печатаем стихами, близко напоминающими Ивана Осиповича <книжку о Ваньке Каине> в нашем 9-м выпуске): Управляя имениями отсутствующих владельцев, Я получаю за труд 10 % с рубля. Усадьбам даю вид и доходность ферм. Восстановляю запущенные поля [118] Средствами искусственных удобрений, 5 Весьма дешево стоящих владельцу. Ведя хозяйство на новых основаниях, Обработку земель ввожу товариществами — Благонадежных крестьян. Привожу в доходность отрезные, 10 Оставшиеся за наделом крестьян. Действия мои по управлению имений, Отрезных земель и лесных дач Сосредоточиваю в Костромской И смежных с нею губерниях* 15 Особенное внимание обращаю на ЛЕСА** И бездоходность их обращаю в непрерывный доход. В лесах истощенных, Большею частию вырубленных И не имеющих сплава, 20 Еще большую доходность доставляю Сухою перегонкою дерева и пеньев. Во всех имениях, Поступающих в мое управление, Я произвожу межевания, 25 И вообще ходатайствую по всем делам. Некоторые имения продаю По воле владельцев. Желающих прошу обращаться ко мне письменно***… Итп. * Т. е. имеется даже центр эпоса, в роде Киева, Новгорода, Москвы, и является возможность местного цикла; или определяется. месторождение богатыря, как в древности Муром, Рязань, Суздаль, Ростов. ** Это напечатано крупно: вспомним, что подобным образам сосредоточивал подвиги на лесах, начиная с Муромских, Илья, рубил, выворачивал пенья, губил на сени дубах Соловья-разбойника итп. *** Ср. древние надписи при перекрестках, адресы к богатырям или соб твенные их приписки итп). Но и здесь нельзя еще определить, старая ли это песня в повторении или это стихии для новой в будущем. В других однородных опытах еще менее определенных признаков для нашего дела». В XVIII в. было переложено в 6-ст. ямбы прошение о вспоможении к Фридриху Великому с перечнем доходов и расходов в талерах и грошах, у нас его напечатал Курганов, и ему подражал Добролюбов. Вспоминал ли об этом Бессонов? Каталог: books -> download -> rtf rtf -> Елена Петровна Гора учебное пособие rtf -> Игорь Иванович Кальной, Юрий Аскольдович Сандулов Философия для аспирантов rtf -> Руководство по профилактике душевных расстройств Клиническая характерология Посвящается участникам моих психотерапевтических групп rtf -> Александр Никонов Конец феминизма. Чем женщина отличается от человека Александр Никонов rtf -> Алена Либина Психология современной женщины: и умная, и красивая, и счастливая… Алена Либина rtf -> Панарин а с православная цивилизация а с панарин rtf -> Шамбаров Валерий Евгеньевич Государство и революции Аннотация издательства: книга rtf -> Анатолий Иванович Уткин Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне Анатолий Уткин Скачать 5,87 Mb. Поделитесь с Вашими друзьями:
|