Механизмы психологической защиты: генезис, функционирование, диагностика

Исходя из задач нашего исследования, теоретическая и практическая ценность третьего постулата состоит в определении одной из важных характеристик защит — их разной степени сходства (см. 1.2., 2.1. и Приложение) и соответственно их биполярности. Эта характеристика лежит в основе круговой модели защиты (Рис. 5), разработки диагностического инструмента, интерпретации некоторых данных экспериментального исследования (Глава II, разделы 2.1. и 2.2.).

Противоположность защитных механизмов можно доказать некоторыми примерами, приведенными выше, при рассмотрении паранойи и истерии и соответствующих защит — проекции и отрицания; или в противопоставлении пассивности и агрессивности (подчинения — доминирования) и соответствующих защит — подавления и замещения. Также можно противопоставить интеллектуализацию и регрессию. Интеллектуализация «применяет» контроль или немоторную трансформацию импульса, а в случае регрессии используется моторное выражение побуждения, т.е. имеется тенденция к утере контроля. Образование реакции противостоит компенсации, потому что компенсация предполагает попытку преодолеть чувство реальной или мнимой потери, отсутствия, а реактивное образование — это попытка снизить угрозу чрезмерного наличия. Одно из преимуществ этой круговой модели состоит в том, что диагнозы, соответствующие защитным стилям, могут также иметь круговую структуру, как показано на рисунке 5.

.

Таким образом, несомненные достоинства структурной теории защитных механизмов Р.Плутчика: ее универсальность, интегративность, релевантность как эмпирического, так и теоретического научного материала, наглядность предложенной модели и некоторые иные свойства, позволяют принять ее за основу системной концепции защиты. Правда Р.Плутчик лишь вскользь касается интерперсональных аспектов генезиса и функционирования механизмов защиты. А именно они представляются нам неотъемлемыми частями системного подхода к проблеме. Попытка такого подхода будет представлена в следующих разделах.

В настоящее время психологическая наука располагает определенным теоретическим и эмпирическим материалом, позволяющим говорить о влиянии ранних межличностных (внутрисемейных) отношений субъекта на его дальнейшее психическое развитие и социальную адаптацию. Вместе с тем отчетливо просматриваются три относительно обособленных подхода к изучению данной проблемы — это: 1) исследование предпосылок, т.е. ранних детско-родительских отношений, стереотипов родительского поведения, реакций детей с учетом или без учета особенностей их темперамента; 2) исследования интрапсихических образований, выступающих как последствия этих отношений; 3) исследования и типологизация особенностей характера и поведения подростков и взрослых людей, иногда со ссылкой на предыдущие аспекты проблемы, но, как правило, без конкретизации. Некоторыми исследователями предпринимались попытки синтеза этих подходов, основное внимание, однако, акцентировалось на каком-либо одном, реже двух направлениях (см. раздел 1.1.).

Следовательно, актуальной остается проблема разработки системной концепции психологической защиты как средства социально-психической адаптации. Одним из вариантов ее решения может быть «внедрение» структурной теории защиты, рассмотренной в предыдущем разделе, в более широкий, социальный контекст. Это означает, что помимо идентификации механизмов защиты, определения их свойств и закономерностей функционирования целесообразно выделить ряд конкретных моментов интерперсональной сферы жизнедеятельности индивида, связанных с ними. А именно: типов гетерономного воздействия на ребенка, которые, накладываясь на особенности его темперамента, определяют образование специфических защит и соответствующих видов нормального и патологизированного защитного поведения.

Системный подход к проблеме предполагает рассмотрение причинных и временных связей между всеми элементами, включенными в генезис и функционирование основных механизмов защиты, а также предварительный анализ этих элементов, которыми мы считаем:

• 
  Динамические особенности психики субъекта как базис для образования специфических механизмов защиты;
  
• 
  Универсальные проблемы адаптации как базис для образования специфических механизмов защиты;
  
• 
  Стадии развития «Я» как сенситивные периоды для образования специфических механизмов защиты;
  
• 
  Составляющие «позитивного образа Я» как объект защиты;
  
• 
  Виды гетерономного воздействия как угроза составляющим «позитивного образа Я»;
  
• 
  Эксквизитные ситуации как ситуации образования новых и актуализации имеющихся механизмов защиты;
  
• 
  Этапы генезиса:
  
  • 
    стимул I, требующий спонтанной эмоциональной реакции;
    
  • 
    комплексная цепь событий, включенных в развитие эмоции, реальное или потенциальное действие;
    
  • 
    стимул II, требующий сдерживания спонтанной эмоциональной реакции;
    
  • 
    образование механизма защиты (характеристика).
    
• 
  Функционирование:
  
  • 
    норма (статистический подход);
    
  • 
    акцентуация;
    
  • 
    возможные девиации;
    
  • 
    диагноз;
    
  • 
    тип групповой роли;
    
  • 
    возможные психосоматические заболевания.
    
• 
  Опосредующую роль механизмов защиты в диалектике конфликта.
  
  
  

Динамические особенности психики субъекта во многом определяют его типичный способ реагирования на гетерономное воздействие извне и при соответствующих условиях выступают как основа образования полярных механизмов защиты, таких как проекция и отрицание или регрессия и интеллектуализация. Необходимо отметить, что некоторые из базисных механизмов защиты, например, замещение или компенсация, имеют и активные, так и пассивные формы проявления в поведении.

Вторым основополагающим фактором образования механизмов защиты оказываются так называемые универсальные проблемы адаптации или экзистенциальные кризисы (оба термина принадлежат Р.Плутчику [153, 155, 157 и др.]. Конфликт эмоций, связанных с решением этих проблем, есть то противоречие на уровнях онтогенеза и антропогенеза, которое разрешается благодаря механизмам психологической защиты. Четыре группы всеобщих проблем адаптации, поставленные перед индивидом окружающей средой и имеющие в конечном итоге прямое или косвенное отношение к выживанию, Р.Плутчик обозначает как проблемы иерархии, территориальности, идентичности и временности.

Проблема иерархии относится к вертикальному измерению социальной жизни, которое можно наблюдать практически везде — от низших животных до людей. В общем виде основным выражением высоких позиций в иерархии является приоритетный доступ к еде, жилищу, удобствам и сексу. Вертикальная организация социальной жизни проявляется в возрастных взаимоотношениях между людьми, в отношениях полов, в социальных и экономических классах общества и более всего — в военных конфликтах. Иерархические организации отражают тот факт, что некоторые люди знают больше других, некоторые сильнее или подготовленнее других, и что все люди различны по своим динамическим характеристикам. Каждый индивид должен видеть эти реальности и приходить к соглашению с ними.

Одним из важнейших аспектов проблемы является ее изначальная связь с определенными базисными эмоциями, а именно с гневом и страхом. В человеческом обществе спонтанное выражение этих эмоций грозит осложнениями в решении всех универсальных проблем адаптации. Для сдерживания эмоций гнева и страха предназначены защитные механизмы замещения и подавления, имеющие индивидуальные различия в интенсивности в зависимости от особенностей темперамента и блокирующего воздействия среды на ранних этапах социальной адаптации субъекта. Проблема иерархии, таким образом, может решаться во множестве непрямых, скрытых проявлений.

Вторая всеобщая проблема адаптации касается территориальности. У каждого вида животных любой организм должен знать, какие аспекты окружающей среды ему «принадлежат». С эволюционной точки зрения территории обозначают площадь или пространство потенциального пропитания или зону, которая «спасает» от атаки агрессора. Первоначально территориальные притязания выражаются через запахи, следы, царапины на деревьях или пограничные линии. Позже они могут обозначаться как дистанция, на которую один организм допускает другой приблизиться к себе до начала агрессии.

Границы, возможно, образуются при исследовании среды. Когда индивид узнает окружающую среду, он может начать каким-то образом контролировать ее. Но контроль возможен только внутри определенных пределов или границ. Следовательно, базисные эмоции, относящиеся к территориальности, — это предвидение и его противоположность — удивление. Или, если использовать другую, по существу эквивалентную терминологию, базисные аффектные состояния, сконцентрированные вокруг проблемы территориальности — это контроль и потеря контроля.

Спонтанная активность, соответствующая как первому, так и второму из этих состояний может по-разному блокироваться на определенных этапах онтогенеза. Например, инициатива ребенка, который стремится доказать себе и окружающим свою информированность, компетентность, способность контролировать ситуацию и совершать какие-либо действия, может не одобряться взрослыми как не соответствующая возрасту или опасная. Позднее боязнь ошибки, разочарования, «сглаза» вновь актуализирует защитные механизмы группы интеллектуализации, предназначенные для сдерживания эмоции ожидания или контроля. Противоположная эмоция — удивление сдерживается благодаря защитной регрессии, при этом индивид как бы перемещается на более ранние ступени онтогенеза, когда спонтанное выражение этой эмоции и соответствующие действия встречали сочувствие и помощь извне.

Третья большая проблема, с которой сталкиваются все организмы, обусловлена самой сущностью социальной среды, — это проблема идентичности. Наиболее просто она может быть выражена в двух взаимосвязанных вопросах: кто я есть, и к какой группе я принадлежу. Это фундаментальная проблема для всех организмов, потому что изолированные от общества индивиды обычно не выживают и, конечно, не размножаются. Групповое объединение, следовательно, является базисом выживания. Генетическая программа выживания требует, чтобы организм узнал другие организмы того же вида, с которыми он может контактировать. Те, кто являются частью нашей группы, принимаются, допускаются в нее, а те, кто не из нашей группы, выгоняются или отвергаются. Очевидно, что две базисные эмоции, связанные с идентичностью, — это принятие и отвержение, которые для человека на определенных стадиях развития «Я» равнозначны самопринятию и самоотвержению. Эти две пары эмоций контролируются такими механизмами защиты как отрицание и проекция.

Четвертой универсальной проблемой всех живых организмов оказывается проблема временности. Этот термин говорит о факте временной ограниченности индивидуальной жизни. Все организмы имеют ограниченные пространства жизни, часть их приходится на младенчество, детство и отрочество, когда происходит научение фундаментальным навыкам социальной жизни и способам взаимодействия со средой. С эволюционной точки зрения, целью приобретения навыков является обеспечение возможности индивиду дожить до возраста способного к репродукции члена группы.

У низших животных нет осознания возраста, старения и смерти. Однако реальность смерти означает неизбежность потери и отделения для тех, кто живет. И она вызывает потребность социального решения проблемы потери. Индивиды без поддержки других членов группы могут жить очень недолго. В ходе эволюции было выработано несколько решений проблемы потери и отделения. Одно из решений — это развитие дистрессовых сигналов, исходящих от индивида, испытывающего потерю. Второе эволюционное решение — это воспитание и развитие реакций сочувствия в других членах социальной группы. У людей проблема ограниченного пространства жизни повлияла на образование ряда социальных техник, изобретенных для ее решения. Это ритуалы, связанные с трауром, рождением, смертью, миф о воссоединении, приготовления к загробной жизни и, возможно, некоторые аспекты религии.

Эмоция, связанная с проблемой потери, это печаль или дистресс. Функция этой эмоции заключается в прямом или косвенно выраженном призыве на помощь, для того, чтобы добиться реинтеграции индивида с тем, кого (или что) он потерял или его заместителем. Если эффектом является только частичная или ограниченная реинтеграция, это может привести к устойчивому, долговременному сигналу дистресса, который мы называем депрессией. Если сигнал работает хорошо и полностью достигает цели, возникает противоположная эмоция — радость. Радость — это выражение воссоединения, обладания или удовлетворения и она, следовательно, противоположна печали.

Депрессия и деструкция не являются единственно возможным результатом фрустрации потребности обладания и реинтеграции. В случае, когда сигналы дистресса не достигают цели, генетическая программа выживания требует от индивида поиска замещающего объекта (субъекта, ценности и т.п.) на реальном или идеальном уровне. Таким образом, развиваются защитные механизмы группы компенсации. Спонтанное выражение полярной эмоции, радости обладания, наличия как правило социально не одобряется и сдерживается с помощью защитного механизма реактивного образования.

Схема, определяющая четыре универсальные проблемы адаптации, позволяет сделать несколько важных выводов. Во-первых, она предполагает общий взгляд на проблемы жизни на всех филогенетических уровнях. Это функциональный подход к классификации, который имеет потенциальную релевантность всем уровням жизни организмов и может рассматриваться как в более общем, так и в более специфическом контексте. Очевидно, например, что две первые проблемы — иерархия и территориальность являются составляющими более общей проблемы выживания индивида или в другой терминологии, отделения, автономии, «направления от». Аналогично проблемы идентичности и временности можно включить в более общую проблему сохранения вида или симбиоза, присоединения, «направления к». С другой стороны, четыре всеобщих проблемы адаптации, расположенные в определенном порядке, соответствуют базисным психологическим потребностям, особенно актуальным на известных периодах онтогенеза. Об этих потребностях писали в разное время А.Адлер, К.Хорни, Э.Эриксон, Э.Фромм, Э.Берн и их последователи. Это потребности:

• 
  в безопасности (временность);
  
• 
  в свободе и автономии (иерархия);
  
• 
  в успехе и эффективности (территориальность);
  
• 
  в признании и самоопределении (идентичность).
  

В настоящее время среди исследователей психологической защиты практически не существует разногласий в том, что норма и патология защитного функционирования индивида зависят от того, сумел ли он на определенных этапах онтогенеза реализовать эти базисные психологические потребности или, благодаря гетерономному воздействию среды, они были блокированы. В последнем случае одна или более из четырех составляющих «позитивного образа Я» оказываются особенно уязвимыми, соответствующие проблемы адаптации перманентно актуальными, специфические механизмы защиты будут использоваться сверхинтенсивно, что может привести к неэффективной адаптации в новом социальном окружении.

Во-вторых, представленная здесь схема основных жизненных проблем предполагает возможность того, что эмоции и механизмы защиты — это реакции функциональной адаптации, предназначенные для установления некоего социального равновесия. Это подразумевает, что эмоции-защиты входят в любую социальную трансакцию и помогают установить баланс противоположных сил. Эти балансы всегда временны и часто меняются вместе с нашим движением по жизни от одной ситуации к другой.

Проблема хронологии защитных механизмов в онтогенезе остается на сегодняшний день сравнительно невыясненной. Хотя существует несколько точек зрения по этому вопросу, главная трудность, которую отмечают исследователи, состоит в том, что теоретические положения о сенситивных периодах для реализации или фрустрации базовых потребностей и образования (преобладания) специфических механизмов защиты не совпадают с клиническим опытом. Несомненным остается существование некоторых закономерностей в процессе образования защит, для определения которых целесообразно рассмотреть наиболее убедительные попытки их хронологической классификации.

В главе «Рекомендации по хронологической классификации» [130] А.Фрейд приводит следующие предположительные этапы развития «защиты Эго»

1. Предстадия защиты — конец первого года жизни;

2. Механизмы проекции и интроекции — от одного года до двухлетнего возраста;

3. Механизмы вытеснения и интеллектуализации — от двух до трехлетнего возраста;

4. Механизмы реактивного образования и сублимации — от трех- до пятилетнего возраста.

Во время первой фазы развития защитной деятельности незрелый организм имеет минимальные средства защиты от эмоциональных переживаний, связанных с неприятными и опасными стимулами внешней среды. Наблюдаются неэффективные опыты галлюцинаторных переживаний, или дается сигнал дистресса как просьба о помощи, которая должна прийти из внешнего мира. Если этот сигнал не достигает цели или имеет лишь частичный эффект, возникает перманентная депрессия, которую можно рассматривать как предпосылку для образования группы механизмов защиты, связанных с фрустрацией общей потребности к симбиозу, аффиляции, обеспечивающих безопасность индивида.

Вторая фаза развития защиты связывается А.Фрейд со способностью делать первые попытки выделения себя из окружающего мира. На этой стадии переживания неприятностей и опасностей преодолеваются посредством механизмов проекции и интроекции. С помощью этих механизмов инфантильное «Я» сбрасывает с себя и приписывает окружающей среде все болезненное для него и принимает приятное ему.

В третьей фазе развития окончательно устанавливается дистанция между «Я» и «Оно», и вытеснение становится основным видом защиты, которая должна обеспечить только что сформировавшееся и очень важное разделение этих инстанций. Отвлекаясь от терминологии ортодоксального психоанализа, отметим, что на этой стадии актуализируется работа сознания и индивид приобретает понятия запретного и разрешенного и, соответственно, себя «хорошего» и себя «плохого». На этом этапе функционируют онтогенетически более ранние виды памяти, что не дает возможности выделения в материале осмысленных, семантических связей. Поэтому вытеснение (в данном случае как синоним подавления) играет существенную роль, обеспечивая прочное забывание нежелательной информации или опыта. Позднее появляется интеллектуализация, связанная с развитием речи и логическим мышлением, которые выдвигают ментальную активность на более высокий уровень усвоения действительности. Индивид получает возможность переоценить нежелательную информацию удобным для себя образом. По А.Фрейд, «Я» укрепляет свою власть над «Оно», и абстрактно-логическое мышление становится основной характеристикой «Я».

Реактивное образование и сублимация характерны для четвертой фазы развития защиты и находится в неразрывной связи с усвоением нравственных ценностей.

Такие механизмы как регрессия и обращение на себя (в нашей терминологии вариант замещения) не зависят, согласно А. Фрейд, от стадии развития психики и так же стары как конфликты между инстинктивными влечениями и любыми препятствиями, с которыми влечения могут столкнуться на пути к удовлетворению. «Не следует удивляться тому, что это самые ранние механизмы защиты, используемые «Эго» [130, с. 60]. Однако далее автор отмечает, что «эта предложенная хронологическая классификация не согласуется с нашим опытом, который заключается в том, что самые ранние проявления неврозов, наблюдаемые у маленьких детей — это истерические симптомы, связь которых с вытеснением (здесь отрицанием) несомненна. С другой стороны, подлинно мазохистские проявления как результат обращения инстинкта на себя, очень редко встречаются в раннем детстве. Таким образом, классификация защитных механизмов соответственно их появлению во времени принимает на себя часть сомнений и неясности, которые даже сегодня касаются хронологических решений в психоанализе. Возможно, будет лучше отказаться классифицировать их подобным образом и заняться детальным изучением ситуаций, требующих защитных реакций» [130, с. 63].

В этой связи целесообразно обратиться к широко известной эпигенетической схеме индивидуального развития Э.Эриксона. По-видимому, реализация или фрустрация базовых потребностей в определенные им сенситивные периоды онтогенеза вызывают противоположные социально-чувствительные переживания и, в случае их травмирующего характера, обеспечивают появление соответствующих механизмов защиты. Не останавливаясь подробно на специфических психосоциальных характеристиках каждого периода, попытаемся сопоставить схему Э.Эриксона со структурной теорией защиты, изложенной в разделе 1.2.

Рассмотрение приведенной схемы позволяет выделить еще один критерий хронологической классификации защитных механизмов, а именно: интеллектуальную зрелость индивида, соответственно актуализации определенных видов познавательных процессов: памяти или мышления в онтогенезе. Так, регрессия, вероятно, появляется ранее, чем интеллектуализация, замещение и подавление, поскольку является скорее условно-рефлекторной, нежели мыслительной операцией. Это, во-первых, означает, что полярность защитных механизмов не говорит об одновременности их образования. Во-вторых, это указывает на целесообразность соотнесения генезиса определенных механизмов защиты не с конкретными, но с более общими тенденциями развития индивида такими как присоединение — отделение — присоединение. Кроме чисто функционального смысла эти тенденции отражают также определение индивидом, с данными ему динамическими характеристиками, «границ Я» [86] или той оптимальной дистанции, на которой он эффективно взаимодействует с миром без какого-либо ущерба для себя. Механизмы защиты призваны разрешить естественные конфликты, возникающие в процессе этого определения, или, другими словами, в процессе адаптации.

Возвращаясь к критерию интеллектуальной зрелости, следует отметить, что существует высокая степень согласия между исследователями, занимающимися вопросом относительной примитивности механизмов защиты. Предполагается, что разные механизмы представляют разные уровни развития или примитивности. Это частично отражается в различении первичной и вторичной активности защитного процесса или первого, второго и третьего уровней защиты (Рис. 2). В других случаях различение связывают с отдельными психосексуальными стадиями развития (см. раздел 1.1.). Р.Плутчик предпринял попытку определить уровень развития «Я», отражаемый каждым механизмом защиты, с помощью рейтинговых оценок опытных экспертов-клиницистов. Получившийся перечень выглядит следующим образом: отрицание, регрессия, проекция, замещение, подавление, реактивное образование, интеллектуализация, компенсация. Эксперты пришли к полному согласию по поводу того, что отрицание, регрессия и проекция — это очень примитивные механизмы защиты, а интеллектуализация и компенсация представляют более высокие уровни личностного развития [159].

С учетом всего вышеизложенного порядок образования механизмов защиты в онтогенезе представляется нам следующим:

Предложенная хронологическая классификация в значительной мере условна, как условна любая возрастная периодизация. Кроме того, в зависимости от динамических особенностей психики индивида и характера воздействия среды образования некоторых механизмов защиты может не произойти, или они будут слабо выражены, в то время как другие будут использоваться очень интенсивно и оказывать значительное влияние на индивидуальное поведение.

Выше мы упоминали о составляющих «позитивного образа Я», выступающих как собственно объект защиты. Рассмотрим этот вопрос более подробно. Четыре универсальные проблемы адаптации, соответствующие четырем группам базисных потребностей онтогенеза, решают по существу одну задачу: как индивиду с максимальной эффективностью взаимодействовать со средой при минимальном ущербе для себя на разных этапах жизни. В случае отрицательного решения любой из проблем происходит разрушение индивида на биологическом уровне и разрушение его психики на психологическом. Традиционно психологический ущерб связывают с угрозой позитивному образу «Я», исходящей со стороны собственного опыта или со стороны «Другого» субъекта, в чем по сути нет разницы, поскольку опыт в данном контексте есть также результат интерперсональных взаимодействий. Иногда рассматривают угрозу «позитивному образу Я», включая в это понятие социальную идентичность субъекта как члена группы и угрозу этой идентичности при взаимодействии субъекта с членами других групп [33]. Понятно, что в конечном итоге сохранение позитивного образа «Мы» предпринимается с целью сохранения позитивного образа «Я».

В современной литературе используется термин «Я-концепция», обозначающий совокупность всех представлений индивида о себе [15, 86 и др.]. Когнитивную или описательную составляющую Я-концепции называют образом «Я», отношение к себе или аффективную составляющую — самооценкой. Поведенческие реакции, вызванные образом «Я» и самооценкой, образуют поведенческую составляющую Я-концепции. Общая положительная самооценка, определяемая позитивным образом «Я», является необходимым условием жизнедеятельности любого человека. В противном случае сама жизнь становится для него постоянным фактором дистресса, ведущим к психическому истощению или самоуничтожению. Другими словами, человек не может долгое время быть действительно убежденным в том, что он «плохой», или что в его жизни постоянно что-то «плохо». Декларируемое признание и утрирование своих недостатков не имеет с этим ничего общего, поскольку является защитной рационализацией или компенсацией — за подобными признаниями как правило следует осознанное или бессознательное «но..., зато... и т.п.». Э.Берн пишет о том, что существуют «представления или верования, глубоко укоренившиеся в подсознательной психике каждого человека, которые лишь в редких случаях могут быть полностью устранены. Это вера в свое бессмертие, в неотразимость своего очарования и во всемогущество своих мыслей и чувств. Легче всего наблюдается «всемогущество мысли», поскольку многие предрассудки основаны на представлении о всесилии мыслей и чувств.

Вера человека в неотразимость его очарования яснее всего проявляется в сновидениях, в которых он без малейшего усилия завоевывает любовь самых желанных женщин и мужчин. То же выражается в поведении людей, которые почти неотразимы в реальной жизни, часто они более заинтересованы в единственной личности, способной им сопротивляться, чем во всех остальных. Быть почти неотразимым — этого еще недостаточно. Каждый втайне стремится думать, что он совершенно неотразим.

Вера в бессмертие поддерживается большей частью религией, и вопреки всем сознательным усилием тех, кто ей противится, упорно держится в психике самых закоренелых атеистов. Вряд ли кто-нибудь может представить себе собственную смерть, не обнаружив себя присутствующим на похоронах» [14, с. 56–57].

Анализ литературы позволяет установить, что составляющим позитивного образа «Я» считаются следующие осознанные или бессознательные фиксированные установки:

Я — защищенный, находящийся в безопасности, благополучный, здоровый, «бессмертный».

Я — самостоятельный, независимый, свободный, в чем-то превосходящий всех остальных.

Я — умный, знающий, компетентный, контролирующий ситуацию.

Я — красивый, принимаемый, любимый, «неотразимый».

Необходимо подчеркнуть, что для установления и поддержания стабильности позитивного образа «Я» индивид вовсе не обязательно должен на самом деле находиться в безопасности или проявлять реально свою независимость и компетентность. Более того, часто реальное (спонтанное) действие, направленное на решение какой-либо из проблем адаптации или удовлетворения потребности здесь и теперь, чревато возникновением других, возможно более острых проблем или фрустрацией не менее важных потребностей. Механизмы защиты онтогенетически развиваются для снятия этого противоречия и дают индивиду возможность отсроченного, опосредованного, идеального или паллиативного решения универсальных проблем адаптации и удовлетворения базисных потребностей путем когнитивно-аффективного искажения образа реальности. Механизмы защиты решают конфликт между любой из основных эмоций или их комбинацией, требующей спонтанного выражения, и эмоцией страха, возникающей, когда опыт индивида сигнализирует о неминуемых негативных последствиях такого выражения. Образуется ситуация, где не только реагирование на стимул, но и отсутствие реагирования представляют угрозу для позитивного образа «Я». Защитные механизмы обеспечивают его стабильность, предлагая различные пути искажения образа реальности и косвенного выражения начальной эмоции. До определенной степени это искажение обеспечивает социальную и, в отдельных случаях, биологическую адаптацию индивида. Выходя за пределы условной среднестатистической нормы, искажение реальности сообщает поведению индивида девиантный (в релятивистском понимании термина) характер. Возникает социальная дезадаптация, которая нарушает стабильность позитивного образа «Я». Сильное психическое напряжение или, другими словами, внутриличностный конфликт требует более интенсивного функционирования механизмов защиты. Образуется, следовательно, порочный круг, разорвать который способно, по-видимому, только психотерапевтическое вмешательство.

Если главной функцией механизмов психологической защиты является сохранение позитивного образа «Я» при любых угрожающих ему изменениях во внешнем мире, то образование их должно быть непосредственно связано с первым отрицательным опытом спонтанного самовыражения. Для обозначения внешних сил, ограничивающих спонтанность, мы вслед за Э.Фроммом употребляем термин «гетерономное» воздействие, то есть противоречащее естественному росту и развитию индивида в данный момент времени. Э.Фромм в этой связи пишет: «Стремление расти в соответствии со своей собственной природой присуще всем живым существам. Поэтому мы и сопротивляемся любой попытке помешать нам развиваться так, как того требует наше внутреннее строение. Для того чтобы сломить это сопротивление — осознаем мы или нет, — необходимо физическое или умственное усилие.

Свободное, спонтанное выражение желаний младенца, ребенка, подростка и, наконец, взрослого человека, их жажда знаний и истины, их потребность в любви — все это подвергается различным ограничениям.

Взрослеющий человек вынужден отказаться от большинства своих подлинных сокровенных желаний и интересов, от своей воли и принять волю и желания, и даже чувства, которые не присуши ему самому, а навязаны принятыми в обществе стандартами мыслей и чувств. Обществу и семье как его психосоциальному посреднику приходится решать трудную задачу: как сломить волю человека, оставив его при этом в неведении? В результате сложного процесса внушения определенных идей и доктрин, с помощью всякого рода вознаграждений и наказаний и соответствующей идеологии общество решает эту задачу в целом столь успешно, что большинство людей верит в то, что они действуют по своей воле, не сознавая того, что сама эта воля им навязана, и что общество умело ею манипулирует» [102, с. 84].

В приведенном высказывании следует выделить несколько важных моментов. Во-первых, понятно, что при всех минусах гетерономного воздействия полностью избежать его невозможно. В любом случае процесс социализации представляет из себя последовательность более жестких или более мягких ограничений изначальной спонтанности ребенка. Можно, следовательно, говорить о большей или меньшей степени оптимальности, адекватности этого воздействия. Именно в последнем случае «в гетерономном вмешательстве в процессе развития ребенка ... скрыты наиболее глубокие корни психической патологии и особенно деструктивности» [102, с. 86].

Вторым важным моментом является то, что именно в раннем детстве взрослые особенно интенсивно ограничивают выражение желаний, мыслей и чувств ребенка. Здесь имеет значение зависимость ребенка, неустойчивость детской психики, повышенная подверженность влиянию. Кроме того, позднее образование механизмов защиты сглаживает противоречия между ребенком и ближайшим окружением или повышает толерантность ребенка к гетерономному воздействию, что также снижает его актуальность.

В-третьих, определение семьи как психосоциального посредника общества, через которого осуществляется гетерономное воздействие, предполагает, что специфические интерперсональные отношения в каждой конкретной семье относительно точно соответствуют реальным общественным отношениям. Это впоследствии дает возможность говорить об индивидуальной поведенческой норме, как об ожидаемом и социально одобряемом поведении, характерном для большинства субъектов. И напротив, всевозможные отклонения и крайности в родительских установках и адаптация ребенка к сильному гетерономному воздействию — с помощью очень интенсивного использования механизмов защиты — приводит в новом социальном контексте к девиациям поведения и другим проявлениям социально-психической дезадаптации.

Родительские установки или позиции являются одним из наиболее изученных аспектов ранних интерперсональных отношений индивида. Под родительскими установками понимается совокупность эмоционального отношения к ребенку, восприятие ребенка родителем и соответствующие стили воспитания. В научной литературе описана обширная феноменология роднтельско-детских отношений (см. раздел 1.1.). Наиболее релевантной задачам нашего исследования представляется позиция Е.Т.Соколовой, которая заключается в сведении всех видов гетерономного воздействия к эмоциональному отвержению и эмоциональному симбиозу, блокирующим тенденции к присоединению и отделению соответственно. Рассмотрим, как эти экстремальные установки (по условной эмоциональной шкале) переходят в типичные нарушения родительского поведения по шкале воспитательной.

Эмоциональное отвержение ребенка, крайним вариантом которого является материнская депривация, традиционно делят на первичное и вторичное. Первичное отвержение может быть вызвано нежеланием иметь данного ребенка или, например, попыткой решить за счет него какие-либо бытовые проблемы. В этом случае ребенок отвергается еще до появления на свет. Внешние данные родившегося ребенка, его пол, сходство или отсутствие сходства с одним из родителей, а также отсутствие навыков обращения с первым ребенком могут вызвать вторичное отвержение.

На самых ранних этапах развития индивида эмоциональное отвержение ребенка матерью проявляется прежде всего в неадекватной «расшифровке» эмоциональных реакций ребенка. Это означает, что мать является постоянным фрустратором базисной потребности в безопасности и доверии к миру. Затем возможны два пути развития детско-родительских отношений. Если равнодушие или неприятие ребенка допускается до сознания взрослого, наиболее вероятен воспитательный стиль гипопротекции, которая понимается как недостаток опеки и контроля, вплоть до полной безнадзорности, невключенность ребенка в семейные отношения. Невнимание к физическому и духовному благополучию ребенка может иногда сопровождаться формальным контролем, прямой или переменной агрессией. Однако, главной особенностью этого стиля воспитания является то, что взрослый не считает нужным скрывать свое отвержение ни от ребенка, ни от окружающих, ни от себя самого.

Чаще эмоциональное отвержение не допускается до сознания взрослого, не желающего выглядеть в глазах окружающих и в своих собственных «плохим» родителем. В этом случае родительское эмоциональное отвержение превращается с помощью защитного реактивного образования в «воспитательный стиль», который в разных литературных источниках обозначается как авторитаризм, сверхконтроль, гиперопека или гиперпротекция. Этот стиль характеризуется тотальным недовольством ребенком, стремлением «переделать» его, обилием ограничений, запретов и наказаний. Взрослый, таким образом, получает возможность выражения своей агрессии по отношению к ребенку, которая интерпретируется как повышенная забота и внимание. Помимо реактивного образования этот воспитательный стиль может определяться также такими защитными механизмами, как замещение, проекция, компенсация. То есть ребенок выступает как «удобный» объект замещения агрессии, ему приписываются несуществующие недостатки или навязывается определенный «успешный» жизненный сценарий. Последнее обозначается в литературе как делегирование или сверхсоциализация и является компенсацией родительского чувства своей незначительности, восприятия себя как неудачника.

Любой из воспитательных стилей, связанных с эмоциональным отвержением ребенка, блокирует спонтанную реализацию базисных потребностей в присоединении, аффиляции, безопасности, принятии и, как следствие, в самопринятии. Ребенок вынужден адаптироваться к гетерономному воздействию на социальном и психологическом уровнях и строить позитивный образ «Я» с помощью образования и очень интенсивного использования механизмов защиты. В зависимости от темпераментальных особенностей ребенка актуализируются внешненаправленные механизмы — проекция, активные формы компенсации и реактивного образования — или внутренненаправленные — отрицание, пассивные формы компенсации и реактивного образования.

Эмоциональный симбиоз является экстремальной родительской установкой, фрустрирующей онтогенетически более поздние потребности ребенка в отделении, определении границ «Я», самостоятельном познании мира. Психологический симбиоз взамен утерянного физиологического устанавливается по инициативе матери, испытывающей бессознательный страх потери ребенка как части «Я». Любые попытки самостоятельного поведения ребенка переживаются ею как угроза экзистенциального вакуума и депрессивного модуса жизни. Страх матери рационализируется и проявляется в виде воспитательного стиля, обозначаемого в литературе как эгоцентрическая инфантилизация, потворствующая гиперопека, обесценивание. В период младенчества этот стиль проявляется, например, в жестком пеленании ребенка. Позднее интенсивно поощряется только зависимое его поведение и пресекаются любые попытки проявления самостоятельности. Взрослые преуменьшают реальные способности и потенции ребенка, стремятся к максимальному контролю за ним с целью ограждения от реальных или мнимых опасностей, стремятся «прожить жизнь за ребенка», что по существу означает «зачеркивание» реального ребенка, регресс и фиксацию на примитивных формах общения ради обеспечения симбиотических связей с ним» [79, с. 28]. Одной из форм проявления установки на эмоциональный симбиоз является отношение матери к сыну-подростку как «замещающему» мужа. Оно выражается в «требовании активного внимания к себе, заботы, навязчивом желании находиться постоянно в обществе сына, быть в курсе его интимной жизни, ограничивать его контакты со сверстниками» [79, с. 28].

В данных случаях мы имеем дело с гетерономным воздействием, блокирующим спонтанную реализацию потребностей в автономии, отделении, самостоятельном контроле над ситуацией; и угрозой соответствующим аспектам позитивного образа «Я». В зависимости от особенностей темперамента ребенок прибегает к таким механизмам защиты как замещение и регрессия, предполагающим внешненаправленные действия, или к противоположным им подавлению и интеллектуализации.

Необходимо отметить, что подобные нарушения детско-родительских отношений сравнительно редко встречаются в «чистом» виде. Гетерономное вмешательство взрослых в развитие ребенка бывает, как правило, разнонаправленным и, что особенно важно, большинству родителей удается сочетать безусловное эмоциональное принятие ребенка с разумными, ясными и последовательными требованиями к нему. В этом случае ни один из образующихся механизмов защиты не используется сверхинтенсивно. Поэтому дети с адекватной практикой родительского отношения характеризуются хорошей адаптированностью к школьной среде и общению со сверстниками, они активны, независимы, инициативны и доброжелательны.

Для общего обозначения ситуаций, вызывающих образование и функционирование механизмов защиты, мы вслед за Ф.В.Бассиным употребляем термин «эксквизитные» ситуации. Здесь имеются в виду такие ситуации, в которых противоречие, как определенный момент развития, предельно обострено и требует своего снятия, а характер разрешения противоречия определяет направление в развитии личности [11, 13]. Другими словами, речь идет о ситуациях, которые представляют для личности «экзистенциальную значимость», возможность поиска новых целей и средств их достижения. Анализ литературы позволяет сказать, что однозначного родового определения эксквизитных ситуаций не существует. Вместо этого исследователи оперируют с их конкретными видами: проблемными ситуациями, конфликтами, кризисами, стрессом, фрустрациями и т.д.

Изучение многообразных описаний эксквизитных ситуаций в различных парадигмах психологического знания, таких как психофизиология, медицинская психология, исследования стресса, когнитивистски ориентированная теория диссонанса, теория ролей, социально-психологические исследования, и др., позволяет выделить в них, несмотря на все различия исследовательских подходов, две инвариантные характеристики:

а) наличие нервно-психического напряжения, качество и интенсивность которого зависят от выраженной потребности в разрешении противоречия; объективных параметров ситуации (неструктурированности условий, средств, целей); индивидуальных динамических особенностей психики и текущего состояния; от опыта разрешения аналогичных ситуаций и возможностей его переноса на актуальные обстоятельства;

б) разрешение эксквизитных ситуаций предоставляет индивиду возможность освоения новых форм регуляции, перепрограммирования психических процессов и, следовательно, перехода на новые уровни взаимодействия со средой.

Психологический механизм возникновения эксквизитной ситуации обусловлен финальной направленностью любого психического акта. Филогенетической предпосылкой «финального поведения» является наличие рефлекса цели, впервые описанного И.П.Павловым в 1916 году. Согласно И.П.Павлову, рефлекс цели есть направленность любого живого организма, любой жизни на самосохранение и развитие: «Вся жизнь есть осуществление одной цели, а именно, сохранение самой жизни, неустанная работа того, что называется общим инстинктом жизни» [63, с. 215].

Каждый психологический акт обладает определенным энергетическим потенциалом, другими словами, энергетически обеспечен. Если психологический акт блокируется препятствием внешнего или внутреннего плана, возникает известное напряжение. «Психически напряжение проявляется в чувстве беспокойства и удрученности, — пишет Э.Берн. — Это чувство происходит из потребности каким-нибудь способом восстановить равновесие и снять напряжение. Проблема человека та же, что и любой энергетической системы: найти путь наименьшего сопротивления для разрядки напряжения ...возможно скорее и с наименьшей опасностью» [14, с. 69–70]. Эмоции выступают как энергетические источники, которые дают импульсы, побуждения к решению проблем. Если, например, появляется стимул, когнитивно оцененный как «угроза», страх индивида вызывает физиологическое возбуждение и «приказывает» ему предпринять какие-то действия, чтобы отдалить угрозу и снизить страх. Своеобразие эксквизитной ситуации заключается в том, что в ней обязательно присутствует другой реальный или интериоризированный стимул, препятствующий спонтанному реагированию на первый. Иногда он может совпадать с первым стимулом, в том числе, например, когда гнев на более сильного субъекта не может быть выражен из боязни противодействия с его стороны. Невозможность спонтанного реагирования создает энергетическое напряжение, которое выражается в чувстве беспокойства по поводу дестабилизации позитивного образа «Я». Физиологической основой процесса является возбуждение структур лимбической системы, участвующих в нервной организации эмоции страха (или его социализированных форм, таких как чувства вины, стыда, неполноценности и т.п.). Поставленный перед выбором из двух зол, индивид вынужден активно искать новые, непрямые пути реагирования: иррелевантные, отсроченные, опосредованные или идеальные. Этот поиск означает переход на новый, специфический для человека уровень регуляции, предполагающий когнитивную переоценку реального стимула, наличие образа желаемой цели, рассмотрение на идеальном уровне нескольких способов действия, прогноз и, наконец, само наблюдаемое действие или бездействие.

Таким образом, эксквизитная ситуация предоставляет возможность для разработки новых или переструктурирования имеющихся механизмов защиты при разрешении противоречия, перехода на новый уровень отражения и регуляции, и тем самым совершенствования индивидом своих адаптивных способностей. При этом количество собственно эксквизитных ситуаций в жизни адаптированного индивида значительно снижается. Нормативное функционирование механизмов защиты обеспечивает стабильность упорядоченной индивидуальной картины мира, настолько истинной и настолько искаженной, насколько это задано общепринятыми стандартами. Поведение индивида характеризуется целенаправленностью и последовательностью и оценивается обществом как нормальное, а интерперсональные конфликты повседневной жизни не создают угрозу позитивному «Я» и не переходят во внутриличностные конфликты, поскольку механизмы защиты эффективно «справляются» с ними.

С другой стороны, если эмоциональная напряженность достигает чрезвычайно сильной выраженности, некоторые механизмы защиты используются сверхинтенсивно или, напротив, не «справляются с ней». Наступает «фаза истощения». И то и другое приводит, как будет показано в разделе 1.4., к разным формам социально-психической дезадаптации и состоянию перманентного конфликта.