Доклады и материалы Выпуск 5 Москва

Г. И. Ермилова

НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ПОСТМОДЕРНИЗМА

В АНИМАЦИИ

К середине ХХ века западноевропейская цивилизация начала глобальный переход от индустриальной цивилизации к информационной. Примерно в то же время стала совершенно очевидной исчерпанность проекта Просвещения, выразившаяся в разочарованности в его идеалах и ценностях. Вера в прогресс, торжество разума и безграничные возможности Homo sapiens определять движущие пружины истории и управлять историческими процессами была серьезно поколеблена. Оказалось, что событие не является детерминированным, а носит вероятностный характер: нелинейность истории допускает множественность вариантов движения, не исключая попятного, тогда настоящее воспринимается как лишенное эффекта новизны (дежа-вю). Новым проектом переходной эпохи от индустриальной цивилизации к информационной стал постмодернизм, отвергающий детерминизм, логоцентризм и универсализм, замещая их неодетерминизмом, где вместо причины — след, вместо глубины — поверхностность, мышление оппозициями заменяется мышлением в категориях различия. Постмодернизм является не только конгломератом культурных явлений, а историческим феноменом сознания информационного общества, эры электронной революции.

Современная анимация позиционирует себя как часть интертекстуального социокультурного пространства, демонстрируя приверженность к его культурным архетипам, кодам, знаковым системам. Аниматограф «оперирует» персонажами-симулякрами, технологическая природа которых не существенна, а свойства по широте проявлений могут сравниться со свойствами сознания на высших ступенях эволюции. Анимационный фильм определяется как практика, осуществляемая в едином пространстве культуры и находящаяся в динамически диалогических взаимоотношениях с другими текстами, образующими общий континиум. Вместо постепенного «растительного» вызревания нового из старого многослойный мир картины создается из элементов — «кусочков вечности». Таким образом происходит реинкарнация явлений культуры, входящих в плоть нового текста.

Постмодернизм сохраняет и развивает главнейший элемент классической культуры — Игру в ее эстетической форме. Постмодернистская игра, рассматриваемая как бесконечная игра повторений и различий, абсолютизируется до определенного логического завершения, или абсурда, становящегося движителем. В постмодернизме абсурд воспринимается не как отсутствие, а как избыток смысла. Абсурд является естественной реакцией на радикальный слом линейного течения повествования. Внезапность перехода логически выстроенного дискурса в абсурдность — и возникает неопределенность, допускающая множественность вариантов разрешения ситуации. Иными словами, абсурдность выступает как сознательное намерение, посредством которого познание мира осуществляется через множественность истин.

В анимации абсурд часто выражается через эксцентрическую игровую акцию. Например, буквализация идиом оборачивается веселой игрой: папа теряет голову и играет ею как футбольным мячом («Большие неприятности» реж. В.и З. Брумберг); или летящая ракета-тарелка при ударе о землю взрывается, но ядерное облако в форме гриба при ближайшем рассмотрении оказывается маринованным груздем («Time out», реж. П. Пярн). Абсурдность всегда неожиданна и многолика, она может обернуться кафкианским воплощением ужаса («Властелин времени», реж. Р. Лалу) и чистейшей поэзией («Я жду птенца», реж. Н. Серебряков), разрешиться смехом («Time out») или саркастической усмешкой («Жил-был Козявин», реж. А. Хржановский). Абсурдно и смешно, когда живое ведет себя подобно механическому: сюрреалистически абсурдное движение Козявина демонизирует персонаж, превращая его в механический каток. Сквозь эксцентричность ситуации проступает поэзия, когда механический автомобиль проявляет человеческие эмоции («Дорожная сказка», реж. Г. Бардин) или самоотверженный влюбленный Слон высиживает птенца своей любимой Мэйзи («Я жду птенца»).

Постмодернизм очень внимателен к неоднородности, отклонению и расхождению, что определяет сущность смешного. Постмодернистский смех лишен мощной энергетики карнавального празднества, поскольку пронизан иронией. Ирония в постмодерне ослабляет напор смеховой стихии, а потом и совсем покидает высохший источник, оставив взамен себя пастиш («Новые бременские музыканты», реж. А. Горленко) или скучный перевертыш («Как стать человеком?», реж. В. Петкевич), когда черт во спасение собственной души возвращается в ад.

Современный человек-машина, ведущий автономное существование, более не рассматривает себя звеном единой цепи человечества, поэтому не уважает другие звенья и не сочувствует им, он естественно равнодушен ко всем и вся. Агрессивное давление массовой культуры на созданного техногенной цивилизацией «одномерного человека» чревато разрушением его биогенетической основы, психики и телесности, и Homo sapiens, пытаясь приспособиться к абсурдности бытия, эстетически осваивает безобразное, жестокое и низменное посредством «черного юмора» и горькой иронии: иронический модус нивелирует трагедийность. «Черный юмор» детских страшилок помогает ребенку испытать себя, преодолеть страх перед ужасами жизни. «Одномерный человек» никогда не взрослеет, он остается неосознанно, по-детски, жестоким, автоматически прибегая к «чернушному юмору». Космонавт-андроид, долго и тщательно выбирающий самую красивую туземку на завтрак («Лифт», реж. А. Татарский), и девочка, в своих фантазиях играющая отсеченной головой любовника матери («Розовая кукла», реж. В. Ольшванг) воспринимаются неразличимыми симулякрами. Пародийно абсурдистский гротеск делает условно травестийной и саму смерть, которая становится очередным поводом к трансформации симулякров.

Классическая культура рассматривала красоту как гармонию и соразмерность в результате отторжения безобразного и низменного, дискомфортного и отвратительного. Эпоха постмодерна противостоит хаосу и вынуждена эстетически осваивать хаотическое как праматерию бесформенных безобразных конгломератов, анатомических деформаций, насильственных искажений, полиморфных форм, чтобы реконструировать новый порядок из границ хтонического безобразия. Создатели постмодернистских артефактов переплавляют отвращение к низменному и отвратительному в радость текста, экстаз творчества — в катарсис.

Анимация эпохи постмодернизма эстетически осваивает жестокое и безобразное, либо сталкиваясь напрямую с обитателями преисподней, либо преодолевая дьявольское в себе самом³. Ад не изжит, и, как обратная сторона Рая, не может быть изжит. Зло принципиально не может быть уничтожено, ибо оно есть мера добра. Нет и не может быть абсолютного добра, как и абсолютного зла. Зло порождает добро и добро может перерождаться во зло. Относительность добра/зла делает принципиально возможными взаимные переходы: диалектические крайности сходятся. Взаимопроницаемость добра и зла делает бессмысленной борьбу, поскольку добро и зло играют в одну игру, полем которой является человеческая жизнь, культура, цивилизация.

Отношение к Другому становится основной проблемой ХХI века, века плюрализма и глобальной коммуникации, поиска различий и открытий, исследований и «изобретения» Другого. При этом Другой может выступать в различных ипостасях: 1) Другой как посторонний, чужак, угроза ; 2) Другой как партнер по коммуникации; 3) Другой во мне. Непродуктивность и ограниченность враждебного подхода к Другому очевидна, поскольку язык начинается с диалога, и сама способность к мышлению всегда приходит к нам от Другого. По замечанию Ж.Бодрийяра, компьютер, не имеющий двойника, не может мыслить⁴. Лишиться Другого значит оказаться в одиночестве, без партнера по коммуникации; существование Другого позволяет не самоповторяться до бесконечности. Парадоксальная логика О. Фрейденберг: «Даже враг есть друг, я сам, даже смерть — бессмертие»⁵, — отражает объективную потребность в Другом для самопознания и самовыражения. Именно познавая Другого, одновременно познаешь и себя самого, и самопознание предполагает диалог с самим собой как с Другим-в-себе.

Современная анимация более занята исследованием проблемы Другого-во-мне, то есть, Я — Другой-Я как автокоммуникация в настоящем, или Я — прежде-бывший-Я как воспоминание. Наиболее зримо автокоммуникация происходит в снах, видениях и галлюцинациях как психических состояниях, проявляющих собственное Оно-Бессознательное, причем Оно проступает как язык, речь Другого, инакового к Я, как неистребимая фатальность отличия, что позволяет проникнуть в мир Другого-во-мне, совместить его с миром реальности. Здесь Я утрачивает цельность, переставая совпадать с самим собой, ведет диалог с Другим/Другими. Сон, являясь пассивным погружением в собственное бессознательное, по существу, служит полем, где Я ведет диалог с кризисным, дезинтегрированным пространством сознания расщепленного Я. Визуализация сна очень органично происходит в анимации, где сон предстает то как смерть и последующее духовное возрождение

(«Кутх и мыши», реж. О. Черкасова), то как «дремлющее зрение» медитирующего сознания («Сон», реж. Н. Шорина), то как переход к прошлому в пространство мифа («Корова», реж. А. Петров), то как фантазм («Ночь», реж. В. Петкевич).

Анализ процесса воспоминания является одним из способов самопознания. На экране происходит объективизация «потока сознания», где отсутствует рациональность, заменяясь логикой сна или бессознательного, что выстраивает целостное пространство человеческой памяти и индивидуальной истории⁶.

Автокоммуникация Я — Другой-Я происходит также в пространстве памяти, где индивидуальное Я заменяется дублерами-двойниками. Память похожа на разбитое зеркало, которое может либо исказить образ, либо размножить его на осколках во множестве копий-симулякров. В постмодернизме прошлое-настоящее-будущее неразличимы: мы имеем дело с серией чистых несвязанных настоящих одновременно. В «прошлонастоящем» все одновременно современно, исторично, относительно. Прошлое, находясь в настоящем как воспоминание, движется по лабиринту памяти к будущему. Движение к будущему проходит через прошлое памяти как перевернутое движение вспять, к прошлому. При этом принципиально невозможно точно определить место наблюдателя, который двоится, пребывая одновременно в прошлом и настоящем и двигаясь в будущее.

Мультилокация персонажа означает фрагментарность образа повествователя, который складывающегося из множащихся двойников, одновременно пребывающих в разных местах⁷. На экране рассказ о прошлом неотличим от проживаемого момента настоящего, рассказчик живет в прошлонастоящем, причем, он может исчезнуть, оставляя своего двойника, и зрителю остается только догадываться, от чьего имени в данный момент ведется повествование. «Сказку сказок» слагают сливающиеся в единого рассказчика и Волчок, и поэт, и младенец. Биографическое время становления события на наших глазах превращается в историческое и далее спокойно перетекает в метафорическое (притчевое) цикличное, при этом сохраняя символы эпохи («Нюркина баня», реж. О. Черкасова; «Русалка», реж. А. Петров). Перемещение «наблюдателя» вовне, на границу внешнее/внутреннее, диктует эксцентрическую структуру текста, его открытость и включенность в пространство культурных влияний.

В постмодернистской эстетике различие и повторение заняли место гегелевского тождества и противоречия. Когда все тождества только симулированы, возникает более глубокая игра различия/повторения. Различие маскируется, выступая симулякром оригинала, и демонстративно включается в повторение. Повторение создает иллюзию стабильности и традиционности: жизнь предохраняет саму себя через повторение. Ж. Делёз различает два способа повторения: 1) повторение одинакового, или отрицательное повторение; 2) повторение, включающее различие и само включенное в изменчивость идеи, или положительное повторение⁸. Оба вида повторения соотносятся между собой как гипотетичное/категоричное, статичное/динамичное, экстенсивное/интенсивное, цикличное /эволюционное, равенство/неравенство, абстракция/ внутренняя глубина, поверхностность/сердцевина и т. д. Разумеется, положительное повторение несет в себе творческий импульс и более продуктивно, чем охранительно консервативный, механический отрицательный повтор.

Ж. Деррида полагает, что все возвращается потому, что ничто ничему не равно, все находится в различии даже с самим собой. Виртуальный объект — это обрывок чистого прошлого — обладает качеством будущего и никогда не будет там, где он находится или куда направляется, иными словами присутствует неразличимость постмодернистского прошлонастоящего в каждой точке пространства. Ж. Делёз выдвигает предположение, что, возможно, высший объект искусства — это синхронная игра повторений с их различием и взаимным смещением, расхождением и децентрализацией, что создает каждый раз иной эффект⁹.

В аниматографе многочисленные повторы выступают структурной основой дискурса: нет абсолютной идентичности повторения, существует свобода версий-вариаций, и веселый абсурдизм нарастает по мере нарастания числа повторов¹⁰. В результате получается некая ризома множественности смыслов, по существу, обессмысливающая смысл повествования.

Классический художественный образ в культуре постмодерна замещается понятием симулякра, который выступает не простой имитацией, а скорее действием, в силу которого сама идея образца или особой позиции опровергается и отвергается. Современная культура — это ни в коей мере не копиистика, она отвергает миметический принцип, а значит, подражание как прием, и, избегая копий с оригиналов, она делает копии копий, т. е. превращает копии в симулякры, не имеющие прямых связей с оригиналом. Таким образом, постмодернистская культура предстает как мираж и непрерывность симулякра, который одновременно подобие и видимость, различие и тождество, копия и оригинал, фантом сознания и кажимость, в общем то, что воспроизводит образ объекта вне его существенных свойств. Симулякр ироничен от избытка реальности, поскольку порядок симулякров, описывающих пустоту, отсутствие иерархии и гармонии в современном мироздании, одерживает полную победу над реальным миром, сумев навязать миру свое время симулякров, свои модели темпоральности¹¹. Отныне исторические институты не разрушаются насильственно, но незаметно заменяются подобиями; симулякры берут верх над историей как чистая серийность, отрицающая всяческое развитие и эволюцию¹².

Современная анимация определяется как искусство движущихся симулякров, замещающих друг друга. В «Человеке в раме» реж. А. Хржановского рама выступает симулякром персонажа, из условной становясь иконической, значимой, сакральной, персонаж же осуществляет противоположное превращение, превращаясь в условный знак. Трансформация рамы и анимационного героя происходит синхронно: чем более «нарастает» рама, чем более сокращается пространство для портрета, тем более изображение лица превращается в тупую личину, которая полностью исчезает под забронзовевшим обрамлением. Симулякр заменил вещь в постмодернистском дискурсе, и взаимозаменяемость симулякров снимает вопрос управления. Социальный кретин с рычагами jack-(slots)-pot или телевизионного пульта ничем не выделяется из окружающего пространства вещей, и совершенно непонятно, кто кем управляет: персонаж вещами или наоборот («Сон технократа», реж. А. Пайстик). Аналогичная ситуация в «Банкете» (реж. Г. Бардин); куверты являются симулякрами приглашенных гостей, или гости выступают симулякрами столовых приборов. Симулякры взаимозаменяемы, они тщательно избегают стать (или хотя бы казаться) оригинальной ценностью. Режим трансвестивности означает порядок в культуре постмодерна.

Постмодернистский лабиринт, будучи наряду с иронией символом и знаменем эпохи модерна, по существу, является частным случаем ризомы как формообразующего принципа постмодернистских дискурсов. У. Эко рассматривал три вида лабиринтов: греческий, в котором было невозможно заблудиться, поскольку он вел напрямую к Минотавру, но, к счастью, путеводная нить Ариадны дарила надежду; маньеристский или модернистский, в основе которого лежал древесный принцип, что давало шанс путем проб и ошибок (trial & error) выбраться в имеющий выход главный коридор, даже изрядно заплутавшись в боковых; и сетевой постмодернистский J. Deleuze-F. Guattari¹³. Последний строится по ризомному принципу, где нет ни входа ни выхода, ни центра ни периферии, отсутствие симметрии приводит к тому, что каждая тропинка может пересечься с любой другой. Этот лабиринт включает множественность фальшивых стартов, отступлений, вариаций и повторений, замыкая на себя все выходы из себя. Постмодернистский дискурс размечает движение или разворачивание сюжета в лабиринте, что неизбежно приводит к повторяемости и неподвижности: в лабиринте веселого абсурда мечется воображение фантазера Джека («Дом, который построил Джек»), в лабиринте тоскливого ритуала течет жизнь искателей приключений («Отель Е», реж. П. Пярн), кружение в лабиринте памяти/сна обозначает усложненное движение воспоминания/осознания в переплетении прошлого с настоящим («Бабочка», реж. А. Хржановский; «Сказка сказок», реж. Ю. Норштейн).

Организация постмодернистского лабиринта по ризомному принципу предполагает наличие множества равнозначных центров притяжения, причем, децентрация касается не только структуры дискурса, но и персонажа. Индивид, чье скептическое и играючи полиморфное самосознание децентровано, более не тождествен самому себе, он выступает неким призраком и рассматривается как фрагментарный, расколотый субъект желания, втянутый в игру символов, пользующийся символами/ суррогатами вещей и сам становящийся символом. В «Треугольнике» (реж. А. Пярн) Юлия выступает символом изменчивости желаний; она и внешне то тоненькая, то массивная в зависимости от ситуации; Берта («Завтрак на траве», реж. П. Пярн) вообще лишена лица, которое она потеряла после рождения ребенка, то есть обезличенность связана с полным растворением в материнстве. Лицо — не лик Бога, но его подобие. Потеря лица означает отсутствие связи с Творцом, почему всё живущее борется за сохранение лица. Пока существует различие между лицом и конечным миром без лица, борьба не проиграна. Мир без лица — это пост-апокалиптическое состояние мироздания. Появление безликих симулякров («Властелин времени», реж. Р. Лалу, «Завтрак на траве») — тревожный симптом надвигающегося апокалипсиса. Ризомная связанность множества центров в единую систему лишь отчасти структурирует современное общество, но вне границ ризомного образования лежит дезорганизация и террор.

Ницшеанская «веселая игра» культурными ценностями обернулась в постмодерне бесконечной игрой вновь возникающих смыслов. Смысл более не является вопросом общепризнанной реальности, а объективной проблемой существования изолированного индивида в произвольном и фрагментированном мире. Зритель сам конструирует свои смыслы, выступая соавтором дискурса. Постмодернизм всей своей практикой убедительно доказывает, что остался в безвозвратно ушедшем прошлом дерридеанский «окаменевший камень смысла»¹⁴. И сейчас проблема состоит не в том, чтобы проанализировать произведение искусства, а в том, чтобы показать множественность трактовок. Смысл текста относителен и множествен, поскольку более не заключается в самом тексте, а возникает в сознании реципиента, выступающего одним из множества соавторов дискурса при зафиксированной теоретиками постмодерна «смерти автора». Плюрализм и множественность интерпретаций в отсутствии авторитетов и бинарных оппозиций отражает онтологическую сущность бытия, что в чеканной формулировке Ж. Дерриды звучит как «несводимость и постоянство плюральности человеческих миров»¹⁵.

Конвенционная природа игры предполагает открытую форму дискурсов, проницаемость границ которой обеспечивает движение интертекстуальности. Постмодернистский дискурс предстает как интертекст, где размыты границы искусство/реальность, текст/контекст, язык/метаязык; формы тают, растворяясь в хаосе бытия, трансформируясь в мнимости как взаимозаменяющиеся знаки, у которых утеряна сущность. Открытость является онтологическим свойством неравновесных систем. Согласно синергетике, неравновесная система может существовать только в отсутствии жестких рамок, будучи открытой и ориентированной на двойной (внешний и внутренний) обмен как в диахронном, так и в синхронном режиме: внешний взаимообмен информацией культуры с природой и обществом и как внутрикультурные процессы обмена, поскольку каждый дискурс включен в пространство культурных влияний.

Современная эпоха «играет» с другими эпохами, чьи тексты не только входят контекстами во вновь создающиеся дискурсы, но и напрямую цитируются. Цитаты образуют «смысловую воронку», в которую втягиваются другие тексты, коды, смыслы. И таким образом постмодернистский текст оказывается, по существу, присвоением и симуляцией, текстом между текстами. Постмодернизм рассматривает текст, как игру знаков и цитат, требующих деконструкции. Деконструкция — это прием создания новых текстов из фрагментов уже существующих, то есть, стратегией деконструкции является повторение. Анализ произведение происходит путем расчленения структуры на отдельные единицы, с последующим выявлением их контекстуальных значений, что обеспечивает выход дискурса в другие тексты, другие коды, другие знаки. За стратегией деконструкции стоит глубокий философский смысл: постмодернизм отказывается от поисков истины, создавая дискурсы из текстуализированной реальности, иными словами, он отрицает реальность и имеет дело с виртуальной реальностью уже созданных текстов, которые кодировали реальность непосредственно. Таким образом, деконструкция означает двойное кодирование или перекодировку уже существующих кодов оригинального произведения. Постмодернизм выступает с декларацией философии вторичности или культурной опосредованности, обратив свои недостатки (цитация и копирование) в достоинство.

В современной авторской анимации нет субъектно-объектного разделения: персонажи и предметы постоянно трансформируются, пересекают границы, сливаются в неразличимости и т. д. Падающий свет раздвигает изнутри границы реальности предмета, раскрывая его безусловную и одновременную связь-принадлежность к разным мирам («Улица Крокодилов», реж. бр. Куэй; «Сказка сказок», «Ёжик в тумане», «Зимний день», реж. Ю. Норштейн). Самораскрывающееся бытие не может быть вынуждено и связано. Оно свободно и потому не представляет никаких гарантий, по меткому замечанию М.М.Бахтина¹⁶.Современный аниматограф перемалывает все стили, стирая грани между высокой и низкой культурой. Иронический «принцип зла», опирающийся на гиперреальный симулякр, правит бал в анимационной киберреальности, где жестокость травестийна и персонажи-мутанты легко осуществляют морфинг. Двойственность действительности легко оборачивается абсурдом, как только случай выступает организующим началом, что отражается в замене иерархической древесной организации дискурса на децентрированную корневищную. Деконструкция разымает коллажно склеенные фрагменты, чтобы вновь употребить их в строительстве новых текстов. Анимационный дискурс, фрагментарный и децентрованный, обладает мультилокационностью и мультивременностью. Визуализируя положения постмодернистской парадигмы, современная анимация активно заявляет о себе как часть интертекстуального социокультурного пространства эпохи информационной цивилизации, одним из социокультурных течений которой является постмодернизм.

Исмаилиты, как и другие мусульмане шиитского толка, верят, что духовное наставничество Али, называемое имаматом, передается по наследственной линии от первого шиитского имама и его жены Фатимы — дочери Мухаммада. Названная в честь последней династия Фатимидов основала государство с центром в Каире, которое на протяжении двух столетий поощряло в средиземноморской части Ближнего Востока искусство, науки и торговлю. После завершения периода Фатимидов географический центр мусульман-исмаилитов переместился из Египта сначала в Сирию, а затем в Персию. Их центр в Персии — Аламут — пал в XIII в. в ходе нашествия монгольских завоевателей. После этого исмаилиты осели разрозненными общинами в разных странах мира.

В настоящее время приверженцев исмаилизма насчитывается более 20 млн. Они проживают в более чем 20 государствах на всех континентах — в Индии, Пакистане, Афганистане, Танзании, Кении, государствах Персидского залива, Иране, Ливане, Сирии, США, Канаде, Великобритании, Франции и др. Крупная исмаилитская община имеется на территории Таджикистана, а именно в Горно-Бадахшанской автономной области (на Западном Памире).

Начавшееся с небольшой группы исмаилитское направление в исламе превратилось в мощное религиозно-политическое и социально-философское движение. Исмаилизм испытал значительное влияние неоплатоническо-аристотелевского наследия, включив его элементы в свою систему. Большое внимание к вопросам политической власти и исторической справедливости, характерное для исмаилизма как течения шиитского ислама, сказалось и в философии, повлияв на создание собственной историософии и разработку исмаилитского социума как одной из центральных структур универсума.

С одной стороны, исмаилизм как одна из школ классической арабо-мусульманской философии оказал огромное воздействие на судьбы ислама, поскольку значительно расширил рамки традиций мусульманского свободомыслия, став основой для возникновения целого ряда новых течений, мировоззрений и политических движений. С другой стороны, на протяжении всей своей долгой истории община исмаилитов вобрала в себя множество различных культурных традиций, в силу чего культурное многообразие — до сих пор характерная черта исмаилитской общины, возглавляемой 49-м имамом Ага-ханом IV¹⁷.

Одна из главнейших традиций исмаилитской общины — бескорыстное служение людям. Неслучайно исмаилитов называют протестантами в мусульманском мире. В 1967 г. в целях поддержания исмаилитских общин, а также оказания помощи странам, в которых они проживают, был организован Фонд Ага-хана — частная благотворительная международная организация. Следует подчеркнуть, что фонд, будучи неконфессиональным учреждением, с самого начала своей деятельности стремится улучшить условия жизни не только исмаилитов, но и населения, исповедующего самые разные религии. И это не случайно.

Духовный лидер исмаилитов исходит из принципа плюрализма, предусматривающего наличие в обществе взаимопонимания, терпимости, открытости к другим культурам, ценностям и убеждениям. Это важный фактор трансформации отсталых регионов Азии и Африки в гражданские общества. По убеждению Ага-хана, в современном мире плюралистический подход в развитии обществ на локальном, национальном и межнациональном уровне — не только залог их прогресса, но и одно из условий выживания.

В отличие от других благотворительных организаций Фонд Ага-хана не решает за слаборазвитые регионы их проблемы. Он ориентирует свою деятельность прежде всего на организацию негосударственных институтов и программ, которые позволили бы местным общинам при поддержке правительств самим решать конкретные экономические, культурные и социальные проблемы той или иной территории. С этой целью делается ставка на подготовку специалистов разного профиля среди местного населения, развитие местного управления и внедрение новых методов и технологий в слаборазвитые регионы, чтобы был сокращен разрыв между отсталыми и высокоразвитыми государствами. Ага-хан, будучи сторонником обществ с децентрализованной структурой, убежден, что страна способна полноценно и независимо развиваться только тогда, когда местные общины всесторонне участвуют в управлении территориями, на которых проживают.

Фонд вкладывает деньги в проекты, которые не всегда выгодны с экономической точки зрения и не сразу окупаются, но имеют социальную и культурную значимость. Выступая в сентябре 2002 г. на конференции по культуре и развитию Фонда принца Клауса в Амстердаме, Ага-хан IV подчеркивал, что «…инициативы нельзя рассматривать исключительно с точки зрения экономики. К ним следует скорее относиться как к комплексной программе, которая охватывает также социальную и культурную сферу. Образование и профессиональная подготовка, здравоохранение и государственные службы, сбережение культурного наследия, развитие инфраструктуры, городское планирование и реставрация, развитие сельской местности, управление водными и энергетическими ресурсами, контроль за состоянием окружающей среды и даже разработка политики и законодательства — вот некоторые из тех аспектов, которые необходимо всегда принимать в расчет»¹⁸.

Согласно традициям исмаилитов, в обязанности имама входит не только толкование вопросов веры для исмаилитской общины, но и разъяснение взаимосвязи этой веры с условиями нашего времени. Исходя из идеи о том, что качество жизни определяется экономическими, социальными и культурными факторами, нынешний имам исмаилитов активно занялся проблемами развития. Им была создана сеть частных, международных неконфессиональных учреждений, объединенных в единую систему — Организацию Ага-хана по развитию (ОАХР), составной частью которого является Фонд Ага-хана. Несмотря на то, что в основе деятельности данной организации лежит помощь исмаилитским общинам, ее службы и учреждения открыты для людей любого вероисповедания и происхождения. Причем работа всех учреждений ОАХР строится на взаимодействии профессиональных штатных сотрудников и добровольных помощников.

Деятельность ОАХР осуществляется в трех направлениях — экономическом, социальном и культурном. В сфере экономики функционирует Фонд Ага-хана по экономическому развитию. Его филиалы расположены в Восточной и Западной Африке, а также в Южной и Центральной Азии. Помимо финансовой поддержки инвестиционных проектов данный фонд проводит активную работу по развитию кадровых ресурсов, прежде всего по подготовке экспертов в области управления, техники, маркетинга и финансов. В состав фонда входят пять служб: финансовая, массовой информации, по развитию производства, авиационная, по развитию туризма.

Особое внимание руководство исмаилитским сообществом уделяет развитию сельского хозяйства в слаборазвитых районах. Начало этой деятельности было положено в начале 1980-х годов в Пакистане и Индии. Приобретенный там опыт позднее был применен в Афганистане, Кении, Киргизии, Сирии, Мозамбике и Таджикистане. Цель программ Фонда Ага-хана в области сельскохозяйственного развития — борьба с нищетой путем обеспечения накоплений и предоставление сельским жителям кредитов, развитие предпринимательства, создание систем управления природными ресурсами, развитие производственной базы и повышение продуктивности сельского хозяйства. Эти задачи, как полагает руководство исмаилитского сообщества, не могут быть решены без привлечения к участию в работе и процессу принятия решений всех членов общины, с одной стороны, и укрепления гражданского общества — с другой.

Ключевым фактором достижения прочных результатов тех или иных проектов и мероприятий, как считают исмаилиты, является активное участие в них местного населения. Именно поэтому Фонд Ага-хана предпринимает немало усилий для поддержания и стимулирования самых различных организаций гражданского общества, которые выступают за разумное управление и демократизацию процессов развития.

Что касается социальной сферы, то ею занимается Фонд Ага-хана. Он использует комплексный подход на основе поддержки общин и коллективного участия, который ориентирован на сплочение гражданского общества и уважение местных культурных традиций. В своей работе фонд руководствуется верой в то, что самопомощь формирует чувство достоинства и самоуважения, которое, в свою очередь, способно пробуждать в людях созидательные силы.

В целях создания на местах устойчивых моделей развития и обеспечения выгод для местного населения фонд работает по принципу долгосрочных обязательств. Например, апробированные в течение 20 лет в Северном Пакистане программы и гибкие модели развития могут быть адаптированы к самым различным условиям. Кроме того, благодаря своим публикациям, исследованиям и политическому диалогу Фонд Ага-хана производит обмен знаниями и опытом с другими организациями, занимающимися аналогичными проблемами.

В области образования фонд трудится над реализацией основного цикла образования для детей всех возрастов. Его усилия направлены на улучшение качества образования с упором на развитие системы дошкольных заведений, созданных на базе общин и опирающихся на местную культуру и ресурсы. В целях улучшения качества образования фонд стремится обеспечить участие родителей и общин как в разработке учебных программ, так и в управлении и финансировании школьных учреждений.

Службы Ага-хана по образованию пытаются устранить имеющиеся преграды, препятствующие доступу к учебным заведениям и получению образования. С этой целью продолжается строительство новых школ в Бангладеш, Кении, Киргизии, на Мадагаскаре и в Мозамбике. Например, в северной части Пакистана увеличилось количество и видов школ, в которых могут учиться девочки. Там же местные учителя занимались на курсах повышения квалификации без отрыва от работы. В Кении были открыты и оборудованы компьютерные классы, а в Индии активно строилась система дошкольного образования, в Киргизии и Таджикистане финансируются мероприятия по повышению квалификации педагогического состава в отдельных высших учебных заведениях.

Интересные, на наш взгляд, формы в области образования практикуются в Бангладеш, Индии, Кении, Киргизии, на Мадагаскаре, в Таджикистане, Танзании и Уганде. При поддержке Фонда Ага-хана там открываются «образцово-показательные центры». Эти частные неконфессиональные учреждения осуществляют набор учащихся из начальных групп в группы полной средней школы с учетом индивидуальных успехов и способностей учеников, невзирая на финансовые возможности их семей. Эти центры предлагают абитуриентам как национальные, так и международные программы обучения.

Что касается здравоохранения, то здесь целью Фонда Ага-хана является укрепление здоровья и благополучия отдаленных сельских общин с уделением особого внимания женщинам и детям. Различными программами предусматривается создание системы общинных служб и основных видов специализированной медицинской помощи первичного звена, а также качества обслуживания. Фонд поддерживает рентабельные проекты в сферах материнского и детского здравоохранения, планирования семьи, борьбы с инфекционными заболеваниями и гигиены питания.

В настоящее время в ведении службы Ага-хана по здравоохранению находится более 300 лечебных центров, диспансеров и других общинных заведений, более десятка специализированных лечебных учреждений первичного звена, в том числе диагностические центры, родильные центры, а также шесть общих и три женских госпиталя. Все эти медицинские учреждения представляют первичную медико-санитарную помощь примерно 1 млн человек и обслуживают около 1 млн 200 тыс. пациентов в год¹⁹.

Первичная медико-санитарная помощь предназначена прежде всего наиболее уязвимым в социальном плане группам населения, например, сельским и изолированным общинам, а также городским семьям, имеющим доходы ниже среднего уровня. Хотя в числе основных приоритетов служб Ага-хана в области здравоохранения остается иммунизация и комплексный контроль за детскими заболеваниями, главной задачей всех программ является профилактика заболеваний. Во всех регионах, где функционируют медицинские заведения исмаилитов, большое внимание уделяется предупреждению и лечению сердечно-сосудистых заболеваний, диабета, отдельных форм рака, психических болезней и др.

Многие инициативы служб Ага-хана по здравоохранению стали возможны только благодаря самоотверженности и опыту добровольцев. Например, в больницах Горно-Бадахшанской автономной области Таджикистана на протяжении нескольких лет вместе с таджикскими докторами трудятся специалисты из Северной Америки и Европы.

В сфере культуры большую работу проводит созданный в рамках ОАХР Траст Ага-хана по культуре. Его инициативы направлены на возрождение наследия общин исламского мира и содействие их социальному и экономическому развитию. Для поощрения выдающихся образцов современного проектирования, помощи в сохранении городского наследия исламской архитектуры в 1977 г. была учреждена премия Ага-хана в области архитектуры. Единственная в своем роде среди архитектурных премий, она не только присуждается отдельным архитекторам за образцовые современные работы, но и служит подтверждением официального признания проектов, которые, с одной стороны, являются новаторскими, а с другой, могут быть общедоступными и использоваться в разных регионах мира. Премия присуждается муниципалитетам, домовладельцам, специалистам-техникам и искусным каменщикам. На премию Ага-хана номинируются работы в области развития жилищного строительства, реставрация отдельных зданий, проекты сохранения исторического облика отдельных районов, проекты в области садово-парковой архитектуры, программы по улучшению городской окружающей среды. К настоящему времени на соискание премии было представлено более 6 тыс. проектов, 84 из них получили заслуженную награду.

В рамках Траста Ага-хана по культуре действует программа, направленная на поддержку исторических городов, а именно физическое возрождение исторических памятников мусульманского мира. Эта программа имеет целью показать, что культурные проекты и социально-экономические инициативы могут дополнять друг друга. Так, выполняя свои обязательства по реконструкции и долгосрочному развитию Афганистана, ОАХР занимается в этой стране реставрацией мавзолея Тимура и садов Бабура — древнейшего «райского сада» династии Моголов. Траст Ага-хана по культуре в рамках программы поддержки исторических городов реставрировал крепость Балтит в Хунзе (Пакистан). Траст стремится добиться признания многообразия и плюрализма культур в мусульманском мире и на Западе.

Традиционно в культуре народов Центральной Азии и Среднего Востока музыка служила не только средством развлечения, но и способом выражения моральных ценностей и силы духа людей. Исмаилиты мира стараются сохранить лучшие образцы музыкальной культуры. С этой целью по инициативе Ага-хана с 2000 г. финансируются и координируются образовательные программы, этнографические исследования, программы по созданию архивов, видео- и аудиозаписи, публикации, концерты и семинары с участием музыкантов, исполняющих традиционную музыку. Главное внимание уделяется поддержке местных музыкальных центров и школ, в которых учителя-музыканты обучают учеников освященным веками методом передачи знаний, известным как устаз-шагирд. В области музыкального искусства исмаилиты поддерживают творческие партнерские отношения не только с музыкантами и музыкальными центрами Центральной Азии, но и с ведущими творческими организациями и культурными учреждениями Запада.

Основная задача этого направления — обеспечить и передать новым поколениям музыкантов и слушателей лучшие образцы традиционного музыкального наследия Центральной Азии.

Исмаилитское сообщество заинтересовано не только в сохранении архитектурного и музыкального наследия. В планах духовного лидера исмаилитов и его фонда создание музея Ага-хана в Торонто и Морского музея Индийского океана в Занзибаре. Первый будет посвящен многообразию и богатству исламского искусства. В нем предполагается выставлять экспонаты из известных коллекций, в частности из коллекций самого Ага-хана. Кроме того, в задачи музея будет входить приобретение, сохранение, атрибуция и демонстрация предметов древней культуры, связанных с интеллектуальными, культурными, творческими и религиозными традициями исламских общин в прошлом и настоящем. Экспонаты будут включать керамику, изделия из металла и произведения живописи, представляющие все периоды исламской истории. Между прочим, предполагается демонстрировать коллекцию древних рукописей, среди которых манускрипт Авиценные «Qanun fi’l Tibb» («Каноны медицины») издания 1052 г. Музей будет проводить конференции и семинары в целях обмена опытом и знаниями между исламским и западным миром.

В Морском музее предполагается выставлять морские корабли и другие экспонаты, которые служат свидетельством богатой истории коммерческих и культурных взаимосвязей между Африкой, Средним Востоком и Индийским субконтинентом.

Как мы видим, деятельность исмаилитов, возглавляемых их духовным лидером Ага-ханом, ориентирована на привнесение прогрессивных стандартов в слаборазвитые регионы с целью повышения благосостояния населения, борьбы с неграмотностью и развитием плюрализма. Исмаилитское сообщество открыто для диалога с представителями самых различных национальностей и вероисповеданий. Проекты исмалитов в экономике, социальной и других областях — это составная и немаловажная часть современной мировой культуры.
В. А. Осипов,