Медиаконцепт в стадии культурной стабилизации

3.2.1. Прецедентность в виртуальной медиасфере

О прецедентах в Интернете имеется достаточно обширная литература, однако большинство исследователей описывает прецедентность в Сети с позиций традиционной, неэлектронной, неинформатизированной, если так можно выразиться, коммуникации, в русле классической, идущей от трудов Ю.Н. Караулова [Караулов, 1987] теории прецедентного текста.

В некоторых работах Интернет фигурирует только в качестве «среды обитания» прецендентов, при этом последствия влияния среды практически не учитываются, а виртуальные тексты рассматриваются изоморфно текстам реальной, несетевой природы. В диссертации «Прецедентные феномены в интернет-рекламе предприятий ресторанного бизнеса» глубоко и доказательно изучается явление смысловой элиминации прецедентного текста в рекламе, когда «в рекламных целях глубокий смысл уступает место максимальному упрощению значения прецедентного феномена» [Алексеева, 2009, с. 5], однако Интернет как сфера хранения, распространения и рецепции рекламного послания специально не рассматривается. В монографии Е.А. Нахимовой «Прецедентные имена в массовой коммуникации» [Нахимова, 2007] культурно маркированные онимы изучаются на основе данных «Национального корпуса русского языка» и архивов общенациональных высокотиражных российских газет, представленных в Интернете. Хотя автор активно пользуется большими функциональными возможностями интернет-поиска, сам Интернет остается лишь глобальным хранилищем огромных текстовых массивов со значительно облегченной процедурой их технологической обработки в исследовательских целях.

В ряде работ, напротив, пристальное внимание уделяется Интернету как особой разновидности коммуникации, выявляется специфическое и своеобычное именно для виртуального дискурса и его жанров. Исследователи приходят к выводу о превалировании в сетевой коммуникации травестийной, пародийной, игровой, ироническо-смеховой, анекдотической тональности и о том, что типичными сферами-источниками прецедентных текстов здесь выступают, по преимуществу, наряду с фольклорным и паремическим фондом, произведения массовой культуры – анекдоты, популярные художественные и анимационные фильмы, песни, рекламные ролики [Гриценко, 2010, с. 12 – 15; Рыжков, 2010, с. 13].

Однако Интернет как доминирующее, по крайней мере последнее десятилетие, массмедиа, потому и называется глобальным, что вмещает в себя не только огромный массив информации, но и практически все проявления публичной коммуникации как таковой: в нем размещается или дублируется, наряду с бумажными, телевизионными и радийными носителями, большинство СМИ, в нем активно развиваются СМИ собственные. Именно в Интернете аббревиатура СМК обретает буквальное прочтение, поскольку происходит именно массовая – по беспрецедентному количеству агентов, именно коммуникация – по причине реальной возможности интерактивного отклика, диалога, полилога онлайн. Бесчисленные порталы, форумы, гостевые странички, чаты, блоги предлагают принципиально нелитимитируемому числу пользователей возможность не только открыто обсуждать любой информационный повод, но и инициировать его. Все это многократно интенсифицирует коммуникативно-интерпретационный и лингвокреативный потенциал языковой личности, способствует свободной реализации ее когнитивных интенций и разнообразных мировидческих рефлексий.

Вследствие этого исследовать интернет-коммуникацию вообще и прецедентность в Сети в частности необходимо, на наш взгляд, изучая не только то яркое, принципиально новое и экзотичное, что Интернет принес в нашу жизнь. Последнее чревато опасностью за деревьями не увидеть леса, а очевидное и своеобразное, эндемичное, сугубо виртуальное, не свойственное инстуциональному и неинстуциональному «общению в реале», признать за единственно существенное и важное. Виртуальная коммуникативная среда, не только порождая новые, но и переплавляя традиционные жанровые и дискурсивные формы, вырабатывая, пользуясь терминологией М.С. Рыжкова, собственный коммуникативный и жанровый формат как «прототипную конфигурацию развертывания дискурса» [Рыжков, 2010, с. 9], коренным образом трансформирует гармонизирующие «реальную» коммуникацию закономерности и правила, отменяет действие одних коммуникативных универсалий [см. о них: Болотнова, 1992] и гипертрофированно усиливает действие других.

Несколько по-новому и по-другому, нежели в традиционной письменной и устной коммуникации, выглядит в Сети и прецедентность, причем не только та, в которой источником прецедентного феномена становится сама интернет-среда, хотя и таковых прецедентов огромное количество и они заслуживают отдельного изучения (см., например, работы Г. Гусейнова [Гусейнов, 2008] или целые информационно-аналитические сайты (URL: http://sites.google.com/site/mememediavirus/home) о феномене интернет-мемов и медиавирусов, наподобие превед-медвед или мистер Трололо). Однако дело в том, что и прецедентные тексты в их традиционном, карауловском, понимании испытывают в Сети значительные изменения специфики функционирования – изменения характера пульсации прецедентности, ее, пользуясь терминологией Н.А. Кузьминой, резонансности [Кузьмина, 2009, с. 67 – 93].

Интернет как сверхподвижная, текучая среда функционирования прецедента реформирует ведущие параметры прецедентности. В первую очередь это касается трех взаимосвязанных признаков, а именно – повторяемости, рефлексивности и культурной маркированности.

По мнению А.Ю. Аристова, «взаимосвязанными являются два критерия определения В.В. Красных: чем более актуален текст, тем чаще он цитируется и, соответственно, чем чаще текст цитируется, тем более актуальным он становится» [Аристов, 2008, с. 12]. В интернет-коммуникации по причине свойственной ей неограниченной интеракциональной активности рекуррентность прецедента зачастую говорит скорее о его популярности (известности, широком внимании, общественных симпатиях), нежели о подлинной актуальности (соответствии запросам современности).

Гипертекстовый и ссылочный аппарат Сети делает возможным простую редупликацию сообщения, когда коммуникативная интенция отправителя сводится исключительно к распространению исходного контента с латентным иллокутивным посылом «Я советую это посмотреть / прочитать, потому что считаю это интересным». Такую повторямость без наращивания информативно-смыслового объема исходного сообщения можно назвать пассивной. Она свидетельствует о спонтанной популярности того или иного феномена, служит распространению интернет-мемов и медиавирусов и, как правило, весьма кратковременна: бурно развивается, но быстро и стремительно спадает (из последних примеров 2010 г. можем назвать мистера Трололо, а пик популярности уже малоизвестного Медведа пришелся на 2006 г. (URL: ru.wikipedia.org›wiki/Медвед). Факты пассивной повторямости – объект изучения исследователей массмедиа, массовой культуры, культуры повседневности.

Однако большей степенью культурной маркированности, свидетельствующей, скорее, не о популярности, а о социокультурной и мировидческой актуальности прецедентного текста, обладает повторямость активная. Речь идет о фактах активности говорящего, когда он либо вводит прецедентный текст в структуру собственного сообщения (назовем это активной повторямостью первого порядка), либо создает собственный рефлексивно-интерпретационный текст по поводу прецедентного (назовем это активной повторямостью второго порядка).

Активная повторяемость свойственна как «реальной», так и киберкоммуникации, но в рамках последней она приобретает, во-первых, свойство длительной и относительно стабильной фиксации (что невозможно без технических приспособлений в формате устной речи), а во-вторых, свойство сверхлегкой обнаруживаемости и идентификации (что крайне затруднено с бумажными носителями, но легко доступно с помощью электронных поисковых систем). Таким образом, факты прецедентности в Сети оказываются с эпистемологической точки зрения более «объективными» и верифицируемыми, а с коммуникативной точки зрения – всегда открытыми к реинтерпретации и выражению рефлексии по их поводу. Все это позволяет проследить реальную темпоральную и интеракциональную динамику прецедентности как живого социокультурного процесса, более-менее объективно измерить миромоделирующий потенциал прецедентного текста, «вступающего в резонанс с массами читателей» [Кузьмина, 2009, с. 92].

О наивысшей степени культурной маркированности прецедентного феномена и превращении его в текст влияния (по Н.А. Кузьминой, «энергетически сильный текст в прецедентной фазе существования в интертексте» [Кузьмина, 2009, с. 93]) свидетельствует, на наш взгляд, появление в электронной инфосфере рефлексивности эксплицитной, осознанной, намеренной, тенденциозной. Здесь мы имеем в виду в первую очередь создание отдельных площадок (сайтов, блогов, постов, страничек, тем, комментариев) или трансакций, посвященных прецеденту. (Термин трансакция предлагает в качестве единицы членения интернет-дискурса М.С. Рыжков, подразумевая под трансакцией «дискурсивный фрагмент, представляющий собой последовательность нескольких речевых шагов, соединенных тематически и служащих достижению поставленной цели общения» [Рыжков, 2010, с. 5].)

Как развивается миромоделирующий потенциал медиаконцепта при его вовлечении в прецедентный текст? На наш взгляд, динамика семантической эволюции концепта обусловливается в данном случае комбинаторным взаимодействием двух факторов.

Первый фактор условно можно назвать фактором инициации, поскольку концепт может включаться в уже известные, состоявшиеся прецедентные тексты, модифицируя их структуру и «паразитически» (ср. с понятием текстов-паразитов Г.Г. Слышкина [Слышкин, 2000]) используя их культурную память и ассоциативную ауру, а может инициировать собственный прецедентный текст, постепенно приобретающий статус самостоятельного текста влияния.

Примеры эксплуатации медийными доминантами популярных прецедентных текстов весьма частотны. Т.В. Шмелева приводит такие заголовки материалов о кризисе: Кризис с человеческим лицом; Кризис. Труд. Май; Кому в кризис жить хорошо – замечая, что «в круг прецедентных входят и классические тексты русской литературы, и социалистические лозунги, <…> что стоит расценивать как глубокое освоение понятия кризис в материи русской культуры» [Шмелева, 2009]. Концепт нефть также демонстрирует подобную «паразитическую» активность и текстогенность (термин Т.В. Шмелевой [Там же]): Нефть – это наше все; Нефть-матушка; Не нефтью единой; Унесенные нефтью. Думается, что в данном случае говорить о глубоком освоении концепта в материи культуры рано, но можно говорить о нахождении концепта в стадии интенсивного роста его миромоделирующего потенциала.

Что же касается инициации концептом собственных прецедентных текстов, что, на наш взгляд, и является бесспорным свидетельством глубокого проникновения в культуру, то о кризисе (в настоящее время концепт находится в стадии затухания) таковых, судя по нашим данным, не имеется, в то время как о нефти существуют прецедентные тексты, ставшие текстами влияния и вошедшие в культурный тезаурус современника.

Второй фактор, обусловливающий динамику дискурсивной эволюции концепта в прецедентном тексте, связан с описанной выше диспозицией ключевых признаков прецедентности в Интернет-коммуникации. В диахроническом эволюционном плане вместе с качественным прогрессом повторямости – от пассивной к активной, сначала первого, затем второго порядка – нарастает степень рефлексивности и культурной маркированности прецедента. Следовательно, наибольший миромоделирующий потенциал будут демонстрировать медиаконцепты, способные к инициации собственных самостоятельных прецедентных феноменов и развивающиеся в дискурсивном интернет-пространстве посредством интерпретационно-рефлексивных комментариев и толкований.