Конфликтное / толерантное эмоциональное общение

Именно в таких ситуациях возникает необходимость в актуализации толерантного поведения, которое предполагает асимметричное коммуникативное поведение участников конфликтной ситуации. Быть толерантным – означает терпеть, сносить, мириться с человеком, его поведением, идеей и т. п., которого или которой в действительности не одобряешь [Лекторский, 1997]. В этом смысле толерантное речевое поведение направлено на сдерживание неприязни, с отложенной негативной реакцией или с заменой ее на более позитивное реагирование [Там же].

Рассмотрим пример. Истеричное поведение матери перед бракоразводным процессом, имеющее экспрессивные формы, направлено на развитие конфликта:

– Мать: Ты тварь, твой папа тварь, гадкая тварь, которая подохнет, я его ненавижу, и тебя ненавижу, так же самое, как твоего папу, что тебе ещё надо от меня? Ребёнок им нужен… Посмотреть, как вы будете ребенка ненавидеть, вы не сможете его нормально растить. Суд покажет… Вы извели меня, ты и твой папа…

– Сын: Мама, тебе надо успокоиться. Ничего страшного не происходит, я буду с тобой (Из материалов гражданского дела).

Эмоциональное речевое поведение матери в приведенном примере связано с выражением не только сложного эмоционального состояния, но и эмоционального отношения к близким, в том числе к сыну-подростку, втянутому в эту ситуацию. Оно может характеризоваться как крайне негативное, высокоинтенсивное и конфликтное, поскольку негативное отношение к лицу всегда ярче и сильнее, чем к артефакту, а эмоции, связанные с эстетическим отношением (к внешности человека) являются не столь интенсивными, как в случаях отношения к целенаправленной деятельности и качествам человека.

Реакция сына, который оказался свидетелем и отчасти адресатом негативных речевых действий матери, могла быть агрессивной, развивающий конфликт, или, напротив, депрессивной, формирующей жертвенное безразличие. Возможной формой реагирования здесь является и применение агрессивных острот, которые позволяют «сэкономить на брани» – «изысканная форма постоять за себя, ответить обидчику, переадресовав ему его оскорбление» [Труфанова, 2013, с 275]. Для разных типов личности свойственны разные стили выхода из состояния эмоциональной напряженности: вербальной агрессии, демонстрации обиды, рационально-смеховой реакции, иронии и др. И в этом смысле нетолерантные реакции часто являются естественными и даже желательными в ситуации конфликта. Они несут в себе наряду с негативным модусом общения реализацию эмоциональной разрядки, снятия напряжения, а иногда и решение проблемы.

В приведенном выше примере речевое поведение сына проявилась в наиболее приемлемой для нейтрализации конфликта форме толерантного реагирования. Им была применена тактика, обозначаемая учеными как тактика эмоционального «совладания», подавления эффекта эмоционального заражения и негативных эмоциональных реакций на обидные слова близкого человека. В межличностном общении такое поведение, как правило, ведет к снятию конфликта или его мирному разрешению, что делает подобное речевое взаимодействие экологичным. Однако в большей степени сдерживающее речевое поведение бывает приемлемо для участников неэмоциональных ситуаций общения, где рациональные доводы, нейтральное или отсроченное реагирование на стимул легко регулируются говорящими.

В эмоциональных коммуникациях, затрагивающих основы не только социальной, но и физиологической природы человека, опосредованных механизмами эмпатии, тактики эмоционального «совладания», сдерживания не являются естественными и требуют значительных психологических усилий от участника конфликтной ситуации. Регулярное их применение, по мнению ученых, является разрушительным для психологического здоровья «терпящей» стороны. Известно, что существуют целые группы профессий (например, педагоги) с риском эмоциональной деструкции в отношении их здоровья, которые, добиваясь гармонии в межличностной, групповой, социальной коммуникации, используют, по сути, разрушительные для себя тактики эмоционального речевого поведения.

2. 
   Эмоциональное акцентирование / игнорирование.
   

Художник: (…) И никого из участников не пригласили на выставку в следующем году. А может, я еще в ноябре поеду в Крым! Буду представлять наш город в акварели, а масло взрослый один там художник поедет…

Отец: Этот пейзаж? Ну что, зеле-еный… Как доллар (смеется).

Мать: Кстати, о пейзажах. Ну мы поедем на дачу-то? (Смехов А.А. Так и живем).

С точки зрения лингвистики эмоций, эмоциональные высказывания не предполагают рациональной рефлексии [Volek, 1987], они требуют эмоциональной реакции любого рода (Молодец! Знай наших! А мне не нравится!), том числе фатической (Ну? Ага! Да-а!). С точки зрения психологии, это связано с необходимостью «вербальных поглаживаний», которыми обмениваются люди в межличностной и групповой коммуникации для сохранения психологического баланса взаимоотношений [Литвак, 2004]. Форму наиболее глубокого эмоционального поражения человека в неэкологичном общении представляет эмоциональное игнорирование, затрагивающее уровень фундаментальных базовых установок, личностных смыслов.

К эмоциональным «поглаживаниям», предотвращающим ощущение эмоционального игнорирования, относятся речевые действия, направленные на поддержку, убеждение, приободрение, воодушевление, успокоение, утешение, повышение настроения партнера по коммуникации. Использование этих речевых действий не означает лживого характера речевого поведения, которое связано с рассогласованием слов и называемых ими фактов. В сфере эмоций действуют явления иной природы: эмоции непосредственно не связаны с фактами, а отражают отношение к ним, и такая связь не может быть полностью верифицирована. Однако эмоции могут быть неискренними, когда адресатом отчетливо ощущается резкое несовпадение истинного и вербализуемого эмоционального отношения к нему говорящего, которое стало предметом сознательного планирования и употребления тех или иных средств [Сиротинина, 1999, с. 29]. В этих случаях наиболее отчетливо проявляются используемые говорящим приемы эмоционального акцентирования, например, лести – инструмента умелого корыстного манипулирования адресантом эмоционального состояния адресата с целью изменения этого состояния [Леонтьев, 2005, с. 98]. Лесть дезориентирует адресата, вводит в заблуждение, поскольку акцентируемые качества не всегда соответствуют реальному положению дел, она неискренна, но в то же время при умелом вербальном выражении она принимается адресатами, хотя «благосклонно скорее будет воспринята не грубая, а тонкая лесть» [Сиротинина, 1999, с. 29].

Эмоциональное акцентирование – это механизм использования положительных эмоций как регулятора эмоционального состояния человека или взаимоотношений между коммуникантами. При этом такое качество эмоций говорящего, как их искренность (соответствие переживаемых и выражаемых эмоций), не является релевантным для получения результата речевого действия. Так, глорифицирующие речевые жанры комплимента, похвалы, благодарности, поздравления и др. в письменной и устной реализации направлены на гипертрофированное выражение положительного отношения к адресату речи. В них выделяются и акцентируются ценностные константы человеческой жизни, социальных отношений, черт характера и способов самовыражения отдельных людей.

Эколингвистическая ценность глорифицирующих жанров и торжественных текстов определяется не абсолютной, а относительной мерой позитивности выражаемых эмоций. Так, положительная оценка, выражаемая в текстах благодарностей, может стать предметом разногласий и конфликтов в коллективе, если ее представить клишированной формой высказываний в адрес одних сотрудников («за добросовестный труд») и неформальных и эмоциональных высказываний в адрес других (высокое служение, опыт, помноженный на знания, миссия первопроходцев, символ мудрости и душевной щедрости, душевное тепло и опыт, высочайший профессионализм, сердечная благодарность, неоценимый вклад, ценой огромных усилий, выбрали для себя нелегкий путь и др.). Парадоксальность описанной ситуации состоит в конфликте явлений эмоционального акцентирования и эмоционального игнорирования в отношении одних и тех же текстов. По мнению адресатов, получивших формальные благодарности, они были недостаточно оценены и выделены руководством по сравнению с коллегами, которые получили эмоциональные тексты. Ситуации несоответствия уровня притязаний человека и степени акцентирования его личности участниками воспринимаются как ситуации неэкологичного взаимодействия и связываются с эмоциональным игнорированием, несмотря на то, что они опосредованы исключительно положительными эмоциями. В этой связи следует предположить, что экологичность общения должна оценивается не только, а возможно, и не столько по модальности и оценочному знаку эмоции, сколько по соответствию способа ее выражению целому ряду параметров коммуникативной ситуации.

3. 
   Эмоциональное табуирование / детабуирование.
   

В лингвистике эмоций, в свою очередь, исследуются приемлемые вербальные формы проявления эмоций в той или иной социальной и национальной культуре. Именно социологизированное восприятие, по словам В.Н. Телия, «создает в картине мира презираемое, порицаемое, уничижаемое или, наоборот, уважаемое, такие свойства, которыми восхищаются, которым умиляются и т.д.» [Телия, 1991, с. 60]. Но если в рациональной коммуникации табу чаще всего рассматривается с точки зрения круга тем, запрещенных для обсуждения в данном социуме, то в эмоциональном общении важен их эмоциональный контекст. Если предмет речи может быть официально или неофициально запрещен, подвергаться цензуре, то проявление эмоций официально не регулируется, но негласно именно субъективное отношение к важнейшим реалиям времени становится поводом для преследований или объектом политической идеологии.

Нормы выражения психологических состояний и субъективной оценки изменяются во времени. Это касается не только формы выражения, но и эмотивного наполнения и коннотации важнейших понятий, способов именования предметов и явлений в разных социальных культурах, по которым можно оценивать в том числе процессы эмоционального табуирования и детабуирования. Результаты проведенного нами ранее сопоставительного исследования наименований телепередач советского периода и современного телевидения при помощи приема анализа «включенных» и «исключенных» тем (что показывают / не показывают и о чем говорят / не говорят) показывают, что в наименованиях передач советского телевидения явно доминирует лексика положительной оценки по отношению к лексике негативной эмоциональной окраски (таковая имеется в незначительных количествах в названиях фильмов, а в наименованиях телепрограмм практически отсутствует), которая маркирует пусть декларируемые, но позитивные ценности общества. Современное телевидение, подчиняясь требованиям доминирующей эстетики безобразного, чаще эксплуатирует негативные понятия и их наименования. Вполне открытой сегодня для массового телезрителя является тематика преступных действий, часто включающих показ кровавых деяний, раскрывающих изощренные способы насилия; область физиологических потребностей человека (еда, секс, физиологические отклонения, извращения), область негативных ощущений (страх, боль, отвращение и т.п.).

Эмоциональные сферы, которые долгое время считались принципиально непубличными, в наше время подвергаются детабуированию. Это относится в первую очередь к семантической сфере интимной жизни человека, «человеческого низа» [Амири, 2013] и эмоциональных сфер смерти и физических страданий. Способом снятия негласных запретов на их демонстрацию становится повторяемость (цикличность, серийность) и массовость тиражируемых образов вместе с воспроизведением их новых, приобретенных недавно эмоционально-оценочных координат. В результате этих процессов отрицательная оценочная семантика негативных понятий частично утрачивается, ужасающее содержание нейтрализуются, достигается эффект привыкания современного человека к агрессивному характеру информации, психотравмирующим изображениям и текстам, который неосознанно переводит информацию о противоестественных явлениях в ранг рядовых, обычных фактов. Симптомом распространяющейся в обществе эмоциональной ригидности является спрос на появляющиеся в широком доступе контенты, угрожающие эмоциональному здоровью и самосохранению человека, например, «Как изготовить бомбу в домашних условиях», «Как безнаказанно совершить убийство» с детабуированным содержанием: «Вообще имеет смысл поразиться, насколько просты и очевидны способы совершения безнаказанных убийств. (…) Вы должны быть готовы к убийству психически, морально и физически. Если вам меньше 14 лет, можете смело резать бабушку. Уголовная ответственность за это не наступит. (…) Самая лучшая жертва – старая одинокая бабушка, которая живет в доме на краю деревни на отшибе. Незнакомая симпатичная девушка, идущая одна, тоже вполне подойдет, как и ребенок, возвращающийся домой из школы после уроков во вторую смену. Они соответствуют нашим требованиям по критерию беспомощности и незнакомства (…)» (Имя автора не рекламируется).

Таким образом, как психологически и социально немотивированное табуирование, так и стихийная детабуирование в области эмоциональной коммуникации приводит к лингвистически неэкологичным последствиям.

Приведенные в этой статье примеры разного типа коммуникативных ситуаций показывают, что экологичный / неэкологичный характер речевого взаимодействия их участников во многом определяется эмоциональным содержанием и контекстом высказываний, которые чаще всего имеют «приличную» упаковку. Несмотря на это, подобные речевые действия воспринимаются участниками коммуникации как деструктивные. Неэкологичное коммуникативное поведение носителей языка сегодня имеет широкое распространение и рассматривается как «проблема лингвистической безопасности коммуникации, которая в современном обществе в последнее время становится все более актуальной не только в масштабах национальных интересов отдельных стран, но и мирового сообщества в целом» [Галяшина]. Именно поэтому необходимо тщательное изучение, описание и анализ видов деструктивного общения в аспекте эмотивной лингвоэкологии как нового направления теоретических исследований и практических действий.

Н.Н. Панченко

Вопрос об эмотивной лингвоэкологии впервые был сформулирован В.И. Шаховским, обратившим внимание на зависимость модуса экологичности языка / речи от эмоций говорящего и слушающего в конкретных коммуникативных ситуациях [Шаховский, 2013]. «Поскольку вся речевая деятельность, как и прочие деятельности человека, сопровождается эмоциями, было странным, что долгое время лингвисты не обращали внимание на то, как эмоции влияют на здоровье и языка, и человека» [Там же. С. 55].

Очевидно, что необходимость говорить об экологичности человеческого общения назрела давно. Неслучайно, значительное количество публикаций последних лет посвящено описанию коммуникативных неудач, стратегиям оптимизации общения, эффективности коммуникативного взаимодействия. Напомним, что в понятие эффективности коммуникации традиционно включается соответствие моральным и этическим нормам. Логика речевого взаимодействия требует соблюдение принципа коммуникативного сотрудничества, что призвано обеспечить эффективность и достижение коммуникативных целей, прагматических устремлений и взаимопонимания. Принято считать, что успешность и эффективность коммуникации напрямую зависят от кооперативного взаимодействия коммуникантов. Если же говорящий руководствуется своими интересами, при этом не заботится об интересах адресата, он проявляет некооперативность, а отсутствие взаимопонимания и согласия между участниками коммуникации маркирует неэффективное общение.

На наш взгляд, важно учитывать не только максимальную точность и истинность передачи информации, соответствие вербальных и невербальных сигналов вкладываемому в них смыслу, беспристрастность и искренность в разделении взглядов и чувств. Представляется, что без целеустановки говорящего на экологичное общение невозможно достичь эффективного коммуникативного взаимодействия, поскольку говорящему, помимо соблюдения постулатов и принципов кооперации, следует заботиться о поддержании позитивного эмоционального состояния партнера по коммуникации, его психического здоровья. Речь, таким образом, идет о экологической стратегии взаимодействия коммуникантов, которая предполагает ненанесение вреда Другому, в том числе, вреда психоэмоционального, нарушающего душевное равновесие человека, влияющего на качество его жизни.

Сегодня не подвергается сомнению, что значительная часть повседневного общения стратегична и может быть обусловлена оппозитивными стратегиями, направленными на сотрудничество или конкуренцию. Например, У. Лабов и Д. Феншел выделяют две разнонаправленные дискурсивные стратегии – mitigation (стратегия митигации, ориентируемая на смягчение речи и избегание оскорбления) и aggravation (раздражение / гнев) [Labov, Fanshel, 1977]. Очевидно, что данные стратегии представляют непосредственный интерес для экологичного коммуникативного взаимодействия, коррелируя с установкой на экологичное и неэкологичное общение. Межличностная коммуникация, как известно, рассматривается как диалогическая форма интеракции со сменой ролей адресанта и адресата, характеризуется ориентацией на собеседника. Это существенным образом меняет взгляд на коммуникативное взаимодействие, в котором адресат выполняет активную роль, выступая соавтором говорящего, детерминируя выбор говорящим стратегии, тактики и языковых средств, их вербализующих.

Признание активной роли адресата в процессе организации и реализации коммуникативного взаимодействия, ориентированность говорящего на адресата, учёт его психоэмоционального состояния (эмоциональной стабильности или импульсивности), способность говорящего прогнозировать возможную реакцию собеседника, сопереживать ему (коммуникативная эмпатия), имеет прямое отношение к стратегии экологичной коммуникации, так как подразумевает учёт говорящим реакции, в том числе, эмоциональной, со стороны партнера по коммуникации. Ведь не секрет, что в состоянии эмоционального возбуждения человек теряет контроль и перестает думать о последствиях своего поведения, что нередко приводит к дестабилизации отношений и взаимному разрушению. Другими словами, для экологичной коммуникации немаловажным является умение узнавать и распознавать эмоции, умение понимать эмоциональное состояние – своё и собеседника.

В идеале экологичная коммуникация предполагает отсутствие каких бы то ни было конфликтов, эмоциональной распущенности и бесконтрольного выброса негативных эмоций, тем не менее, в реальной коммуникации «стремление к полной бесконфликтности и жажда любой ценой оградить себя от любых столкновений представляет собой опаснейшею иллюзию» [Прикладная конфликтология, 1999]. В процессе повседневного общения мы неизбежно сталкиваемся с различного рода противоречиями, в частности, конфликтны по сути своей целеустановки «говори, что думаешь» и «думай, что говоришь». На наш взгляд, экологичной можно считать коммуникацию, если соблюдается позитивная направленность общения, исключается негативное эмоциональное сопровождение, в речи отсутствуют потенциальные конфликтогены, способные спровоцировать нежелательную эмоциональную реакцию собеседника, при этом сохранен баланс интересов обоих участников взаимодействия – адресанта и адресата.

В повседневном общении человек постоянно оказывается перед выбором: быть откровенным, честно сказать о том, что его волнует, беспокоит, быть искренним с партнером по интеракции или скрыть свои истинные чувства, свое мнение из страха обидеть, вызвать болезненную реакцию у адресата, показаться невежливым и т.п.; уличить партнера во лжи / обмане или промолчать, сделав вид, что не распознал ложь; выплеснуть свои эмоции на собеседника или «проглотить» обиду, раздражение, злость и т.д. Безусловно, в последнем случае поведение чаще всего зависит от эмоционально-личностных характеристик говорящего, от его импульсивности / способности контролировать свои эмоции, эмоциональной компетенции, способности к саморефлексии и т.д.:

В связи с этим, актуальным является вопрос, выбор какого поведения следует признать более экологичным? С одной стороны, целесообразность выбора говорящим негативного эмоционального «выплеска» может быть обусловлена потребностью в сиюминутной психоэмоциональной разрядке, возможностью дать выход своим эмоциям, что, как принято считать, способствует релаксации, психологическому здоровью говорящего и, следовательно, для него подобное поведение может считаться экологичным. Ведь, как известно, «основная идея катарсиса заключается в том, что выплеск эмоций наружу ослабляет эту эмоцию «изнутри» и улучшает самочувствие индивида, испытующего эту эмоцию» [Волкова, 2009, с. 9]:

С другой стороны, в последнее время идея катарсиса и связанной с ним оздоравливающей функции психологами не поддерживается. В частности, Д. Гоулман утверждает, что «вспышки ярости, как правило, усиливают активацию эмоционального мозга, заставляя людей испытывать не меньший, а более сильный гнев» [Цит. по: Волкова, 2009, с. 11]. Всё чаще высказывается мысль, что негативные эмоции разрушают прежде всего их источник, что негатив, который исходит от человека к нему же и возвращается – в виде проблем, несчастий и болезней. Кроме того, нельзя не учитывать, что подобное поведение ведет к дестабилизации эмоционального состояния слушающего и тем самым наносит ущерб его психологическому и физическому здоровью.

И в действительности для адресата совершенно неважно, что стало причиной выброса эмоций – вспыльчивость партнера, его плохое самочувствие, желание избавиться от негатива или просто личная неприязнь – данное действие как минимум несет разрушающий эффект, как максимум провоцирует ответную реакцию, что может в итоге привести к эскалации конфликта [Шейнов, 1999].

– Я проклинаю тот день, когда связалась с тобой, когда тебе поверила, – говорила Тимонина. – В твоих глазах я аморальна, потому что мне нужны деньги. Потому что я не люблю, никогда не любила Леонида. Потому что я сплю с другими мужчинами. А чем ты лучше меня? Ну, чем? У тебя комплекс собственной гениальности. Ты один самый умный, а все остальные – грязь у твоих ног и дерьмо на лопате.

Казакевич испытал зуд в ладонях. Он был готов остановить машину на обочине и вцепиться в горло Тимониной (А. Троицкий. Удар из прошлого).

Таким образом, выброс негативных эмоций является дестабилизирующим по сути для обоих участников коммуникации и тем самым характеризует неэкологичную коммуникацию. Говорящий, способный к саморефлексии своего коммуникативного поведения, не может не осознавать своей несдержанности, не может не понимать её разрушительной силы и вредоносности:

Но, как показал наш экспресс-опрос (37 человек в возрасте от 27 до 73 лет), большинство (83,8 % из числа опрошенных) воздерживается от комментирования своего эмоционального поведения на следующем шаге коммуникативной интеракции. Лишь небольшой процент коммуникантов способен признать «неправильность» своего поведения и/или попросить прощение, что позволяет урегулировать речевое взаимодействие и способствует его оптимизации:

Таким образом, способность к пониманию мотивов, чувств собеседника в процессе их проявления, к сопереживанию и контролю своего эмоционального поведения, умение учитывать позицию собеседника, его психоэмоциональное состояние является не только признаком высокой психологической культуры и коммуникативной компетенции, но и параметром экологичного общения. В дальнейшем представляется целесообразным определить типологию коммуникативных ситуаций в соответствии со стратегиями экологичного / неэкологичного общения.