Александр Исаевич Солженицын и рязанский край

В 1957 г. из Владимирской области в Рязань переезжает недавний политический заключенный, учитель физики и математики Александр Исаевич Солженицын. Он поселяется в квартире своей жены, преподавателя Рязанского сельскохозяйственного института Натальи Алексеевны Решетовской по адресу 1-й Касимовский переулок, дом 12, квартира 3 (позднее переулок назовут улицей Урицкого). «Тихое житье» в девятиметровой квадратной комнате, где поселились супруги, началось хлопотно: получали багаж из «Торфопродукта» (с прежнего места жительства Солженицына), делали ремонт, переставляли мебель, размещали книги.

«В нашей комнате друг против друга — два письменных стола: мужа — большой, строгий, с множеством ящиков, мой — маленький, старинный, на тонких резных ножках. Стены были обшиты книжными полками. Возле кровати — маленький круглый, тоже старинный столик. На него мы клали книги, которые читали перед сном», — вспоминала Наталья Решетовская.

При доме был дворик с садом. В дальнем углу у глухого забора, где старая яблоня образует «беседку», Солженицын соорудил скамейку и столик.

Солженицыну было почти сорок, но после каморок, которые до войны он делил с мамой, землянок на фронте, тюремных камер и лагерных бараков, угла в Матрениной избе, он впервые ощутил домашний уют. «Там можно проводить целые дни, — писал он друзьям про комнату в Рязани. — Таких условий не запомню в своей жизни. Шум города туда доносится глуховато, жары там не ощущаешь, воздух совершенно очищен деревьями, не падает солнце, не пробьется пыль — а сверху висят яблоки...»

С весны 1958-го супруги пристрастились к небольшим велосипедным походам, особенно полюбили небольшое мещерское Сегденское озеро. Но рязанский обком КПСС присмотрел это место для отдыха своих функционеров — об этом Солженицын пишет в одной из первых своих рязанских миниатюр («крохотке»): «Об озере этом не пишут и громко не говорят. И заложены все дороги к нему, как к волшебному замку; над всеми дорогами висит знак запретный, простая немая черточка. Человек или дикий зверь, кто увидит эту черточку над своим путем — поворачивай! Эту черточку ставит земная власть. Эта черточка значит: ехать нельзя и лететь нельзя, идти нельзя и ползти нельзя. А близ дорог в сосновой чаще сидят в засаде постовые с турчками и пистолетами. Вот тут бы и поселиться навсегда... Тут душа, как воздух дрожащий, между водой и небом струилась бы, и текли бы чистые глубокие мысли. Нельзя. Лютый князь, злодей косоглазый, захватил озеро: вон дача его, купальни его. Злоденята ловят рыбу, бьют уток с лодки. Сперва синий дымок над озером, а погодя — выстрел. Там, за лесами, горбит и тянет вся окружная область. А сюда, чтоб никто не мешал им — закрыты дороги, здесь рыбу и дичь разводят особо для них.

С осени 1957 г. Солженицын в Рязани начинает свою тайную работу над второй редакцией романа «В круге первом». «В 1957 г. сотрудница рязанского облоно спросила меня: «А за что вы были в 45-м г. арестованы?» — «За высказывание против культа личности», — ответил я. «Как это может быть? — изумилась она. — Разве тогда был культ личности?» (Она искренне так поняла, что культ личности объявили в 1956 г., откуда ж он в 1945-м?).

С 25 августа 1957 г. Александр Солженицын, к тому времени полностью реабилитированный, смог начать свою официальную работу в качестве учителя физики и астрономии в рязанской школе №2. Помог директор второй школы Георгий Георгиевич Матвеев, с которым Солженицын познакомился при хождении по отделам образования. Оказалось, что они воевали рядом, да и приглянулся Солженицын директору.

Позднее Солженицын вспоминал: «Георгий Георгиевич был достойный человек. Но я просил математику, и очень хотел ее вести, а он не мог ее дать из-за уже работавшего учителя — тот боялся конкуренции и убедил Матвеева предложить мне физику. Это намного утяжелило мои годы в Рязани. Физика требует эксперимента, классных опытов, подготовки лаборатории. Я это очень не люблю. Матвеев согласился не давать мне классного руководства — за это спасибо. Взамен я взялся вести в школе фотокружок. Мы много чего делали с ребятами, но это тоже отнимало мое время».

Новый учитель был заметно не похож ни на кого из школьных педагогов — ни с кем не сближался, избегал общих разговоров, не вмешивался ни в какие литературные обсуждения. Физик не застревал в учительской, уклонялся от праздничных сборов, дружеских посиделок. Отказался от должности завуча, от предложения аспирантуры в Академии педагогических наук (рязанская школа № 2 была экспериментальной базой академии). Главной, истинной целью его было — успеть написать правду о годах массового террора в стране, а для этой тайной работы было нужно время.

«С приходом нового учителя, — вспоминала в 1989-м Н. Торопова (Сазонова), — у меня появился интерес к предмету. Все занимались физикой с удовольствием. Александр Исаевич ввел систему преподавания по типу вузовской. У нас были коллоквиумы, зачеты, интересные опыты. Мне кажется, он с таким же успехом мог бы преподавать литературу. Главное было в том, как он это делал. На урок астрономии учитель мог принести томик классической прозы, найти в тексте описания звезд и прочитать их глазами астронома. Оказывалось: даже классики, любившие смотреть на звезды, были не всегда точны. Рассказы о тайнах созвездий, иногда проходившие у стен кремля, были столь поэтичны, литературное дарование рассказчика столь очевидно, что слушателей подмывало спросить не только о звездах на небе. Но ореол таинственности витал над учителем, и дети не выходили за рамки урока...»

«Объяснения на его уроках были захватывающими, эмоциональными. Ребята слушали его с большим вниманием. Я часто был свидетелем его блестящих уроков», — вспоминал коллега Солженицына по 2-й школе О. Б. Суслович.

Ученики вспоминают, что невозможно было представить Солженицына кричащим «Вон из класса!» или грозящим «Без родителей в школу не являйся!».

Солженицын вел в школе фотографический, астрономический кружки, водил ребят в небольшие походы. Долгое время в архиве Рязанского городского клуба туристов хранилась походная маршрутная книжка, заполненная руководителем детской тургруппы А. И. Солженицыным.

С. Грозденский вспоминал: «Догадывались ли мы, что он — писатель? Нет, не могу сказать определенно. Несмотря на внешнюю открытость Солженицына, его жизнь за школьным порогом была нам неведома. Мы знали о нем меньше, чем об иных учителях. «Наверное, человек проницательный или человек со специальными целями мог бы — по случайным репликам, по обрывкам разговоров — заподозрить учителя физики в причастности к литературному труду. Ученикам запомнилось его трепетное отношение к русской речи — то, как морщился он при любых искажениях языка, как был придирчив к этим невозможным «ложит», вместо «кладет», как чисто говорил сам. А стихотворные правила, вывешенные на стене комнаты, где занимался его фотокружок: «Будь аккуратен исключительно, / Раствором чистым дорожа. / Воронка желтая — для проявителя, / Воронка красная — для фиксажа»[11]. А замечание насчет «Двенадцати стульев» — ребята как-то спросили его о романе.

Солженицын ответил: «Не понимаю, как можно вдвоем работать над одним произведением. Я не представляю, как бы стал писать с соавтором». Напрашивался вопрос: а без соавтора? Но подростки редко бывают внимательны, и тайна учителя оставалась не раскрытой».

Первым же рязанским летом Солженицын с Решетовской поехали в Солотчу (курортный лесной поселок, административно — часть Советского района города Рязани). «Как только он попал в прекрасный древний сосновый бор, влюбился в Солотчу без оговорок», — вспоминала Наталья Алексеевна Решетовская.

Для подпольной литературной работы Солженицыну крайне необходима была возможность уединиться, сосредоточиться, трудиться над рукописями в стороне от суеты и недреманного ока госбезопасности — Солотча и Давыдово (маленькая лесная деревня в 500 метрах от Солотчи) очень подходили до этого.

Кроме того, за лагерные годы Солженицын очень стосковался по природе, чрезвычайно ценил возможность хотя бы день-два побыть в лесу, В Солотче он ночевал в палатке, останавливался в маленькой гостинице, арендовал разные углы у частников, затем снимал часть дома № 89 по улице Первомайской в деревне Давыдове у крестьянки Агафьи Фоломкиной.


Излюбленное место работы Солженицына в пригороде Рязани - Солотче

Например, о Солотче лета 1960-го Солженицын так напишет друзьям: «Это лето было за последние двадцать лет — первое, когда я по-настоящему и беззаботно отдыхал». Конечно, о подпольной литературной работе, которой он был поглощен в Солотче и Давыдово, в письмах Солженицын благоразумно умалчивал. Солотча, спасительное уединение, ежедневная работа в тишине и в чистом воздухе, лекарство от бессонницы и головных болей, донимающих в городе. «Топлю печь, хозяйничаю. Из приемника льется музыка, Александр Исаевич пишет... Уютно. Хорошо. Лучше не может быть. Мужу очень хорошо здесь работается», — вспоминала в 1990 г. Наталья Решетовская.

В 1958 г. «односидельцы» Солженицына по Марфинской «шарашке» — Лев Копелев и Дмитрий Панин, навещавшие Александра Исаевича в Рязани, прочли рукопись романа «В круге первом» («Шарашка»).

Панин принял роман восторженно. Копелев по возвращении из Рязани записал в дневнике: «17 января 58 г. Вернулся из Рязани. На вокзале встречал Саня. Все еще худой и словно бледнее. Долгополое пальто, как шинель. Решили: буду ночевать у него, читать... Ночью, утром, днем читал «Шарашку». О «Шарашке» — добротная, хорошая проза. Но все наши споры преображены на свой лад.

Тогда же в Рязани Солженицын задумал написать обобщающую работу о тюрьмах и лагерях. Тогда же родилось и название — «Архипелаг ГУЛАГ». Был разработан принцип последовательных глав о тюремной системе, следствии, судах, этапах, «исправительно-трудовых» и каторжных лагерях, ссылке и душевных изменениях арестанта за годы неволи. Десять лет понадобится писателю, чтобы довести до конца начатое дело и не дать беспамятству похоронить историю «Архипелага». «Как описать всю нашу лагерную жизнь? — вспоминал в интервью в 1982-м Солженицын. — По сути, достаточно описать один всего день в подробностях, в мельчайших подробностях, притом день самого простого работяги, и тут отразится вся наша жизнь. И даже не надо нагнетать каких-то ужасов, не надо, чтоб это был какой-то особенный день, а — рядовой, вот тот самый день, из которого складываются годы. Задумал я так, и этот замысел остался у меня в уме, девять лет я к нему не прикасался и только в 1959-м, через девять лет, сел и написал». Повесть называлась «Щ-854» — этот лагерный номер был выведен черной краской на лоскутах, нашитых на казенное обмундирование заключенного Ивана Денисовича Шухова, один день жизни которого и описал Солженицын.

Ещё одна повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича» был опубликован в 11-м номере журнала «Новый мир» и стал настоящей сенсацией. «Весть об этой публикации облетает весь мир, Солженицын сразу становится знаменитостью». В день, когда ожидалось поступление в киоски 11-й книжки «Нового мира», с утра выстраивались огромные очереди; тиража, поступившего в продажу, не хватило даже на день. Люди звонили друг другу: «Напечатали правду о лагерях!»

«В то ноябрьское утро 1962 г., когда читающая Россия впервые открыла одиннадцатую книжку "Нового мира", всем стало ясно, что начался новый этап в русской литературе».

«Одна из самых невероятных, феерических историй общественно-политической жизни страны, высшая точка хрущевской оттепели, наконец, свершилась. Некий читатель прислал телеграмму: «Поздравляю Вас одним днем, который перевернул мир».

В 1965 году вместе с писателем Борисом Можаевым (1923- 1996) Солженицын ездил в Тамбовскую область для сбора материалов о крестьянском восстании – «антоновщине», «русской Вандее». И в этой поездке в поездке рождается название будущего романа-эпопеи о русской революции — «Красное колесо»), а также начинает создавать первую и пятую части «Архипелага» (в Солотче Рязанской области и на хуторе Копли-Мярди в Эстонии ).

Между тем власти с подозрением относятся к Солженицыну, идут преследования. Среди известных всем событий было и такое прискорбное, как исключение Солженицына из рязанской организации союза писателей. Это произошло по указанию сверху. Когда  власти поняли, что приручить Солженицына не удастся,  после секретной подготовки собрали в Рязани, где тогда жил Солженицын, местную писательскую организацию – 6  человек. Накануне их предупредили в обкоме партии, как они должны выступать и голосовать.

• 
  В 1970 году Солженицын был выдвинут на Нобелевскую премию по литературе, и в итоге премия была ему присуждена. От первой публикации произведения Солженицына до присуждения награды прошло всего восемь лет — такого в истории Нобелевских премий по литературе не было ни до, ни после.
  
• 
  12 февраля 1974г. Солженицын был арестован, обвинён в измене Родине и лишён советского гражданства. 13 февраля он был выслан из СССР (доставлен в ФРГ на самолёте).