Разгадка человеческого «Я», к которой подводит своего читателя Ф.Т.Михайлов - в соавторстве каждого из нас с человечеством как субъектом истории. Каждый из нас не просто «присваивает» или «усваивает», подобно пище, культуру в образовательном процессе, а воссоздаёт её, в течение всей жизни создаёт свой индивидуальный вариант общечеловеческой культуры. И в этом смысле каждый из нас становится соавтором человечества. История - в широком смысле, как история культуры, - всеобщая мера любого человеческого действия; воссоздавая в своей деятельности/общении культуру, мы через общение с другими людьми (или, что то же самое, через совместную предметную деятельность) включаемся в историю. В исторически возникший (как в «Тезисах о Фейербахе» называл его Маркс) «ансамбль всех общественных отношений», составляющий сущность человеческого рода в целом - и личности, «Я», «души» каждого из нас.
Энгельс вообще с первых до последних своих работ был уверен, что существует только одна наука - история. Чего бы и кого бы то ни было. История Вселенной. История Солнца и его планетной системы. История планеты Земля. История геологической, биологической, гидро-и атмосфер на этой планете. История разумной жизни на Земле. История религии, история наук, история общества... Собственно, нет и быть не может ничего, кроме истории.
И чтобы история каждой личности, каждого «Я» состоялась, при зарождении личности очень важно считаться с темпами реакции данной телесной организации на педагогическое воздействие, - настаивает Александр Иванович Мещеряков (17). И не только при зарождении личности - вообще-то всегда, в течение всей её жизни. Правда, со временем возрастает сопротивляемость личности воздействиям, игнорирующим темпы её реакции, и со своей стороны личность может корректировать такие воздействия. Да и то до поры до времени, в некоторых границах. Слишком ретивое - нетерпеливое - воздействие может окончиться травмой: либо душевной, либо физической. Я сам инвалид - слепоглухой - и на себе испытал последствия игнорирования темпов моих реакций на те или иные воздействия. Вплоть до тяжёлых переломов и необратимо тяжких ссор, в ходе которых теряются навсегда самые близкие...
Короче говоря, главное, что мы должны уметь в обращении друг с другом, так это - ждать. Ждать, пока друг на друга прореагируем. И ничего не предпринимать, не дождавшись реакции.
Ждать, пока в результате наших педагогических усилий у слепоглухонемого ребёнка сформируется то, что Э.В.Ильенков назвал зоологической активностью. То есть умение схлёбывать пищу с ложки, внесённой в ротик ребёнка; искать эту ложку, поднесённую ко рту, к различным местам губ и вокруг губ, забирать её в рот и опять же схлёбывать пищу; искать и находить эту ложку, ориентируясь на её температуру и запах. Всё это вместе - формирование зоологической детской активности.
А дождавшись этого всего, вкладывать ложку в ручонку ребёнка, его ручонкой, в которой зажата ложка, пытаться зачерпнуть еду из тарелки, благополучно донести её до детского рта. Преодолевая при этом его законное сопротивление, которое Э.В.Ильенков в одном из своих выступлений описывал так: «Отпихивает, он не хочет, он лезет «мордой» в тарелку». Оказывается, - обращает внимание Э.В.Ильенков, - слово «руководить» надо расшифровывать как «рукой водить». С этого всё и начинается - взрослый водит рукой ребёнка. Руководит.
Но вот ребёнок убеждается в бесполезности своего сопротивления «руководящему усилию» умелых взрослых рук, или убеждается в бесполезности попыток оставаться вялым - всё равно растормошат, - и пытается с «руководящим усилием» взрослого сотрудничать. А именно - самостоятельно закончить начатое вместе действие. Тут все, кого я читал из писавших на эту тему, теряют самообладание. Призывают к бдительности. «Ослабляй, педагог, руководящее усилие!» - кричит Э.В.Ильенков. Иначе не будет личности. Получится «удоборуководимый робот».
Чтобы избежать столь плачевного результата, надо предоставить ребёнку возможность хоть что-то сделать самому. А именно - закончить вместе с педагогом начатое действие. И заканчивать его со всё более раннего момента, пока, наконец, всё действие, от начала до конца, не будет выполняться ребёнком. А взрослый - на подхвате. Его задача - обеспечить успех, поддержать активность ребёнка успехом, желаемым результатом.
Это и есть знаменитая совместно-разделённая дозированная деятельность, в которой дозируется активность педагога. Поначалу - констатирует А.И.Мещеряков, - активность педагога равна единице, а детская - нулю. В ходе совместно-разделённой деятельности, в ходе общения по поводу того или иного предмета-посредника, надо добиться как раз обратного соотношения: детскую активность довести до значения единицы, а взрслую - свести к нулю. Это и значит - научить ребёнка очередному навыку самообслуживания. Владению ложкой, одеванию/раздеванию, умыванию, вставанию (сначала на подставленную ладонь взрослого, а затем на пол), хождению по полу и по земле...
А потом - жестам, изображающим действие или предмет действия. А потом - отдельным словам и всему словесному, национальному языку как системе общения. Разумеется, не так быстро и просто, как сейчас об этом пишу. Воистину, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. И далеко, ох как далеко не всегда, до конца доделывается...
А.И.Мещеряков был одним из лучших психологов-экспериментаторов своего времени. И его интересовал, между прочим, психологический механизм восприятия на ощупь. Психологический механизм ощупывания. Сколько и в каких местах на самом деле нужно прикосновений к говорящей (дактилирующей) руке, чтобы правильно воспринять дактильный - пальцевый - знак?
Чтобы это выяснить, А.И.Мещеряков разработал остроумную экспериментальную методику. Я был подростком, когда участвовал в этих экспериментах.
Помню чувство брезгливого обалдения, когда Александр Иванович вдруг заговорил со мной какой-то противной, испачканной рукой. Первым желанием было - отдёрнуть свою руку и больше не давать. Но Александр Иванович упорно «лез» ко мне своей испачканной рукой. И как его, уважаемого и любимого, оттолкнёшь?..
А дело было в том, что руки экспериментаторов специально «пачкались» каким-то легко стирающимся чёрным составом. И когда этими «испачканными» руками с нами заговаривали, беседа снималась на киноленту. Чтобы понять обращённую к нам дактильную речь, самим как можно меньше пачкаясь, мы невольно своими пальцами стирали с говорящих рук чёрный состав, а кинолента фиксировала появляющиеся на «испачканных» кистях рук светлые пятна. По ним-то, светлым пяытнам, экспериментаторы и судили о сигнальных точках, достаточных для адекватного восприятия дактильных - пальцевых - комбинаций на ощупь. Так и было сделано одно из фундаментальнейших открытий А.И.Мещерякова - открытие сигнального характера осязательного восприятия. Да, очевидно, и всякого возможного...
Вслед за сигнальным характером восприятия А.И.Мещеряков решил выяснить сходство между образами восприятия разных модальностей - между зрительными, слуховыми и осязательными образами. Прочитайте его книгу «Слепоглухонемые дети», там методика экспериментов. Здесь же важен потрясающий гносеологический вывод: между образами восприятия разной модальности - зрительными, слуховыми, осязательными - нет абсолютно ничего общего. Бесполезно спрашивать меня, как я, слепой и глухой, воспринимаю мир. Всё равно не поймёте, не сможете представить. Как и я не смогу представить, каким воспринимаете мир вы, зрячеслышащие. Ибо между образами восприятия разных модальностей, для этих модальностей специфическими, - зрительными, слуховыми, осязательными, обонятельными, вкусовыми образами, - нет ничего общего. Ничего, совсем ничего, кроме... кроме «их адекватности предмету», - делает ошеломляющий вывод А.И.Мещеряков.
Ничего, кроме их адекватности предмету.
Ничего, кроме адекватности.
Только эта адекватность предмету и делает возможным наше взаимопонимание. Зрячеслышащие воспринимают мир совсем не так, как слепоглухие, абсолютно не так, ну ничего похожего. Но те и другие - зрячеслышащие и слепоглухие - воспринимают мир адекватно. Адекватно предмету восприятия. Ибо зависит эта адекватность вовсе не от модальности восприятия, вовсе не от того, глазами ли, ушами ли, пальцами ли, носом или языком воспринимается тот или иной предмет. Адекватность во всех случаях зависит только от одного: от того, как мы с предметом восприятия действуем, обращаемся, сообщаемся. От способа действия, деятельности с предметом. Совместной предметной деятельности. Совместно-разделённой. Совместно-разделённой дозированной. Или, что то же самое, адекватность восприятия нами того или иного предмета зависит от того, как мы по поводу этого предмета между собой общаемся. Наше восприятие, в любой модальности, зрительной, слуховой и так далее, - адекватно нашей деятельности, нашему обращению с предметом восприятия. Больше ничего общего. Но этой общности вполне достаточно, чтобы мы друг друга могли понимать. Достаточно, чтобы мы вообще могли выжить в окружающем нас предметном мире. X
Над этой-то адекватностью предмету нашего восприятия, деятельности, общения/сообщения - и трудится постоянно наша «душа», наше «Я», личность каждого из нас. Изначально - вместе с другими «душами», и лишь потом - уединённо.
Поэтому изначально труд души не может быть уединённым; изначально он может быть только совместным, а уединённым может стать лишь на весьма высоком уровне саморазвития, когда личность уже способна быть более или менее сознательным субъектом собственного роста - способна самосовершенствоваться, созидать, творить себя. Способна к самотворчеству.
Уединённый труд души - это механизм именно более или менее сознательного самотворчества. Это основная форма саморазвития, обращённая, однако, к содержательному (а не «балдёжному») общению с другими людьми, этим общением насквозь пронизанная, и благодаря этому общению вообще возможная, существующая.
Ибо обращаться, адресоваться к людям можно по-разному, как минимум двумя способами - непосредственно, напрямую, и опосредствованно. Да и эти два способа в конкретном процессе общения различить не всегда легко. Например, эпистолярное общение, через письма: с одной стороны - непосредственное, ибо мы обращаемся друг к другу напрямую, что-то сообщаем, о чём-то спрашиваем; с другой - опосредствованное письмами, ибо мы вынуждены писать друг другу - в физическое отсутствие друг друга, не желая дожидаться личной встречи. И письмо перерастает в особый жанр литературного творчества (эпистолярный), приобретает самостоятельную культурную ценность, как статья или стихотворение, если автор выходит за рамки чисто личной, только ему и его корреспонденту интересной, тематики, - обсуждает проблемы, значимые и для некоторого множества других людей.
Суть дела в том, кто именно, к кому именно, за чем именно обращается. Не потому я принял близко к сердцу, как своё личное мировоззрение, философию Э.В.Ильенкова, что мне не из чего было выбирать, и якобы только эти книги мне были доступны. Наоборот, их пришлось перепечатывать по Брайлю (шрифтом слепых) для меня специально, кустарным способом, на брайлевской пишущей машинке; они и по-зрячему-то малодоступны, а по Брайлю типографским способом не издано почти ничего. Нет, именно у Ильенкова я нашёл то, что настойчиво искал, но не нашёл ни у кого больше, - чёткий ответ на вопрос, что такое талант и можно ли стать, а не родиться талантливым, зависит ли тут что-то от меня лично. Ильенков ответил (в своих книгах прежде всего, а не в наших с ним беседах), что талантливым стать можно, что вообще человеком, личностью никто не рождается, а именно становится, потому что... и дальше - развёрнутое философское обоснование на тысячи страниц. С восторгом мною принятое, ибо это было именно то, чего я искал, за чем обращался не только к Ильенкову - буквально, было время, к каждому встречному.
Но именно «каждый встречный» разочаровывал меня ответом, что талант - «Дар Божий» (вариант - «Дар Природы»), что повезло - родился талантливым, а нет - так от тебя уж тут ничего не зависит... Этот ответ я с неприкрытой брезгливостью отверг, как потную разнеженность после оргазма, а противоположный ильенковский, мобилизующий - принял к исполнению. Моё детское: «Я так не играю, хочу и буду талантливым!» - опрокинуло всю сложнейшую фортификационную конструкцию «информационной безопасности», воздвигнутую всепланетной потной Ленью и душной Корыстью, всепланетной интеллектуальной и классово-антагонистической Пошлостью и Похотью, которой только и выгодна сказочка про нашу врождённую одарённость или бездарность, которой не лень высчитывать, что «одарённых» не то 20, не то даже 6 процентов от общего числа населяющих планету людей... И я встретил восторженным смехом и аплодисментами издёвку молодого Маркса над такого рода «статистикой»: «Я познал голову человека, если я знаю, сколько на ней волос». (А как быть, если ни одного - как на тщательно протёртом бильярдном шаре? Что, такая голова так и останется «непознанной»? А я такие головы с удовольствием «познаю» на ощупь - светлые (в смысле умные), весёлые, а уж гладкие...)
До столь противоречащего «господствующему мнению» ильенковского ответа на вопрос о таланте всегда было нелегко добраться. Книги его всегда были малотиражными, и если переиздавались, то в основном за рубежом. С двухтысячного года начал выручать меня интернет. Со мной по электронной почте связались люди, влюблённые, как и я, в работы Ильенкова; создавшие по его работам сайт, сканировавшие почти все его печатные труды... Всем этим со мной щедро поделились - присылали по электронной почте, переписывали на дискеты. Я опять нашёл то, что искал, то, за чем многократно обращался. А найти это было нелегко - именно пока я искал, это в интернете создавалось как раз, и мы нашли друг друга сразу же, как искомое там появилось. Потому что меня тоже искали - как ученика философа, способного рассказать о нём живом...
Одно из основных психолого-педагогических понятий - саморазвитие личности. Не организма, а личности. Саморазвитие это происходит именно так, как - в терминах своей концепции Обращений - описывает его Ф.Т.Михайлов.
Ребёнок ещё не родился, а к нему уже Обращаются. Ему уже Адресуют некие послания. Содержащие заботу, тревогу за него, радостное ожидание его появления на свет. Или - страх «возни», страх не прокормить, желание избавиться, прервать беременность. Послания, гарантирующие то ли любовь, то ли сиротство, то ли даже смерть до рождения. А новое существо на всё это как-то реагирует... И ещё на безразличие, на беспечность родителей, торопящихся насладиться всеми примитивными «удовольствиями», пока существо ещё в материнском лоне... В том числе, увы - «насладиться» пьяными драками... А ребёнок рождается больным.
Саморазвитие ребёнка определяется - ускоряется, тормозится, прекращается - Обращением к нему окружающих людей (или н'елюдей), его собственным ответным Обращением к ним (и через них к себе - этот момент Ф.Т.Михайлов подчёркивает особо: никакого «Я» нет и быть не может, пока нет акта и факта Обращения к другим, и только через них - к себе). И у этих Обращений друг к другу всегда, с самого начала, есть определённая логика. Зависящая от того, за чем именно обращаются. Ребёнок - за любовью, за вниманием... Слава Богу, если он это получает. А если нет?
Логика саморазвития - это вся история общения нового существа с эмбрионального ещё периода. Иными словами, это - вся история усилий, которых потребовало (или которые пресекло) Обращение к ребёнку всех его окружающих. А от этого зависит характер будущих усилий, их всё более сознательная направленность, то, за чем именно, к кому именно Обратится человек, что именно, где именно, у кого именно он будет искать. Какие возникнут вопросы, и к кому он с ними обратится. К сожалению, мои настойчивые поиски ответа на вопрос, что такое талант и можно ли стать талантливым, - случай не из частых. Прямо скажем, мало кто этим действительно озабочен. Что ж, мне повезло... XI
Эвальд Васильевич Ильенков в работе «Что же такое личность» (11) недаром начинает разговор с выяснения того, может ли единичное вообще быть предметом научного исследования. Он пишет:
«О том, что «личность« - уникальное, невоспроизводимо индивидуальное образование, одним словом, нечто единичное, спорить не приходится. «Единичное« в философии понимается как абсолютно неповторимое, существующее именно в данной точке пространства и времени и отличающееся от любого другого «единичного«, а потому и внутри себя столь же бесконечное, как и сами пространство и время. Полное описание единичной индивидуальности равнозначно поэтому «полному« описанию всей бесконечной совокупности единичных тел и «душ» в космосе. ...По этой причине наука о «единичном», как таковом, действительно невозможна и немыслима. Раскрытие тайн «единичного» запредельно науке именно потому, что любая частная цепочка причинно-следственных зависимостей уводит исследователя в «дурную» бесконечность всего прошлого бесконечной Вселенной. Гегель не случайно назвал тем же словом «дурная» (и не в осуждение, а в логическом смысле) и человеческую индивидуальность, поскольку под ней как раз и подразумевают абсолютную неповторимость, уникальность, неисчерпаемость деталей и невоспроизводимость их данного сочетания, невозможность предсказать заранее с математической точностью её состояния и поведение в заданных обстоятельствах. Неповторимость свойственна каждой отдельной личности настолько органически, что если её отнять, то исчезнет и сама личность».
Как же тут быть с наукой? Может быть, скорее личность - по ведомству искусства? Что ж, есть и такая точка зрения, согласно которой педагогика - в большей степени искусство, чем наука...
«Но эта неповторимость, - продолжает Э.В.Ильенков, - свойственна личности не в силу того, что она - человеческая личность, а постольку, поскольку она нечто единичное вообще, «индивид вообще», нечто «неделимое».
«В мире нельзя найти не только двух абсолютно одинаковых личностей. Не найдёте вы и два совершенно тождественных листка на дереве и даже в целом лесу: чем-нибудь они всё-таки будут друг от друга отличаться.
«Не уловит этих отличий глаз - зафиксирует микроскоп, не простой, так электронный. Даже и две песчинки на морском пляже всегда будут хоть чуть-чуть, да разными. Даже две капли воды. Известно, что современная физика исключает самую возможность существования в мире двух абсолютно тождественных микрочастиц (электронов, фотонов, протонов и т.п.). Единичное есть единичное, и тут уж ничего не поделаешь.
«Но человеческую личность при всей присущей ей «неповторимости» нельзя превращать в простой синоним чисто логической категории «единичного вообще». В этом случае понятие «личность» обессмысливается в самой сути».
Э.В.Ильенков сразу заинтриговывает читателя проблемой. И сразу намекает: оставаясь на почве чисто логической категории «единичного вообще», мы никогда не сможем научно грамотно ни поставить, ни решить проблему, «Что же такое личность». Значит, надо оставить «единичность» личности в покое, взглянуть на неё с некой другой точки зрения... С какой?
Надо посмотреть, «В каком пространстве существует личность». Надо посмотреть, в какой системе личность возникает закономерно, - и, следовательно, вне какой системы какую бы то ни было «личность» бесполезно искать.
Система, в которой возникает, существует, перестаёт существовать, - система, в которой вообще возможна личность, - не биологический вид, а человеческий род. То, что выделяет человечество из всей остальной живой природы; чем не обладает никакой другой биологический вид. То, что налагает «печать идеальности» на всю природу, вовлечённую в человеческую жизнедеятельность, в том числе на тело, биологический субстрат особи биологического вида Homo Sapiens. Это сущность именно человечества, в отличие от всей остальной живой природы. В данном случае понятия «сущность» и «специфика» совпадают.
Сейчас, как никогда раньше, всё острее встаёт вопрос о самом существовании человечества. Гамлетовский вопрос о том, быть ему или не быть. Человечество само порождает угрозы своему существованию - и экологическую, и термоядерную. Пока получается, что родовой сущностью человечества приходится признать скорее безумие, чем разум. На сегодня человечество впору определить не как разумную, а как безумную форму жизни. Получается, что наша сущность или специфика - даже не в сумасшествии, а именно в безумии. Потому что, как говорится, чтобы сойти с ума, надо ум ещё когда-то иметь. А был ли когда-то ум?
Если же мы всё-таки претендуем на разумность, то та же угроза самоуничтожения вынуждает уточнить, в чём же состоит эта разумность, что же такое разум. Традиционных ответов, что это способность мыслить или способность к творчеству в любых его проявлениях и видах, оказывается перед лицом самоуничтожения недостаточно. На первое место выходит способность отвечать за собственное существование и за существование всего окружающего нас мира. Интуитивно мы всегда именно так и понимали разумность, когда гордо величали сами себя «венцом творения», «царями природы». Тем самым мы признавали, что наша родовая миссия - ответственность по меньшей мере за существование, сохранение природы, если мы ещё не умеем её действительно осторожно преобразовывать, а не напролом коверкать.
«Мышление, - пишет Э.В.Ильенков, - не продукт действия, а самое действие, рассматриваемое в момент его совершения, как, например, ходьба есть способ действия ног, «продуктом» которого оказывается пройденное пространство» (18; 31).
«Исследование тех материальных (пространственно-определённых) механизмов, с помощью которых осуществляется мышление внутри человеческого тела, то есть анатомо-физиологическое изучение мозга, разумеется, интереснейший научный вопрос, но и самый полный ответ на него не имеет никакого отношения к ответу на прямо поставленный вопрос: «что такое мышление?» Ибо тут спрашивают совсем о другом. Спрашивают не о том, как устроены ноги, способные ходить, а о том, что такое ходьба. Что такое мышление как действие, хотя и неотделимое от материальных механизмов, с помощью коих оно осуществляется, но вовсе не тождественное самим этим механизмам? В одном случае спрашивают об устройстве органа, а в другом - о той функции, которую он выполняет. Разумеется, «устройство» должно быть таково, чтобы оно могло осуществлять соответствующую функцию: ноги устроены так, чтобы могли ходить, но не так, чтобы они могли мыслить. Однако самое полное описание структуры органа, то есть описание его в бездействующем состоянии, не имеет никакого права выдавать себя за хотя бы приблизительное описание той функции, которую он выполняет, за описание того реального дела, которое он делает». (18; 37.)
«Труд - процесс изменения природы действием общественного человека - и есть «субъект», коему принадлежит «мышление» в качестве «предиката». А природа - всеобщая материя природы - и есть его субстанция. Субстанция, ставшая в человеке субъектом всех своих изменений (causa sui), причиной самой себя». (18; 54-55.)
Мыслить - значит преобразовывать, а не коверкать; видоизменять, опираясь на понимание собственной меры, сущности вещи, а не уничтожать её, прихлопывая, как комара.
Но что конкретно значит действовать сообразно «с собственной мерой» любой вещи? Это как раз и значит брать на себя ответственность за её существование (и за своё тоже, потому что иначе рискуешь причинить ущерб не только «вещи», но и самому себе вплоть до гибели). В пределе это значит отвечать за всю Вселенную, поскольку в ней всё взаимосвязано, а сфера человеческой деятельности непрерывно расширяется.
Итак, сущность, или специфика, рода человеческого, - то, что делает человечество не просто биологическим видом, одним из многих, а именно родом, - заключается в его разумности. Если не актуальной (здесь и сейчас реализуемой), то потенциальной (возможной). А в качестве сущности разума всё более и более, в силу самого характера и тенденций развития человеческой деятельности, приходится осознать поистине космическую ответственность людей - за собственное существование и вместе с собой за существование космоса. Этому нет альтернативы, кроме безумия - кроме самоуничтожения человечества вместе с той частью космоса, которая уже охвачена человеческой деятельностью. А так как эта деятельность носит на сегодня скорее безумный, чем разумный характер, то сроки сдачи всем человечеством «экзамена на разумность», то есть на способность отвечать за существование и своё собственное, и всего космоса, - эти сроки стремительно приближаются. Выживем - сдадим экзамен на разумность, действительно станем разумной формой жизни. Нет - значит, этот экзамен придётся сдавать где-то когда-то кому-то другому, в какой-то другой точке космоса, - если прав Барух (Бенедикт) Спиноза (19), утверждавший, что мышление - это атрибут субстанции, то есть необходимое свойство природы, а не случайно возникший феномен.